Рождественские байки с Перекрёстка (СИ) - Тоцка Тала - Страница 2

Он сам продел ей в уши сережки, вынул старые, простенькие, но Алька их отобрала и спрятала — память о матери, — а потом поцеловала его в благодарность. Север понимал, что ее лучше сегодня больше не трогать, поберечь, но сделать с собой ничего не мог, а она так хотела ему угодить, чтобы ему было с ней хорошо — глупенькая девочка, да он на небеса улетал от одного ее запаха, просто слушая, как она прерывисто дышит и стонет, — что совсем не сопротивлялась.

Уснули под утро, переплетясь руками и ногами, а утром в квартиру ввалилась вся его компания, и Север в каком-то тупом оцепенении вспомнил, что дал Игорю ключи. Вышел к ним, мрачный и хмурый, оттолкнул Кирилла, собравшегося вломиться в спальню и вернулся к Альке. Та уже проснулась и сидела в кровати, испуганная. Матвей протянул ей одежду, коротко бросив: «Одевайся», — и вышел, встав на двери.

Алька вошла в гостиную, и Северу как по ребрам ударили, такая она была красивая после их ночи любви, с искусанными припухшими губами, растрепанными волосами, теплая и сонная, и от ожидания того, что произойдет, он испытал настоящую режущую боль под сердцем. Но ничего не сказал, лишь стоял и смотрел, как его друзья, не скрывая насмешек, ринулись поздравлять ее с вступлением в ряды адептов свободной любви.

Ее осыпали конфетти, вручили гелевые шарики, кто-то повесил на шею ожерелье из презервативов, Инка всунула пакет с сюрпризом из секс-шопа, а Алька, как безмолвная кукла, смотрела на Севера сверкающими от непролившихся слез глазами, и он молча смотрел на нее, и ярость закипала внутри, затмевая отвращение и омерзение к самому себе.

Не выдержав, она закрыла лицо руками, и тогда Матвей вытолкал всех до единого теперь уже бывших друзей из квартиры, а сам холодным бесцветным голосом сообщил, что все сказанное правда, он действительно поспорил на нее с друзьями, и теперь у него есть годовой абонемент в самый престижный спортивный клуб города. Но если бы можно было самому себе набить морду, Матвей Северов избил бы себя до полусмерти ногами, а лучше битой.

Алька внимательно дослушала до конца, отняла от лица руки, дрожащими пальцами вынула из ушей сережки и положила на комод, а сама вышла в коридор. Север пошел за ней, та уже стояла одетая и дергала замок на стареньких сапожках, замок и раньше все время заедал, Север сердился и уговаривал ее купить новые сапоги, но Алька категорически отказывалась брать у него деньги и обещала со стипендии непременно купить новую обувь.

Север подошел, опустился на колени и аккуратно застегнул молнию, а когда поднялся, получил такую пощечину, что у него даже мозги всколыхнулись. Ничего не сказал, поймал ее руку и приложился губами, Алька молча вырвала руку и выбежала из квартиры.

С тех пор не было ни единого дня, когда бы Север не проклинал себя за то, что выпустил ее, не удержал, не привязал в конце концов, чтобы вымолить прощение. За то, что выжидал целых три дня, а не бросился сразу за своей Птичкой, за Аленькой, потому что когда он пришел через три дня в общагу, бледный и измученный, толстая Марина сказала, что Соколова из общежития съехала, документы из университета забрала, и куда она делась, никто не знает.

Матвей вышел из общаги убитый и раздавленный, выигранный абонемент разорвал на глазах у опешившего Кирилла, а потом стащил «косуху» и бросил тому под ноги, процедив сквозь зубы: «Я проиграл, забирай». Он искал Птичку, Алька приехала из небольшого городка, районного центра в часе езды от их города, и Север даже ездил туда, пытаясь отыскать кого-то из Соколовых, но найти Альку не смог.

А сегодня она вышла к нему из операционной — дежурный хирург Алла Демидова, наверное, вышла замуж за неизвестного счастливчика Демидова, — и смотрела на него полными слез глазами Альки Соколовой. Она сопереживала ему, в том взгляде не было ни тени злорадства, а только боль и сочувствие, и Матвей Северов в полной мере осознал, что пришла пора заплатить по счетам на предъявителя.

