Ты теперь мой враг (СИ) - Тесса Тиана - Страница 3

И несмотря на всю мою «симпатию» к этой девушке, лучше бы она открыла мне переговорную, чем сам Бронский. Поэтому теперь я не уверена, что так уж хочу попасть в зал. С другой стороны — что он мне сделает?

В комнате смотрю по сторонам, телефон действительно лежит на столе, быстро кладу его в сумку, собираясь поскорее удалиться, но слышу сзади, как дверь закрывается на ключ, и резко оборачиваюсь.

Сумка из рук выпадает, я присаживаюсь, чтобы ее поднять, но не успеваю, Демид оказывается слишком близко, резко поднимает меня, и я вскрикиваю, потому что вижу его глаза. Мрачные, и без малейших признаков благосклонности.

Бронский буквально вжимает меня в стену рядом и нависает сверху. Мои жалкие попытки дать отпор, заканчиваются провалом — расстегнутые верхние пуговицы на блузке и практически задранная юбка. А потом он отпускает меня так же резко. Мои чувства к нему не распространяются на подобные методы, впрочем, и сейчас он не продолжает. Скорее от неожиданности не сразу догадываюсь, что это было.

Демид никогда не применял ко мне силу во время наших отношений, хотя как человек он достаточно жесткий, но скорее это относится к работе, а вот прочее против его правил, даже при разговорах, которые я заводила в силу профессии, уверял, что не понимает женщин, терпящих мужей-подонков, а что касается прочего насилия: у настоящего мужчины есть другие способы добиться даму.

Если и была грубость в его поступках по отношению ко мне, то лишь в качестве экспериментов в спальне, но с обоюдным согласием. Впрочем, и сейчас он скорее просто пугает меня, так и не продолжая. И пока я пытаюсь отдышаться, добавляет, окончательно отступая:

— Вот, что может случиться, если будешь мелькать. Ты поняла?

— Я всего лишь хотела забрать свой телефон.

— А до этого ты сунула нос на мою территорию. Решай сама, кому из нас тут тесно.

Глаза в глаза. Я вижу больше, чем звучит вслух.

— Ты бы этого не сделал. Это не в твоих принципах, — добавляю довольно смело для моего положения. Просто очень хорошо его знаю, не мог же человек измениться за несколько месяцев? Или я действительно плохо его знала? — Вот только не понимаю, зачем пытаешься меня напугать.

— Ты у нас с психологическим образованием, — ухмыляется он так, что понимаю — попадаю в точку. — Вот и объясни.

— Я педагог.

— Значит, прочитай в учебниках.

— Ты ненормальный, — застегиваю верхнюю пуговицу, поправляю юбку и убираю выпавший из хвоста локон.

— Именно. И поэтому предупреждаю ещё раз — держись от меня подальше.

Он быстро подходит к двери и открывает её, указывая взглядом, что могу идти. А ещё лучше — бежать. Но я выдерживаю его взгляд, подхожу к сумке, на этот раз без препятствий беру её, и громко цокая каблуками иду на выход. Поравнявшись с Бронским, останавливаюсь, переводя на него взгляд:

— Я оценила фокус с телефоном, — говорю, усмехаясь, и покидаю его владения.

Всё же он отбивает охоту появляться здесь ещё раз.

Но вопросы оставляет без ответа. Почему я так ему мешаю?

Подъезжая к центру, где проходит открытие школы искусств, привожу мысли в порядок. Если перешла ненароком дорогу Бронскому, я это выясню, просто нужно проанализировать, где и когда. Он напрямую, конечно, не ответит. Уже не ответил. Просто «держись подальше». Ну хорошо — не просто. Но причина же должна быть.

Часы безжалостно показывают одиннадцать, когда я бегу по ступенькам к массивной двери. Даже фуршет уже, скорее всего, завершился, но я всё на что-то надеюсь.

Мои надежды окончательно убивает охранник, он говорит, что презентация Глеба Астахова уже завершена, все разъехались, и я плетусь обратно к машине, проверяя входящие. Телефон Глеба по-прежнему выключен, я звонила ему ещё отъезжая от студии Демида, но тогда решила, что он просто ещё не включил его после презентации. А вот теперь ощущаю настоящую тревогу.

