Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз - Страница 50

– Джентльмен ко мне! – воскликнула Чарити, бросая работу. – Что ты, Бейли, господи помилуй!

– Ага! – сказал Бейли. – «Помилуй!», вот оно как? Никто вас не помилует, и не ждите; я бы ни за что не помиловал на его месте!

Это замечание не отличалось ясностью в силу множества отрицаний, что, быть может, заметил читатель; но в сопровождении весьма выразительной пантомимы, изображающей счастливую парочку, которая шествует под ручку к приходской церкви, обмениваясь нежными взглядами, оно ясно выражало твердую уверенность этого юноши в том, что гость явился с амурными целями. Мисс Чарити сделала вид, что возмущена такой вольностью, но не могла удержаться от улыбки. Ну, не странный ли мальчик? Какую бы глупость он ни сказал, в ней все-таки можно отыскать смысл. Это в нем всего лучше.

– Но я не знаю никакого джентльмена, Бейли, – сказала мисс Пексниф. – По-моему, ты что-то ошибаешься.

Мистер Бейли только ухмыльнулся в ответ на такое нелепое предположение, глядя на сестер с неизменной благосклонностью.

– Дорогая моя Мерри, – сказала Чарити, – кто бы это мог быть? Как странно! Мне что-то не хочется к нему выходить, право. Что-то уж очень странно, знаешь ли.

Младшая сестра, по-видимому, сочла, что старшая слишком уж чванится этим визитом; не рассчитывает ли она взять реванш и отомстить за то, что Мерри покорила решительно всех коммерческих джентльменов? Поэтому она ответила очень ласково и любезно, что это в самом деле очень странно и что она решительно отказывается понять, зачем Черри понадобилась неизвестному чудаку.

– Совершенно невозможно угадать! – сказала Чарити язвительно. – Хотя тебе все-таки не на что сердиться, милая моя!

– Спасибо, – отвечала Мерри, напевая за рукоделием. – Я и сама это прекрасно знаю, душенька моя.

– Боюсь, что тебе совсем вскружили голову, дурочка, – сказала Черри.

– Знаешь, милая, – отвечала Мерри с пленительной откровенностью, – я и сама этого все время боюсь! Столько лести, чести и всего прочего, что закружилась бы голова и покрепче моей. Хорошо тебе, моя милая, что ты можешь быть совершенно спокойна, к тебе не пристают эти противные мужчины. Как ты это делаешь, Черри?

Бесхитростный вопрос мисс Мерри мог бы вызвать целую бурю, если бы не сильнейший восторг, проявленный Бейли-младшим; неожиданный оборот разговора так его воодушевил, что он немедленно пустился в пляс и исполнил чрезвычайно сложный танец, удающийся только в минуту вдохновения и именуемый в просторечии «Матросской пляской». Это бурное проявление чувств напомнило девицам великое правило добродетели: «Всегда ведите себя прилично», в котором обе они были воспитаны. Они сразу притихли и в один голос объявили мистеру Бейли, что, если он еще раз посмеет при них упражняться в танцах, они немедленно сообщат об этом миссис Тоджерс и попросят, чтобы она его как следует наказала. Бейли не замедлил выразить свое огорчение и раскаяние, якобы утирая слезы фартуком и делая вид, будто выжимает из него потоки воды, а потом распахнул двери перед мисс Чарити, и эта достойная девица торжественно проследовала наверх, чтобы принять своего таинственного поклонника.

По странному стечению благоприятных обстоятельств он все-таки разыскал гостиную и сидел там в одиночестве.

– А! Сестрица! – сказал он. – Вот я и пришел, видите. А вы небось думали, я совсем пропал. Ну как вы нынче в своем здоровье?

Мисс Чарити ответила, что она совсем здорова, и подала руку мистеру Чезлвиту.

– Вот это правильно, – сказал мистер Джонас, – и после дороги вы тоже, я думаю, успели отдохнуть? Ну, а как та, другая?

– Сестра, кажется, хорошо себя чувствует, – отвечала молодая особа. – Я не слыхала, чтобы она жаловалась на нездоровье. Может быть, вы хотите ее видеть? Подите спросите сами.

– Нет, нет, сестрица! – сказал мистер Джонас, усаживаясь рядом с нею под окном. – Не спешите; это, знаете ли, совершенно ни к чему. Какая вы все-таки злая!

– Об этом не вам судить, злая я или нет, – отпарировала Черри.

