Р26/5/пси и я (СИ) - Коуни Майкл Грейтрекс - Страница 17

Когда медсестра Уильямс тестировала вас, она просто-напросто подсоединила Р/26/5/ПСИ к выходному отверстию и прямо передала ему вашу мозгограмму. Помните, как несколько недель назад вы мне скачали, что любите общество самого себя? Этот робот обладал почти точной копией вашего собственного мозга! Вы-то этого не знали, но робот должен был вывести вас из состояния апатии одной этой дьявольской идентичностью!

Я встал. Мне нечего было больше здесь делать.

Но, конечно, за Фордом осталось последнее слово.

— Как вам все это понравилось, мистер Джонсон? — крикнул он, когда я уже закрывал дверь. — Последние три недели вы жили в обществе самого себя!

Сколько стоит Руфь Вильерс?

В этот час зрителей было мало. У забора, отгораживающего прямоугольный участок каменистой осыпи, собралась лишь небольшая группка «стервятников». Сквозь сумерки мелкими каплями сочился легкий моросящий дождь, но и этого было достаточно, чтобы погасить энтузиазм большинства туристов, даже самых рьяных. Изредка щелкала камера, фиксируя на бромиде серебра изображение заброшенной ямы, напоминающей спуск в каменоломню на склоне холма, и ничем не примечательной, если не считать деревянного сарая, построенного вокруг выхода шахты на поверхность. Положив локти на новенькую ограду, я стоял там же, где и туристы, хотя в отличие от них имел право пройти туда и зайти в сарай, если мне захочется.

Но я этого не делал. Стоял снаружи, как будто я такой же турист. Спуститься в яму и войти в сарай, нарушив безлюдье обнесенного участка, — значило выдать себя. Зрители стали бы меня разглядывать, задавать вопросы, пока я спускаюсь вниз, и кто-нибудь обязательно опознал бы меня по фотографиям, публиковавшимся в газетах последние несколько месяцев.

Тогда они поймут, что перед ними человек, оставивший умирать Руфь Вильерс. Они дождутся, когда я поднимусь обратно, и в их лицах я прочту обвинение. «Убийца!» — будет клеймить каждый взгляд...

Шесть месяцев назад я спокойно сидел в своем кабинете — в достаточной степени удовлетворенный всем человек без особых проблем. Если память мне не изменяет, в тот день я занимался небольшим вопросом, касавшимся повышения Кредитной Значимости местного водопроводчика. Моя работа как раз и состоит из подобных случаев. Для того чтобы с ними справляться, достаточно иметь минимум здравого смысла плюс несколько лет опыта. Шесть месяцев назад я не считал свою работу тяжелой, но шесть месяцев назад я еще не повстречался с Руфь Вильерс. Собственно говоря, я до сих пор не видел ее в лицо, хотя очень хотел бы...

Водопроводчик в безукоризненно чистой спецовке сидел напротив меня и машинально мял в руках свою кепку, словно пытался отжать из нее воду.

— Мой доход за прошлый год, мистер э-э-э... — он взглянул на табличку на моем столе, — мистер Арчер, составил одну тысячу триста семьдесят кредиток.

Вид у него был несколько обиженный. Они все так выглядят. Стандартный прием моего типичного посетителя — этакое безнадежное выражение лица, как будто он один обречен на бедность в мире изобилия.

— Вы полагаете, вашу Кредитную Значимость надо повысить? — спросил я, прекрасно зная, что именно так он и полагает, но шесть месяцев назад мне еще доставляло удовольствие наблюдать, как люди вымучивают из себя ответ.

— Да, — ответил он робко и в то же время агрессивно, словно загнанная в угол овца.

Я придвинул к себе его дело, раскрыл и нарочито неторопливо надел очки. Насчет дохода он был прав. Черным по белому — 1370 кр. В полном соответствии с документами Налогового Управления.

Я взял шариковую ручку и еще раз пересчитал сумму.

Значимость по заработку, соответствующая

годовому доходу, увеличенному на 50 % …………………………… 2055 кр.

Основная Индивидуальная Значимость

( «Право по рождению») ……………………………………………………… 600 кр.

Итого: 2550 кр.

