Тяжелые времена - Диккенс Чарльз - Страница 50

Однако было ли то искусство или природа, истинная сущность Луизы или воздействие внешних обстоятельств, но ее удивительная сдержанность сбивала с толку, хоть и подзадоривала даже такую проницательную особу, как миссис Спарсит. Бывали дни, когда мистер Джеймс Хартхаус терял уверенность в ней. Бывали дни, когда он ничего не мог прочесть на лице, которое так долго изучал, когда эта беззащитная молодая женщина казалась ему более непроницаемой, нежели любая светская львица, окруженная когортой верных рыцарей.

Так время шло, пока однажды дела мистера Баундерби не потребовали его отлучки из дому дня на три, на четыре. Была пятница, когда он в банке сообщил о своем отъезде миссис Спарсит и добавил:

— Но вы, сударыня, все равно завтра поедете ко мне. Бы поедете туда, как обычно, точно я и не уезжал. Не будет никакой разницы. Все будет как при мне.

— Прошу вас, сэр, — отвечала миссис Спарсит с упреком, — убедительно прошу вас, не говорите так. Без вас или с вами — для меня огромная разница, и вы, сэр, отлично это знаете.

— Ну что ж делать, сударыня, придется вам уж как-нибудь обойтись без меня, — сказал польщенный Баундерби.

— Мистер Баундерби, — отвечала миссис Спарсит, — ваше желание для меня закон; иначе я, быть может, склонялась бы к тому, чтобы ослушаться вашего милостивого приказа, поскольку я не уверена, что со стороны мисс Грэдграйнд меня ждет такая же радушная встреча, к какой меня приучило ваше щедрое гостеприимство. Но ни слова больше, сэр. — Раз вы меня приглашаете, я поеду.

— Надеюсь, — сказал мистер Баундерби, удивленно тараща глаза, — других приглашений, кроме моего, вам не требуется?

— Нет, сэр, конечно, нет, — отвечала миссис Спарсит, — надеюсь, что нет. Ни слова больше, сэр. Как я желала бы снова видеть вас веселым.

— Что вы хотите сказать, сударыня? — воскликнул Баундерби.

— Сэр, — отвечала миссис Спарсит, — я не вижу в вас былой резвости, о чем горько сокрушаюсь. Будьте жизнерадостны, сэр!

В ответ на такую своеобразную просьбу, да еще подкрепленную сострадательным взглядом, мистер Баундерби мог только почесать затылок, состроив при этом довольно глупую мину, и в отместку за свое смущение все утро энергично придирался к своим подчиненным и клиентам помельче.

— Битцер, — сказала миссис Спарсит в тот же день, после того как банк закрылся уже в отсутствие хозяина, — передайте мистеру Томасу-младшему мой привет и что я прошу его прийти сюда и вместе со мной отведать бараньих котлет с ореховой подливкой и выпить стаканчик ост-индского эля. — Мистер Томас-младший редко отказывался от подобных приглашений, а посему Битцер воротился с его любезным согласием, и тотчас же явился и сам Том.

— Мистер Томас, — сказала миссис Спарсит, — вот моя скромная трапеза — не соблазнитесь ли?

— Спасибо, миссис Спарсит, — отвечал щенок. И хмуро принялся за еду.

— Как поживает мистер Хартхаус, мистер Том? — осведомилась миссис Спарсит.

— Ничего, — отвечал Том.

— А где он сейчас? — спросила миссис Спарсит тоном светской беседы, мысленно посылая щенка ко всем фуриям за его необщительность.

— Охотится в Йоркшире, — сказал Том. — Прислал Лу корзинищу дичи величиной чуть ли не с церковь.

— За такого джентльмена, как он, можно поручиться, что он хороший стрелок! — елейно сказала миссис Спарсит.

— Бьет без промаха, — сказал Том.

Том уже давно имел обыкновение не смотреть людям в глаза, а в последнее время эта черта в нем так усугубилась, что он и трех секунд подряд не мог выдержать ничьего взгляда. Поэтому миссис Спарсит, пожелай она только, могла бы сколько угодно рассматривать его лицо.

— Я питаю слабость к мистеру Хартхаусу, — сказала миссис Спарсит, — как, впрочем, почти все. Можно надеяться вскоре опять увидеть его, мистер Том?

— Я-то думаю увидеть его завтра, — отвечал щенок.

— Чудесно! — проворковала миссис Спарсит.

— Мы условились, что я вечером встречу его на вокзале, а потом мы, должно быть, вместе пообедаем. В усадьбу он не поедет на этих днях, ему куда-то нужно в другое место. По крайней мере так он говорил; но я не удивлюсь, если он останется здесь до понедельника и все-таки заглянет туда.

