Впечатляющий пик (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 25

Не могу на него смотреть. Глеб Дмитриевич мне нравится, будь он проклят. Завораживает своей силой, смелостью, любовью к дочери, самоотдачей, серьезностью, тембром голоса. А я не могу понравиться такому мужчине, слишком глупая. Павел не прекращает тараторить, он раздражает своей навязчивостью, тем, как смотрит мне в лицо, бесконечно делая комплименты. Хочу суровые черные глаза, прошибающие до глубины приказы, мозолистые руки на своем теле. Но все это принадлежит Жанне, на этот раз их отношения никто и не скрывает. Ревную, так ревную, что вздохнуть больно.

Из-за обиды беру Павла под руку, он снова что-то говорит. Проходим мимо, сил не хватает для того, чтобы просто поздороваться. Не хочу и не могу быть любезной, не сейчас, когда так отвратительно внутри и от ревности хочется рвать землю ногтями.

А потом словно ветер проносится мимо, через секунду Павел оказывается на земле, совсем как Егор, тогда во дворе, он летит в грязь, падая на задницу, собака огрызается, показывая острые клыки, лает, пытаясь броситься на обидчика своего хозяина.

- Я же тебе говорил, не вздумай! – рычит Глеб Дмитриевич, стоя над распластавшимся на земле другом.

Похоже он просто пихнул его, взял на таран, но черноглазый спасатель крупнее и выше, и мой неудачливый кавалер в миг оказался в грязи.

- Ну наконец-то, - смеется Павел, пытаясь встать с земли, - я уж думал этого никогда не случится, устал развлекать ее, спасибо хоть в морду не дал, а то с фингалом потом ходи из-за твоей гордой задницы.

А я ничего не понимаю, а вот до сурового начальника высокогорного поисково-спасательного отряда похоже доходит, что Павел изображал ко мне интерес, дабы раззадорить его, подстрекая, возбуждая сильное желание проявить инициативу.

- Идиот, - качает головой Глеб Дмитриевич, подавая Павлу руку.

- Зато я не тормоз, в отличие от тебя.

- Глеб, что? Что ты делаешь? – морщится Жанна. - Это же твой лучший друг.

Наши глаза с Глебом Дмитриевичем встречаются. Как же я скучала поэтому темному, горячему взгляду.

Павел улыбается, наматывая поводок на руку, а Глеб Дмитриевич смотрит на меня, очень и очень внимательно, но при этом поворачивается к другой женщине:

- Жанна, между нами все кончено, пожалуйста, хватит.

Она беспомощно хлопает ресницами, оскорбленная и униженная, на меня смотрит с ненавистью, не понимая, что происходит, дышит, дышит. Ему не стоило бросать ее вот так, при нас. Но похоже ему уже все равно, он наплевал на благородство, правила приличия и чужие чувства, он выглядит разбитым и замученным.

Глеб Дмитриевич оставляет нас всех: Павла с его любимой собакой, Жанну с открытым ртом, а меня в куртке друга, он идет вперед, видимо в сторону дома. Я эгоистка, которая тихонько радуется тому, что теперь спасатель свободен. Не знаю, о чем он думает, все это превратилось в театр абсурда, вроде бы взрослые люди, а разобраться кто с кем не можем. И все бы, возможно, разошлись по домам, если бы ни Жанна, которая неожиданно кидается на меня с кулаками, хватая за волосы:

- Ах ты мелкая шлюха!

Вскрикиваю, в глазах темнеет, мне кажется, что она вырвала мне половину волос. Она сильнее, выше, крепче. Она занимается спортом и в лёгкую лазает по отвесному склону на гору. Сейчас она убьет меня и дело с концом.

Но через мгновение возвращается Глеб Дмитриевич, спокойно и хладнокровно разжимая женские пальцы, что клешнями вцепились в мои волосы, он ничего ей не делает, никак не реагируя на сумасшедший приступ женской агрессии. Он просто снимает с меня куртку друга, передает ее Павлу, крепко обхватывая мое запястье, тащит прочь. Кинолог хохочет, наблюдая за нами, качает головой, присаживаясь к своей собаке, почесывая ее за ухом.

Я за ним не успеваю, ноги путаются в длинной белой юбке, у Глеба Дмитриевича слишком широкий шаг. А мое сердце колотится в груди, как сумасшедшее. Не знаю, куда он меня тащит, но мне на это плевать.

- Мне отказала, а мой друг понравился, - хрипло рычит, властно протаскивая между идущим на гору людьми, спотыкаюсь, но удается устоять на ногах, - черта с два Вы будете встречаться с кем-то, только через мой труп, не у меня на глазах.

