Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз - Страница 164

– Мистер Джонас Чезлвит!

– Я так и полагал, – отозвался Тигг.

– Мне уйти?

– Я думаю, что это будто лучше. Хотя погодите! Нет, останьтесь, пожалуйста, здесь, мистер Неджет.

Удивительно, как Монтегю Тигг побледнел и встревожился в одно мгновение. Неизвестно, чему следовало это приписать. Его взгляд задержался на бритве, – но при чем тут бритва?

Доложили о мистере Чезлвите.

– Впустите его сейчас же, Неджет. Не оставляйте меня наедине с ним – смотрите, не оставляйте! Клянусь богом! – прибавил он про себя, понизив голос. – Почем знать, что может случиться?

С этими словами он поспешно схватил головные щетки и начал приглаживать себе волосы, как будто его туалет и не прерывался. Мистер Неджет удалился к камину, где разведен был небольшой огонь для нагревания щипцов, и, воспользовавшись удобным случаем просушить носовой платок, не теряя времени, вытащил его из кармана. Так он и стоял в течение всего разговора, держа платок перед огнем и только изредка оглядываясь через плечо.

– Дорогой мой Чезлвит! – воскликнул Монтегю при появлении Джонаса. – Вы поднимаетесь с жаворонками. Хотя вы ложитесь в постель с соловьями, зато поднимаетесь с жаворонками. У вас сверхчеловеческая энергия, дорогой Чезлвит!

– Ей-богу, – с угрюмым и скучающим видом ответил Джонас, усаживаясь на стул, – я бы рад был не подниматься с жаворонками. Но у меня чуткий сон, и уж лучше рано встать, чем валяться в постели, считая, как заунывно бьют часы на колокольнях.

– Чуткий сон? – воскликнул его друг. – Ну, а что такое чуткий сон? Я часто слыхал это выражение, но, честное слово, не имею ни малейшего понятия, что это такое.

– Эй! – сказал Джонас. – Это еще кто? А, этот – как его там, – и вид у него такой же, как всегда, будто ему хочется заползти в щель.

– Ха-ха! Не сомневаюсь, что так оно и есть.

– Ну, я полагаю, он здесь не нужен, – сказал Джонас. – Он может уйти, верно?

– Пусть его останется, пусть останется! – сказал Тигг. – Это все равно что стол или стул. Он только что пришел с докладом и теперь дожидается приказаний. Ему велено, – сказал Тигг, повышая голос, – не терять из виду некоторых наших друзей и ни в коем случае не думать, что он с ними разделался. Он знает свое дело.

– Надо полагать, – ответил Джонас, – потому что по внешности это такое старое чучело, что хуже я просто нигде ни видывал. Боится меня, что ли?

– Мне тоже кажется, – сказал Тигг, – что он вас боится, как отравы. Неджет, дайте-ка мне это полотенце!

В полотенце ему так же не было надобности, как Джонасу не было надобности вздрагивать. Однако Неджет быстро подал полотенце и, помедлив немного, ретировался на свой прежний пост перед камином.

– Видите ли, дорогой мой, – продолжал Тигг, – вы слишком… но что с вашими губами? Как они побелели!

– Это от уксуса, – сказал Джонас. – На завтрак у меня были устрицы. Где же они побелели? – прибавил он, бормоча проклятия и оттирая губы платком. – Не думаю, чтобы они побелели.

– Как погляжу теперь, они не побелели, – ответил его друг. – Теперь они опять такие же.

– Говорите, что вы собирались сказать, – сердито крикнул Джонас, – и оставьте меня в покое! Пока я могу показать зубы, когда потребуется, – а я это отлично могу, – цвет моих губ ровно ничего не значит.

– Совершенная правда, – сказал Тигг. – Я хотел только заметить, что вы слишком проворны и ловки для нашего приятеля. Он робок, где ему справиться с таким человеком, как вы, но свои обязанности он выполняет неплохо. Совсем неплохо! Но что же это значит, когда человек спит чутко?

– Да подите вы с ним к черту! – раздраженно воскликнул Джонас.

– Нет, нет, – прервал его Тигг. – Нет. Зачем такие крайности.

– Спит чутко – это, значит, спит некрепко, – объяснил Джонас угрюмым тоном, – спит мало, и сон у него плохой, нездоровый сон.

