Холера (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич - Страница 31

Холера пошатнулась. Черт. Кажется, удар, едва не лишивший ее сознания, был сильнее, чем ей поначалу показалось. Занесенная для удара рука с подсвечником подломилась в локте и обвисла, как колодезный журавль. А другая, собиравшаяся перехватить оружие, лишь вяло брыкнулась, как рыба на траве.

Может, удар в конце концов был не таким уж слабым, подумала она с какой-то непонятной вялостью, ощущая, что ее язык едва ворочается, точно рот ей набили мягким тряпьем. Может, в конце концов…

Тело подломилось где-то у основания, но у нее не было даже сил смягчить удар от падения. Да и удара она не почувствовала. Просто вдруг осознала себя распростертой на полу, под двумя тусклыми янтарными лунами, внимательно наблюдающими за ней с небосклона. Мыслей вдруг стало то ли очень много, то ли очень мало, она сама не могла понять. Ощутила только, как стремительно сереет вокруг окружающий мир, теряя остроту углов и свойственную ему жесткость.

Но это было неважно. В тот последний миг, когда ее сознание еще барахталось, точно жучок на поверхности воды, она вдруг вспомнила, где ощущала этот запах. Кислый, едкий, похожий на испорченное вино, гнилые фрукты и едкое варево.

Год назад «Сучья Баталия» под присмотром Гасты делала ремонт в Малом Замке. Вскрывая ветхие трухлявые половицы во флигеле, Гаргулья случайно вывернула ломом целую каверну размером с арбуз, которая сперва показалась Холере каким-то загадочным подземным плодом.

Но это был не плод. Это было гнездо уховёрток, устроенное дьявол знает в какие времена под полом флигеля и вызревавшее там годами. Ком гнилого древесного сора, в котором извивались гибкие черные тела.

Это воспоминание ничем не помогло Холере и не имело никакого значения, но в мертвые темные воды беспамятства она погрузилась вместе с ним. Если в этом и была заключена дьявольская ирония, она уже бессильна была ее распознать.

Сухо. Пить.

Блядская срань.

Холера со стоном попыталась облизнуть языком губы, чтобы немного смягчить их, но это не принесло облегчения, язык был сухим и твердым, как сосновая щепка.

Сознание разгоралось медленно, неохотно, точно пламя в залитом водой камине. Дьявол, если это была пирушка, то самая паскудная в ее жизни. Нестерпимо болела голова, особенно правая ее сторона, под веками плавали, сливаясь друг с другом, желтые и зеленые круги.

Ах, паскуда, какого пойла она вчера насосалась? Холера, не открывая глаз, попыталась провести руками по бедрам, чтобы по крайней мере определить, на ней ли штаны. Если какая-то мразь вздумала воспользоваться ее беспомощностью, приняв ее за доброе расположение, ее ждут еще более скверные последствия, чем раскалывающаяся от вина голова…

Кажется, меня трахнул демон, подумала она. Только ему было мало данных природой отверстий и потому он сотворил одно новое прямо в голове и… Ох, сука…

Она не смогла определить, в штанах она или нет, потому что руки не слушались ее. Выкрученные, омертвевшие, похожие на холодные древесные корни, они смыкались за ее спиной, прихваченные чем-то прочным и волокнистым. Веревка, ага.

Холера ничего не имела против веревок в постели, она умела развлекать себя, используя самые разнообразные вещи из домашнего обихода. Черт возьми, одну из самых захватывающих ночей в ее жизни ей подарил комплект лошадиной сбруи, случайно найденный в конюшне. Но сейчас ей не хотелось любовных утех, хотелось пить и…

Воспоминание мгновенно обожгло ее, точно компресс из ядовитого плюща, приложенный к обнаженному сердцу.

Сучья блядская дрянь.

Нет.

Не открывая глаз, чтобы не выдавать возможному наблюдателю или тюремщику свое состояние, она попыталась понять, где находится.

Не в комнате, это уж точно. Она была в… Холера ощущала тягучий мертвенный запах земли. Так пахнет не плодородный слой, взрезанный плугом на пахоте, так пахнут ее недра, полнящиеся разлагающимися костями, гнилыми корнями и нефтяным маслом.

Холера осторожно приоткрыла спекшиеся веки, не обращая внимания на резь в глазах.