– Что ж, может быть и так, – отвечал мистер Джонас. – Послушайте! Вы небось думали, что я пропал, а? Вы так мне и не сказали.

– Я совсем об этом не думала, – объявила Черри.

– Вот как, не думали? – повторил Джонас, размышляя над этим странным ответом. – А та, другая?

– Как это я могу вам сказать, что думала или чего не думала моя сестра? – воскликнула Черри. – Она мне ничего не говорила об этом – ни да, ни нет.

– И даже не смеялась надо мной? – спросил Джонас.

– Нет, даже и не смеялась.

– Вот здорова смеяться, верно? – сказал Джонас, понизив голос.

– Она очень веселая.

– Веселость хорошая вещь, когда не ведет к мотовству. Верно? – спросил мистер Джонас.

– Да, вот именно, – поддакнула Черри со скромностью, которая достаточно ясно свидетельствовала о том, что в ее согласии нет корысти.

– Вот, например, ваша веселость, – заметил мистер Джонас, подтолкнув ее локтем. – Я бы и раньше пришел повидаться с вами, да не знал, где вы живете. Что вы так быстро убежали тогда утром?

– Я должна слушаться того, что папа скажет, – отвечала мисс Чарити.

– Жалко, что мне он ничего не сказал, – возразил ее кузен, – тогда бы я вас разыскал раньше. Да я и сейчас не нашел бы вас, если б не встретил его на улице нынче утром. Ну и хитрец и проныра же он у вас! Настоящий старый кот, верно?

– Я попрошу вас, мистер Джонас, выражаться почтительнее о моем папе, – сказала Чарити. – Я не могу позволить такого тона даже в шутку.

– Ну вот! Ей-богу, про моего папашу можете говорить все что угодно, я вам позволяю, – сказал мистер Джонас. – Надо полагать, в жилах у него не кровь, а какая-нибудь ядовитая гадость. Как вы думаете, сестрица, сколько лет моему папаше?

– Не мало, конечно, – отвечала мисс Чарити, – но это такой доброй души старичок.

– Доброй души старичок! – повторил Джонас, сердито стукнув кулаком по своей шляпе. – Да, вот именно, пора бы ему о душе подумать! Ведь ему восемьдесят!

– Вот как, неужели? – удивилась молодая особа.

– Ей-богу! – воскликнул Джонас. – Дожил до таких лет, и хоть бы ему что! Этак он до девяноста доживет, – и ничего не поделаешь. Какое там, доживет и до ста! Ведь надо же и совесть иметь; как только не стыдно жить до восьмидесяти лет, а дальше я уж и не говорю! Какой же он после этого верующий, хотел бы я знать, когда в открытую идет против библии? Семьдесят лет – вот предел, и ежели человек имеет совесть и знает, чего от него ждут, он и сам не заживется дольше, чем полагается.

Неужели кого-нибудь удивляет, что мистер Джонас ссылается на библию в этом случае? Вспомните старую пословицу насчет того, что дьявол (хотя и не будучи духовным лицом) любит цитировать священное писание, толкуя его в свою пользу. Если читатель возьмет на себя труд оглянуться вокруг, то за один-единственный день у него наберется больше подтверждений этому и доказательств, чем за одну минуту можно выпустить пуль из духового ружья.

– Ну, довольно про моего папашу, – сказал Джонас, – не стоит без толку себя расстраивать. Я зашел пригласить вас на прогулку, сестрица, поглядим разные достопримечательности, а после того зайдем к нам перекусить. Пексниф, наверно, заглянет вечерком, он так и сказал, и проводит вас домой. Вот, это он пишет, я его заставил давеча утром, на всякий случай, когда он сказал, что не скоро вернется, – а то, может, вы мне не поверите. Письменное доказательство всего лучше, не так ли? Ха-ха! Послушайте, а ту, другую, вы тоже прихватите с собой?

Мисс Чарити бросила взгляд на автограф своего папаши, где было сказано просто: «Ступайте, дети мои, с вашим кузеном. Да пребудет между нами единение, если это возможно», и, поломавшись ровно столько, сколько надо было, чтобы придать цену своему согласию, пошла сообщить о прогулке сестре и одеться. Вскоре она вернулась в сопровождении мисс Мерри, которой вовсе не хотелось променять блестящие успехи у Тоджерса на общество мистера Джонаса и его почтенного папаши.