Сверчок за очагом - Диккенс Чарльз - Страница 6

– То есть как это – в одинаковом положении? – осведомился возчик.

– Оба мы годимся в отцы своим женам, – объяснил Теклтон, снова толкнув его локтем. – Приходите провести с нами вечерок перед свадьбой.

– Зачем? – спросил Джон, удивленный столь настойчивым радушием.

– Зачем? – повторил тот. – Странно вы относитесь к приглашениям. Да просто так, ради удовольствия – посидеть в приятной компании, знаете ли, и все такое.

– Я думал, вы не охотник до приятной компании, – сказал Джон со свойственной ему прямотой.

– Тьфу! Я вижу, с вами ничего не поделаешь, придется говорить начистоту, – заметил Теклтон. – Так вот, сказать правду, у вас с женой, когда вы вместе, такой… как выражаются кумушки за чаепитием, такой уютный вид. Мы-то с вами знаем, что под этим кроется, но…

– Нет, я не знаю, что под этим кроется, – перебил его Джон. – О чем вы толкуете?

– Ладно! Пускай мы не знаем, что под этим кроется, – ответил Теклтон. – Допустим, что не знаем, – какое это имеет значение? Я хотел сказать, что если у вас такой уютный вид, значит общество ваше произведет благоприятное впечатление на будущую миссис Теклтон. И хоть я и не думаю, что ваша супруга очень сочувствует моему браку, все же она невольно мне посодействует, потому что от нее веет семейным счастьем и уютом, а это всегда влияет даже на самых равнодушных. Так, значит, придете?

– Сказать по правде, мы уговорились провести годовщину нашей свадьбы дома, – сказал Джон. – Мы обещали это друг другу еще полгода назад. Мы думаем, что у себя дома…

– Э-э! Что такое дом? – вскричал Теклтон. – Четыре стены и потолок! (Отчего вы не прихлопнете своего сверчка? Я бы его убил. Я их всегда убиваю. Терпеть не могу их треска!) В моем доме тоже четыре стены и потолок. Приходите!

– Неужто вы убиваете своих сверчков? – спросил Джон.

– Я давлю их, сэр, – ответил тот, с силой топнув каблуком. – Так, значит, придете? Это, знаете ли, столько же в ваших интересах, сколько в моих, – женщины убедят друг друга, что они спокойны и довольны и ничего лучшего им не надо. Знаю я их! Что бы ни сказала одна женщина, другая обязательно начнет ей вторить. Они так любят соперничать, сэр, что, если ваша жена скажет моей жене: «Я самая счастливая женщина на свете, а муж мой самый лучший муж на свете, и я его обожаю», моя жена скажет то же самое вашей да еще подбавит от себя и наполовину поверит в это.

– Неужто вы хотите сказать, что она не… – спросил возчик.

– Что? – вскричал Теклтон с отрывистым резким смехом. – Что «не»?

Возчик хотел было сказать: «Не обожает вас». Но, взглянув на полузакрытый глаз, подмигивающий ему над поднятым воротником плаща (еще немного, и уголок воротника выколол бы этот глаз), понял, что Теклтон – совершенно неподходящий предмет для обожания, и потому, заменив эту фразу другой, проговорил:

– Что она не верит в это?

– Ах вы проказник! Вы шутите! – сказал Теклтон.

Но возчик, хоть он с трудом понимал истинный смысл всех речей Теклтона, с таким серьезным видом уставился на собеседника, что тому пришлось объясниться несколько подробнее.

– Мне пришла блажь, – начал Теклтон и, раскрыв левую руку, постучал правой по указательному пальцу, как бы давая этим понять, что «вот это, мол, я, Теклтон, имейте в виду», – мне пришла блажь, сэр, жениться на молодой девушке, на хорошенькой девушке, – тут он стукнул по мизинцу, подразумевая под ним невесту; не легонько, но резко стукнул, как бы утверждая свою власть. – Я имею возможность потворствовать этой блажи, и я ей потворствую. Такая уж у меня причуда. Но… взгляните сюда!

Он показал пальцем на Крошку, которая в раздумье сидела у очага, подперев рукой украшенный ямочкой подбородок и глядя на яркое пламя. Возчик взглянул на нее, потом на Теклтона, потом на нее, потом снова на Теклтона.

– Конечно, она почитает мужа и повинуется ему, – сказал Теклтон, – и поскольку я не сентиментальный человек, этого для меня вполне довольно. Но неужели вы думаете, что в ее отношении к мужу есть нечто большее?

– Я думаю, – заметил возчик, – что выброшу из окна любого, кто вздумает отрицать это.

– Совершенно верно, – с необыкновенной поспешностью согласился Теклтон. – Безусловно! Вы несомненно так и сделаете. Конечно. Я в этом уверен. Спокойной ночи. Приятных сновидений!