Глава 2

На широком четырехполосном городском Перекрестке было тихо и пустынно, лишь две одинокие фигуры высились по разные стороны. Один из стоящих был темным, как сама ночь, а второй излучал мягкий, приглушенный свет. Их звали Бес и Ангел, и на Перекрестке они ожидали людей. Обычно здесь было людно, незамужние девицы любили гадать на мужа под Рождество, но сегодня с гаданиями странно запаздывали, разве что случайные прохожие пробегали, и фигуры, явно скучая, незаметно пододвигались все ближе и ближе друг к другу.

Вечерело, сумерки становились гуще, крепчал мороз, Ангел поплотнее запахнул крылья и покосился на стоящего поодаль Беса, скрючившегося от холода и сцепившего зубы, чтобы те не клацали так громко. Тот поймал взгляд Ангела и недовольно скривился:

— Что? Можно подумать, тебе не холодно!

— Не холодно, — пожал плечами Ангел и улыбнулся.

— И почему на Его день рождения всегда такой холод, пекло нас всех забери!  — недовольно пробормотал Бес, обхватывая себя за туловище и начиная пританцовывать.

— Да какой же это холод! — Ангел расправил крылья и хорошенько тряхнул ими. В воздух взлетело облако легчайшего пуха и застыло перед Ангелом. — Вот крещенские морозы это да, это по-нашему!

— Не знаю, — равнодушно ответил Бес, — мы в тот день вообще наверх не потыкаемся. Лишний раз убеждаюсь, что правильно делаем.

— Лучше бы вы и вовсе сюда не совались, — недовольно продолжил Ангел. Бес презрительно хмыкнул и отвернулся. Тем временем Ангел собрал облачко, старательно утрамбовал пух, придал ему круглую форму, затем подумал и проделал два отверстия.

— Держи, — он протянул облачко Бесу, — ты, смотрю, совсем околел.

— Не то, чтобы совсем… Нет, не могу, — тот мотнул головой, увенчанной витиеватыми рогами, напоминающими по форме арфу. — Не положено нам.

— А мерзнуть положено? — Ангел ступил ближе, Бес попятился.

— А ты потом не пожалеешь? — подозрительно посмотрел Бес. — Я коварный.

— Надевай, говорю,  — не отставал Ангел,  — заболеешь, за тобой ведь и поухаживать некому.

— Некому, — вздохнул Бес, посмотрел по сторонам и решительно протянул руку к облачку, — ладно давай, грех не погреться.

Он натянул облачко на голову, просунув в отверстия рога, и блаженно замер.

— Хорошо-то как, Госпо…  — и тут же в испуге зажал руками рот. Ангел покачал головой, но ничего не сказал, а посмотрел в небо. Там ярко разгоралась Вифлеемская звезда, на светлом лице Ангела появилась улыбка. Он мечтательно вздохнул:

— Родился…

— Нашли чему радоваться, — явно согревшийся Бес повеселел, осмелел, и радостно смотрел на мир из-под пуховой ангельской шапки. — Что за день рождения, ни оргий, ни возлияний. Скукота!

— А вы день рождения своего Верховного вообще на отмечаете,  — возразил Ангел.

— И слава Бо…  — махнул было рукой Бес, но снова осекся и зажал рот.

— Что это с тобой сегодня?  — сочувственно спросил Ангел.  — Заговариваешься совсем. И ты меня прости, конечно, но видок у тебя… Ты нарочно, что ли так принарядился?

— А чем я тебе не нравлюсь? — удивился Бес.

— Ну, эти твои рога, копыта вон на ногах, хвост… Архаика какая-то, честное слово!

— Не архаика, а винтаж,  — поправил Бес, — самый популярный облик на сегодняшний день, да и принимать проще простого. Люди думают, что я такой, вот и стараюсь соответствовать. А я кем хочешь могу. Хочешь рыбкой, хочешь собачкой. Могу добрым молодцем.

— Врешь, — не поверил Ангел.

Бес обиженно вскинулся, поднял руки, и перед Ангелом предстал мускулистый мачо с лоснящимся обнаженным торсом. Он поиграл мускулами перед ошарашенным Ангелом и снова принял первоначальный копытно-рогатый вид.

— И красавицей могу, хочешь…

— Не надо,  — остановил его Ангел, а потом негромко спросил:  — А ты хоть знаешь, какой ты? На самом деле?

— Такой же точно, как и ты, — резко ответил Бес, и Ангелу показалось, в его словах мелькнула печаль. А может показалось… — Я ведь тоже ангел.

— Падший, — уточнил Ангел.

— Ой, все, — закатил глаза Бес, но видно было, что ссориться ему расхотелось. Они немного помолчали.