Меня пробирает смех, я снова запинаюсь, носками туфель цепляясь за камни. Когда интересно мы на «ты» перейдем? Перепрыгиваю через камни. Как же я соскучилась по нему, по его командному голосу, по этой силе.

- Вы разозлили меня, Полина. Вы не будете трахаться с моими друзьями: ни с кинологом, ни с водолазом, ни с инженером по охране труда...

- А с начальником высокогорного поисково-спасательного подразделения можно? – перебиваю, хихикая, игриво прикусывая нижнюю губу.

Он оборачивается, смотрят на меня так горячо, что я теряю ощущение пространства. А затем заталкивает во двор моего нового дома, буквально зашвыривая на крыльцо. Черные глаза горят, искрятся, как перебитый кабель электричества.

- Спала с ним? – трясет меня за плечи. - Спала? – хрипит, сжимая до боли.

- Не скажу, - дышу тяжело и громко, так, что воздух из груди выходит со свистом.

Я хочу этого мужчину вместе с его несдержанным, взрывным характером, силой, смелостью, властью надо мной и безумием в глазах.

Он придавливает меня к стене дома, где я живу последнюю неделю, на улице уже совсем темно, затылком чувствую колючие доски, за которые цепляются мои распущенные волосы.

- Скажешь!

- Нет, - вваливаюсь в дом, убегая от него.

Глава 26

Я же говорил, что сдерживать желания нельзя. Именно поэтому, гоняя Полину по новоиспеченному дому, уже не соображаю, что делаю. Думал о ней всю неделю, работал, вспоминая тот наш несостоявшийся поцелуй и желтую краску на щеке, растерял концентрацию, чуть не подвел ребят, едва не сорвался с горы, неудачно вбив крепление. Мои мысли крутились вокруг хрупкой блондинки, которая отказала мне. Увидев её с Павлом, я рассвирепел. Судя по его ухмылке и ржанию на земле, эта сволочь слишком хорошо меня знает. Приударил за Полиной специально, чтобы заставить действовать, а мне бы включить мозги, да не было времени, я буквально озверел от ревности. Надеюсь моя мать довольна, она хотела, чтобы сходил с ума? Так вот я сошел.

Откидывая в сторону стулья, я ловлю её на кухне и, наконец-то, сжимаю в объятьях. Моя. Вся моя. Не отпущу, никому не отдам. Плевать на все, не выпущу, пока не попробую всю целиком. Представить себе не мог, что способен на подобное сумасбродство. Наваждение, граничащее с шизофренией. Веду себя как дикарь. Однажды она назвала меня варваром, наверное, так оно и есть. Несколько секунд смотрю на её довольное, улыбающееся лицо, она игриво выворачивается из моих рук, а я не сдерживаюсь и, сгребая в охапку, целую в губы, нет, не так, не целую, кусаю, бархатный девичий рот опухает от моих жестких прикосновений. Наш первый поцелуй, он на грани помешательства. Так ждал этого, что от ощущения ее губ схожу с ума. Хочу еще больше. Полина отвечает на поцелуй, переплетая свой язык с моим, громко стонет мне в рот, потакая безумию.

Не могу быть сдержанным, только не с ней. Кухонный стол, как единственное спасение. Какая разница на чем? Лишь бы с ней, на ней, внутри нее. Толкаю на столешницу, что-то падает, разбиваясь, разлетаясь, переворачиваясь, стекая капающим звуком. Но нам наплевать, я снова кусаю её губы, без разбору щеки, шею, ниже, туда, где грудь. Я как будто осатанел, на секунду поднимаю глаза, наслаждаясь ее затуманенным взглядом, тем, как ей нравится то, что я с ней делаю. Полина закрыла глаза, выгнулась мне на встречу, стонет, дрожит, прижимается, тянет к себе, царапая ногтями. Но я все еще зол, ещё ревную, я не могу успокоиться.

- Спала?

Она слегка улыбается, нарочно не отвечает, доканывая меня окончательно. Подымаю ее со стола, ставлю на дрожащие ноги. А потом разворачиваю к себе спиной, толкаю на стол и укладываю на живот, задирая длинную белоснежную юбку, путаясь в ткани, грубо сминая ее, комкая на талии. Разрази меня гром, её практически голый зад с маленькой шелковой полоской нежно-белых трусиков между ягодиц -  это самое чудесное, что я видел в своей жизни. Но из-за ревности я пылаю гневом, взбешен и одновременно возбужден до умопомрачения. Поэтому заношу ладонь, шлепая ее ягодицу, кожа моментально розовеет. Полина вздрагивает, хватается руками за край стола, дернувшись, она выгибается, затем послушно укладывается на деревянную поверхность, возвращаясь на место. Ее покорность, так сексуальна, что становится дурно.