Возчик, совсем сбитый с толку, невольно почувствовал себя как-то неспокойно, неуверенно. И не смог это скрыть.

– Спокойной ночи, любезный друг! – сочувственно проговорил Теклтон. – Я ухожу. Я вижу, что мы с вами в сущности совершенно одинаковы. Вы не зайдете к нам завтра вечером? Ну что ж! Мне известно, что послезавтра вы будете в гостях. Там я встречусь с вами и приведу туда свою будущую жену. Это ей пойдет на пользу. Вы согласны? Благодарю вас… Что такое?

Жена возчика вскрикнула, и от этого громкого, резкого, внезапного крика вся комната словно зазвенела, как стеклянная. Миссис Пирибингл вскочила с места и стояла, оцепенев от ужаса и удивления. Незнакомец, подошедший поближе к огню погреться, стоял рядом с ее креслом. Но он был совершенно спокоен.

– Крошка! – вскричал возчик. – Мэри! Милая! Что с тобой?

Все тотчас окружили ее. Калеб, дремавший на коробке со свадебным пирогом, очнулся и спросонья схватил мисс Слоубой за волосы, но немедленно извинился.

– Мэри! – воскликнул возчик, поддерживая жену. – Ты больна? Что с тобой? Скажи мне, дорогая!

Она не ответила, только всплеснула руками и залилась безудержным смехом. Потом, выскользнув из мужниных объятий, опустилась на пол и, закрыв лицо передником, горько заплакала. Потом снова расхохоталась, потом снова расплакалась, а потом сказала, что ей очень холодно, позволила мужу подвести ее к очагу и села на свое место. Старик по-прежнему стоял совершенно спокойно.

– Мне лучше, Джон, – сказала она, – мне сейчас совсем хорошо… я… Джон!

Но Джон стоял с другого бока. Почему же она повернулась к старику, словно говорила это ему? Или все перепуталось у нее в голове?

– Пустяки, милый Джон… я чего-то испугалась… что-то вдруг встало у меня перед глазами… не знаю, что это было. Но теперь все прошло, совсем прошло.

– Я рад, что прошло, – пробормотал Теклтон, обводя комнату выразительным взглядом. – Интересно только, куда оно прошло и что это было. Хм! Калеб, подойдите поближе. Кто этот седой человек?

– Не знаю, сэр, – шепотом ответил Калеб. – Я никогда в жизни его не видел. Превосходная фигура для щелкунчика, совершенно новая модель. Приделать ему челюсть, спадающую до самого жилета, и прямо чудно получится.

– Недостаточно уродлив, – сказал Теклтон.

– И для спичечницы годится, – заметил Калеб, погруженный в созерцание. – Какая модель! Отвинтить ему голову, положить туда спички, а чиркать можно о подошвы, перевернув его вверх ногами, отличная будет спичечница! Хоть сейчас ставь ее на каминную полку в комнате любого джентльмена, – вот как он теперь стоит!

– Все-таки он недостаточно уродлив, – сказал Теклтон. – Ничего в нем нет интересного! Пойдемте! Возьмите коробку!.. Ну, а у вас теперь все в порядке, надеюсь?

– Да, совсем прошло! Совсем прошло! – ответила маленькая женщина, торопливо махнув рукой, чтобы он поскорей уходил. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – сказал Теклтон. – Спокойной ночи, Джон Пирибингл! Осторожней несите коробку, Калеб. Посмейте только ее уронить – я вас убью! Ни зги не видно, а погода еще хуже прежнего, а? Спокойной ночи!

Еще раз окинув комнату острыми глазами, он вышел за дверь, а за ним последовал Калеб, неся свадебный пирог на голове.

Возчик был так поражен поведением своей маленькой жены и так занят старанием ее успокоить и уходом за нею, что вряд ли замечал присутствие незнакомца до этой самой минуты; но тут он вдруг спохватился, что старик остался их единственным гостем.

– Он, видишь ли, не из их компании, – объяснил Джон. – Надо намекнуть ему, чтобы уходил.

– Прошу прощенья, любезный, – проговорил старик, подойдя к нему, – прошу в особенности потому, что ваша жена, к сожалению, почувствовала себя нехорошо; но провожатый, без которого я почти не могу обойтись из-за своего убожества, – он тронул себя за уши и покачал головой, – провожатый мой не явился, и я боюсь, что вышло какое-то недоразумение. Погода плохая – потому-то ваша удобная повозка (от души себе желаю никогда не ездить на худшей!) и показалась мне таким желанным убежищем, – погода все еще очень плохая, так разрешите мне переночевать у вас, а за койку я заплачу.