— Ах, кстати! — воскликнула миссис Спарсит. — Не будете ли вы так любезны передать кое-что вашей сестре, мистер Том?

— Ну что же, можно, — нехотя согласился щенок, — если только это не что-нибудь очень длинное.

— Просто я хочу засвидетельствовать мое почтение вашей сестре, — сказала миссис Спарсит, — и предупредить ее, что завтра, видимо, не стану докучать ей своим обществом, ибо я все еще несколько нервна, и уж лучше мне побыть в смиренном уединении.

— А-а, только-то, — отвечал Том. — Не беда, если я и позабуду сказать Лу, потому что сама она ни за что не вспомнит о вас.

Отплатив за угощенье столь любезным комплиментом, он опять замолчал и безмолвствовал до тех пор, пока не кончился ост-индский эль; потом он сказал: «Ну, миссис Спарсит, мне пора идти!» — и ушел.

Назавтра, в субботу, миссис Спарсит весь день просидела у окна, глядя на входящих и выходящих клиентов, следя за почтальонами, наблюдая уличное движение, перебирая в уме всякую всячину, но превыше всего всматриваясь в свою лестницу. Под вечер она надела шляпку, завернулась в шаль и тихонько вышла — у нее имелись свои причины тайком подкарауливать на вокзале поезд, который должен был привезти некоего пассажира из Йоркшира, а потому она не показывалась открыто, предпочитая выглядывать из-за колонн и углов и даже из окон дамской залы.

Том уже был на месте и в ожидании поезда слонялся по вокзалу. Но поезд не привез мистера Хартхауса. Том не уходил, пока не рассеялась толпа пассажиров и не кончилась обычная в таких случаях суета; потом подошел к расписанию поездов, а затем навел справки у носильщиков. После этого он лениво поплелся с вокзала, постоял немного, оглядывая улицу, снял шляпу, снова надел ее, зевнул, потянулся, — словом, обнаруживал все признаки смертельной скуки, вполне естественной в человеке, которому предстоит час сорок минут дожидаться следующего поезда.

— Это подстроено нарочно, чтобы он не мешался, — сказала миссис Спарсит, отходя от мутного вокзального окна, откуда она напоследок подсматривала за Томом. — А Хартхаус сейчас с его сестрой!

То была вдохновенная догадка, наитие свыше, и миссис Спарсит стремительно принялась действовать. Вокзал, с которого отходил поезд в направлении усадьбы, помещался на другом конце города, времени оставалось в обрез, дорога была не из легких; в мгновение ока она завладела свободной каретой, молниеносно вскочила в нее, выскочила, сунула деньги кассиру, схватила билет, ринулась в вагон — и вот уже поезд мчит ее по виадукам над заброшенными и действующими угольными копями, словно неистовый вихрь закружил и унес ее.

Всю дорогу, столь же отчетливо, как черные глаза миссис Спарсит видели вечернее небо, разлинованное телеграфными проводами, точно огромная полоса нотной бумаги, ее черное внутреннее око видело лестницу, неотступно стоявшую перед ней, не обгоняемую поездом, и на ней сходящую вниз одинокую фигуру. Уже близка последняя ступень. До края пропасти — один шаг.

Пасмурный сентябрьский вечер, готовясь уступить место ночному мраку, из-под полуопущенных век следил за тем, как миссис Спарсит, выскользнув на маленькой станции из поезда, спустилась по деревянным ступенькам на выложенную камнем дорогу, пересекла ее и, углубившись в проселок, скрылась за зелеными ветками и пышной листвой живой изгороди. Запоздалое сонное чириканье пташек в двух-трех гнездах, летучая мышь, тяжело кружившая то сзади, то впереди, и густая пыль, которая поднималась из-под ее собственных ног, ступавших точно по плюшевому ковру, — вот и все, что видела и слышала миссис Спарсит, пока тихонько не притворила за собой калитку.

Прячась за кустами, она подобралась, к дому, обошла его, вглядываясь сквозь листву в нижние окна. Почти все они стояли настежь, как всегда в теплую погоду, однако ни в одном из них не было огня и в доме царила полная тишина. Она обследовала сад, но столь же безуспешно. Вспомнила о роще — и крадучись свернула туда, не страшась ни высокой травы и шипов терновника, ни земляных червей, ни улиток, ни гусениц, ни прочих ползучих тварей. Выслав вперед свои черные глаза и крючковатый нос, она осторожно пробиралась по густому подлеску, так страстно стремясь к желанной цели, что она, надо думать, не отступила бы, если бы даже роща кишела гадюками.