Похоже, у этого маленького нервного водопроводчика действительно есть основания. Придется передвинуть его сразу на две ступени до Кредитного Уровня Общественной Значимости в 2500 кредиток. Должно быть, он надрывался весь год, бедолага, и теперь хочет получить что-то вроде вознаграждения в виде повышения статуса.

— Разберусь, — пообещал я. — Мы вам сообщим. Следующий!

Я нажал кнопку на столе, лишая его всякой возможности сказать что-нибудь еще. Он пятился до самой двери, будто я какая-нибудь королевская особа. Но вместо следующего посетителя, запыхавшись, вбежал мой секретарь Эклес.

— Мистер Арчер, несчастный случай! — произнес он, переводя дыхание.

У нас подобные вещи случаются чуть ли не каждый день, но Эклес до сих пор не мог к этому привыкнуть. Он панически боялся вычислений по заявкам на повышение и, может быть, поэтому все еще служил у меня клерком вместо того чтобы самому управлять таким же районным отделением.

— Давайте его сюда, — сказал я спокойно, ожидая увидеть перед собой какого-нибудь убитого горем пенсионера, желающего получить аванс на похороны жены. Сюда часто приходят скорбящие родственники, назойливо добивающиеся выплат, но, как мы с Эклесом порой говорим в шутку: «Скорбь — понятие относительное», — и каждый случай разбирается и оценивается по строгим правилам. Горестные слезы далеко не всегда застилают человеку глаза настолько, чтобы он не смог разглядеть личной выгоды, и, как правило, чем больше слез, тем больше из нас хотят вытянуть.

— Э-э-э... Этот случай связан не со смертью, мистер Арчер, — пояснил Эклес. — Это заявка по настоящему несчастному случаю. Близких родственников нет. Только этот парень... Зовут Джек Гриффитс. Друг заявительницы.

— О господи! — С секунду я соображал. — Ладно, давай его сюда.

Надо же, чтобы именно сегодня, когда Форбс может приехать с минуты на минуту, поступила заявка по несчастному случаю!

Форбс, я должен пояснить, — это наш региональный директор. Его работа, которой, я полагаю, он очень доволен, заключается в том, чтобы ездить по управлениям своего округа и устраивать служащим тяжелую жизнь. Любимое его занятие состоит в перекапывании служебных дел чуть ли не с увеличительным стеклом в поисках доказательств, что, скажем, я, будучи излишне сентиментальным, потратил из государственных фондов больше, чем полагалось...

Здесь, поскольку, я думаю, не все знакомы с принципами работы Департамента Общественной Значимости, необходимо объяснить подробнее.

Например, человек ложится в больницу, и ему предстоит дорогостоящая операция. Возникает очевидный вопрос: стоит ли пациента лечить, исходя из ценности, которую он представляет для общества? Больница высылает мне заявку с указанием сметной стоимости операции. Я связываюсь с Национальным Банком и узнаю, что пациент имеет на сегодняшний день сбережения в сумме, например, 2000 кредиток. Затем я проверяю по своей картотеке и выясняю, что Кредитный Уровень Общественной Значимости пациента оценивается, например, в полторы тысячи кредиток. Следовательно, ценность этой личности для общества равняется 3500 кредиток. Ни больше ни меньше.

Много лет назад, еще в двадцатые годы, существовала Национальная Служба Здоровья, и все докторские и больничные счета оплачивались государством. Были и другие социальные выплаты: пособие по безработице, пенсия по старости и т. п. Другими словами, людей активно поощряли проводить время в больницах или вне работы по разным причинам и совсем не заставляли делать собственные сбережения на период после прекращения трудовой деятельности.

Оппозиционеры порой утверждают, что мы, мол, стоим за выживание наиболее пригодных, но мы предпочитаем относиться к Дарвинистской системе как к системе, дающей каждому справедливый шанс в полном соответствии с его способностями.

Это красивая система, просто идеальная для нашей страны, где все теперь принадлежит государству, в отличие от других, менее прогрессивных стран, которые я мог бы назвать. Единственная личная собственность у нас — это КУОЗ и накопленные сбережения в Национальном Банке. В случае смерти сбережения переходят государству.