Пишу сообщение в мессенджере и мчусь в сторону его квартиры. До сих пор не могу назвать её своим домом, более того, однажды пыталась порвать с Астаховым, объяснила, что слишком стремительно мы оказались вместе, и даже ждала его гнева с обвинениями, что я слишком хорошо устроилась, или к примеру, попользовалась его добротой и съезжаю.

Но он воспринял новость вполне достойно, врать ему я не собиралась, и он ответил, что принимает меня такой, какая я есть, говоря, что ему достаточно его чувств, что он всё понимает, да он даже помогал подыскивать квартиру. Просто просил не исчезать совсем.

Но так вышло, что Глеб меня здорово выручил, очень поддержал, когда на меня посыпались отказы и судебные разбирательства. Именно в этот период мы стали ближе, я взглянула на него по-другому и дала ещё один шанс. Не ему, а нам.

Но если и продвинулись наши отношения, то не слишком далеко.

Темный подъезд не добавляет спокойствия, да ещё и лифт едет медленно, кажется, он намеренно оттягивает мое появление в квартире. Поэтому нет ничего удивительного, что я вставляю ключ в замочную скважину, уже достаточно себя накрутив. Однако всё равно не ожидаю того, с чем реально столкнусь внутри.

Открываю дверь и в первое мгновение просто застываю, не сразу узнав человека в полутемной прихожей, а потом понимаю — передо мной Глеб.

Вид у него устрашающий: на лице кровоподтеки, глаз заплыл, по телу тоже гематомы, одежда местами разорвана. Он немного пошатывается, кажется, прямо сейчас упадет, и я тут же бросаюсь к нему.

— Всё в порядке, — буквально хрипит, но я вижу — от порядка он очень далек.

— Ещё скажи, что с лестницы упал.

Качаю головой и включаю свет, прикрывая дверь позади — теперь вижу Астахова во всей «красе». Нет, тут явно простым падением не обошлось. Глеб пытается растянуть губы в улыбке, опираясь на стену рядом спиной.

— Почти, — усмехается и тут же кривится. На мгновение закрывает глаза и умолкает, а у меня внутри всё застывает. Не знаю, почему приходит эта нелепая мысль, к тому же после разговора с Демидом прошло часа полтора, он бы просто не успел, но сомнения не отступают, и я тут же задаю вопрос, подходя ближе:

— Кто это сделал, Глеб?

— Какие-то придурки, — не открывая глаз, произносит он в ответ. — На дороге остановили, мы немного повздорили, — усмехается, — парни утверждали, будто я их на светофоре подрезал.

— А ты подрезал?

Глаза Астахов всё же открывает и переводит на меня внимательный взгляд, от которого моментально становится не по себе.

— Вполне возможно. Я вообще был мыслями далек от правил дорожного движения.

И хоть Глеб прямо не говорит, свою вину чувствую — безмолвный упрек, что я не приехала его поддержать, вполне справедлив. Даже если это зверское избиение не с подачи Демида, успей я на встречу, всё могло бы быть по-другому. За рулем была бы я, как минимум. А правила на дороге соблюдать умею. В жизни только не выходит.

Ничего не отвечаю на это, да Глеб и не спрашивает. Я настаиваю вызвать скорую или хотя бы съездить в травмпункт, но Астахов проявляет удивительное упрямство: никуда он не поедет, врачи ему не нужны, и вообще, ему бы только отоспаться, и всё пройдет.

Взрослые мужчины в определенных ситуациях всё-таки большие дети.

Вздыхаю, но не спорю, лишь уверяю, что если ему станет хуже — даже спрашивать не буду.

Обработав раны, хмурюсь, разглядывая синяки и ссадины. Серьезных увечий с виду нет, но всё равно выглядит Глеб неважно. И это мягко сказано — теперь, когда он снял рубашку, понимаю, что пострадал он серьезнее, чем хочет показать.

Замираю с ватным диском на его губах, замечая, как Астахов смотрит на меня. Мы сидим на софе в кухне, и в свете лампы его глаза кажутся ещё светлее. Вижу в них свое отражение, а ещё немой вопрос.

— Что? — непонимающе поднимаю брови.

— Ты и раньше не особо проявляла ко мне симпатию, а теперь мой вид тем более тебя пугает. Так ведь?

— Всё же у тебя сотрясение, — качаю головой. — Глупости говоришь.

— Не такие уж и глупости, учитывая, что уже неделю спишь в своей комнате.