– И видит кошмары, – сказал Тигг, – и кричит так, что слушать страшно, а когда свеча догорает ночью, мучится от страха, и прочее в том же роде. Понимаю.

Они помолчали немного. Потом заговорил Джонас:

– Теперь, когда мы покончили с бабьей болтовней, мне надо сказать вам два слова, до того как мы с вами встретимся там. Я недоволен положением дел.

– Недовольны! – воскликнул Тигг. – Деньги поступают хорошо.

– Деньги поступают неплохо, – возразил Джонас, – а вот получить их довольно трудно. Добраться до них довольно трудно. Я не имею никакой власти: все в ваших руках. Ей-богу! То у вас одно постановление, то другое постановление, то вы голосуете в качестве акционера, то в качестве директора, то у вас права по должности, то ваши личные права, то права других лиц, которых представляете опять-таки вы, а у меня и прав никаких не осталось. Все эти чужие права – мне кровная обида. Какой толк иметь голос, если тебе не дают слова сказать? Будь я немой, и то было бы не так обидно. Так вот, я этого терпеть не намерен, знаете ли.

– Да? – сказал Тигг вкрадчивым тоном.

– Да! – возразил Джонас. – Вот именно, не намерен. Если вы будете водить меня за нос по-прежнему, я вам покажу, где раки зимуют: будете рады откупиться от меня за хорошие деньги.

– Клянусь вам честью… – начал Монтегю.

– О, подите вы с вашей честью! – оборвал его Джонас, который становился тем грубее и заносчивее, чем больше ему возражали, – что, может быть, и входило в намерения мистера Монтегю. – Я хочу распоряжаться своими деньгами. Вся честь остается вам, если угодно, за это я вас к ответу не потяну. Но терпеть такое положение дел, как сейчас, я не намерен. Если вам взбредет в голову улизнуть с деньгами за границу, не знаю, как я смогу вам помешать. Нет, этак не годится. Обеды здесь были хороши, но только уж очень дорого они мне обошлись. Никуда не годится.

– Я в отчаянии, что вы так дурно настроены, – сказал Тигг с замечательной в своем роде улыбкой, – потому что я собирался предложить вам – для вашей же пользы, единственно для вашей собственной пользы – рискнуть еще немножко вместе с нами.

– Собирались, вот как? – спросил Джонас, сухо засмеявшись.

– Да. И намекнуть, – продолжал Монтегю, – ведь у вас, конечно, имеются друзья – я знаю, что имеются, – которые отлично подойдут нам и которых мы примем с радостью.

– Как вы любезны! Примете их с радостью, неужели? – сказал Джонас, поддразнивая его.

– Даю вам самое святое честное слово, мы будем в восторге! Потому что они ваши друзья, заметьте!

– Вот именно, – сказал Джонас, – потому что они мои друзья, конечно. Вы будете очень рады их заполучить, не сомневаюсь. И все это будет мне на пользу, верно?

– Весьма и весьма вам на пользу, – ответил Монтегю, держа по щетке в каждой руке и пристально глядя на Джонаса, – Весьма и весьма вам на пользу, уверяю вас.

– А каким же это образом? – спросил Джонас. – Не скажете ли вы мне?

– Сказать вам, каким образом? – отозвался тот.

– Да, уж лучше скажите. В страховом деле и раньше творились довольно странные вещи некоторыми довольно подозрительными людьми, так что я намерен смотреть в оба.

– Чезлвит! – ответил Монтегю и, наклонившись вперед и опираясь локтями на колени, посмотрел ему прямо в глаза, – странные веши творились и творятся каждый день не только в нашем деле, но и во многих других, и не вызывают ни у кого подозрений. Но наше дело, как вы сами говорите, любезный друг, довольно странное, и нам случается иногда странным образом узнавать о весьма странных происшествиях.

Он кивнул Джонасу, чтобы тот придвинул свой стул поближе, и, оглянувшись через плечо, словно для того, чтобы напомнить о присутствии Неджета, стал шептать ему на ухо.

От красного к белому, от белого опять к красному, потом к тусклому, мертвенно-синему, орошенному потом, – столько перемен произошло с лицом Джонаса Чезлвита под влиянием нескольких шепотом сказанных слов; и когда, наконец, он закрыл рукой шепчущий рот, чтобы ни один звук не достиг ушей третьего присутствующего, она была так же бескровна и безжизненна, как рука Смерти.