Не комната. Вот уж точно замечено, подруга. Помещение, в котором она находилась, было размером с небольшую залу в Малом Замке и утопало в полумраке. Гнилостно пахнущем полумраке, добавила она мысленно, и напоминающем распахнутую могилу. Это называется яма, крошка Холли. Могла бы уже сообразить своей пустой головой. Ты под землей, в погребе или в яме. Только кто делает погреб круглым, точно яйцо?..

Земля здесь была сухой, что редко бывает в подземельях, даже неестественно сухой, царящая тут удушливая теплота высосала из земли всю влагу. Сама земля была устелена чем-то, что напоминало белый шелковый палас. Только едва ли во все Брокке нашлась бы прялка, способная свить из пряжи столь тончайшие нити. Не палас, поняла она, и не мох, как ей показалось с лестницы. Если как следует присмотреться, делается ясно, что эта штука еще и светится. Не очень ярко, но в достаточной мере, чтоб превратить вечную ночь подземелья в густой тягучий полумрак.

Это паутина, бестолочь. Пузырь в земле, выстеленный паутиной. И ты лежишь в нем, связанная по рукам и ногам. Что-то тебе это напоминает, да? Вот почему так мерзостно смерзается внизу живота, а кишочки липнут друг к другу. Что-то тебе это напоминает, и что-то скверное, то ли где-то слышанное, то ли полузабытое, то ли прячущееся поутру обратно в темную страну ночных кошмаров…

На глаза сами собой навернулись непрошенные слезы, острые, как битое стекло.

Ах, паскудство! Ах, сучья жизнь!

Кажется, и верно на роду написано крошке Холере расплачиваться за все грехи своих трижды проклятых предков и беспутство бабки-маркитантки, чтоб в аду ее сношали двести лет без передышки рогатые демоны…

Пытаясь не поддаваться панике, ощупывавшей ее тысячью липких тараканьих лапок, Холера отчаянно зашарила взглядом по своей земляной темнице, пытаясь отыскать выход. Разумеется, ни окон, ни дверей здесь не имелось, зато имелся небольшой лаз в дальней стене, больше похожий на лисью нору, узкий и темный. Судя по всему, тот самый лаз, что, расширяясь, вел наверх, в заколоченный дом гостеприимного сухого старикашки. Скажем честно, чертовски узкий лаз, удобный лишь для существа, чье тело представляет собой ворох невесть как держащихся вместе костей. Да уж, прикинула Холера, изучая его устье, награди ее природа бюстом Ламии или конституцией Гаргульи, она бы застряла в этом лазу, как затычка в винной бочке. По счастью, Аду было угодно даровать ей тонкие косточки и узкую, как у осы талию, а насыщенная событиями жизнь Брокка не представляла возможности завязать на этих косточках хоть какой-то жирок. Она бы протиснулась. Если бы…

Если бы не была опутана веревкой, как кусок копченой колбасы в лавке мясника!

Успокойся, приказала она себе строго. Ты была во многих скверных историях, подруга, некоторые из которых начинались и похуже. Однажды ты проснулась, прикованная кандалами к кровати, после трех дней возлияний, в обществе раздувшегося мертвеца, у которого от спорыньи не выдержало сердце. Паскудная была история, а? Или тот случай в винном погребе, после которого ты еще год боялась темноты. Или…

Холера попыталась сосредоточиться, и это далось ей не без труда. Немилосердно болела голова, причем не столько в том месте, где ее угостил дубинкой старикашка, едва не проломив череп, а пониже, за правым ухом. Боль самого неприятного характера, не ноющая, а словно копошащаяся, устраивающаяся поудобнее в своем ложе. Из-за нее мысли были непослушными, как рассыпающиеся промеж пальцев бусины фальшивого жемчуга.

Холера попыталась напрячь руки, чтобы проверить прочность пут, но лишь бессильно застонала. Вязали на совесть, и веревка была прочнейшая. Ни пальца слабины, ни единого гнилого волоконца. Она могла кататься по земляному полу, сколько вздумается, но о том, чтобы сбросить с себя путы не могло быть и речи. Не говоря уже о том, чтоб доползти до спасительного лаза.

Когда тощий старикашка вернется, он застанет свою жертву беспомощной и готовой к употреблению, в каковом бы виде он ни желал ее употребить.