Садовник (СИ) - Гавриленко Василий Дмитриевич - Страница 45

      Поезд протяжно взвыл. В форточку под самым потолком ворвался снежный вихрь.

Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.

Жарковато - я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось. Пусть старается.

      Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.

Николай заскрежетал заслонкой.

-Протопил?

-Да, конунг.

-Не угорим?

-Обижаешь, конунг,- лицо Николая порозовело.

       Чудно встретить в Джунглях человека, способного смутиться от пустяка.

-Присядь, - я кивнул на стоящее у стола полено.

-Конунг?

-Садись.

      Николай неловко примостился за столом.

-Держи тварки, Николай.

Стрелок отшатнулся от протянутой руки.

-Слушай, - поморщился я. – Ты сам просил перевести тебя из продвагона, разве нет? Или желаешь обратно к Машеньке?

Николай взял тварку тонкой рукой.

-Спасибо, конунг.

Ну, то-то же.

       Что сверкает в головах игроков, которых холод и ожидание терзают на Поляне сильнее стаи свирепых тварей, когда, завидев в снежном мареве набыченную голову локомотива, вдруг понимают, что это не спасительный Последний Поезд, а транспорт стрелков?

Скорее всего, ими просто завладевает страх. Страх за Теплую Птицу.

Ни голод, ни холод, ни ядовитая вода, ни твари не отняли у игроков любви к Теплой Птице; и страх за то, что отличает живую тварь от камня, заставляет их метаться по Поляне. Продираться через хищный кустарник в Джунгли – прочь! Вы-жить!

       Олегыч, как и положено, начал сбрасывать скорость заблаговременно, так, чтобы поезд остановился как можно ближе к Поляне.

       Командир зачгруппы Самир, крупный стрелок с клокастой бородой и блестящими злыми глазами, поприветствовал меня кивком головы.

      Я закрыл за собой дверь, связывающую первый вагон с вагоном группы зачистки. Здесь удушливо воняло портянками (вон, развешены у печки); на стене - большая перепачканная фотография голой девки, в углу - бак для мочи.

       Бойцы - Осама, Богдан, Сергей, Джон - нестройно протянули:

-Слава конунгу.

Никто не удивился моему приходу, совсем не обязательному. Зачгруппа – стрелки матерые, не нуждающиеся в напутствии конунга.

      Самир сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок.

      Сергей вертел в руках автомат, Джон подкреплялся тваркой. Богдан, белобрысый стрелок с оторванным ухом, сжимал и разжимал кулаки.

-Что, Ухо, не терпится диким глотки порвать? - обнажив черные зубы, спросил Осама.

-Не терпится, - хохотнул Богдан.

-Знаю я, отчего ему не терпится, - вставил Сергей, отрываясь от оружия. –

Надеется, что на Поляне найдется что-нибудь получше этого.

Он кивнул на фотографию голой самки на стене.

-А то тебе не надоело дрочить,- ухмыльнулся Богдан.

Стрелки засмеялись, кто громче, кто тише.

-Заткнитесь.

Самир поднялся. Мощный торс закован в куртку цвета хаки, взгляд из-под шлема цепок и суров, автомат висит так, что ясно: когда надо, мгновенно соскользнет с плеча.

-Зачгруппа готова, конунг.

      Сейчас я скажу это. Иначе, зачем я пришел сюда?

      Самир смотрел на меня. Скрежет колес вызвал неприятный холодок в деснах.

      Если я отдам приказ не убивать диких на Поляне, в отряде начнется брожение, которое не вытравить кокаином… Убийство для стрелков – тот же кокаин.

-Поезд стоит, конунг, - сообщил Самир.

-На выход.

Я смотрел, как стрелки выпрыгивают на рыхлый снег, как мечутся в лесу смутные тени: прочь! Жить!

      Когда послышались первые автоматные очереди, я повернулся к двери.

      Скоро должен придти с докладом Самир…

2

КОСТЕР

В вагон постучались.

Николай, даром что храпел на соломенном тюфяке в углу, мигом вскочил, откинул задвижку.

Самир. Лицо красное от мороза, на плечах – снег; дышит тяжело, в глазах – огоньки непрошедшего возбуждения. Того особого возбуждения, что испытывает лишь охотник за человеком.

-Конунг, зачистка прошла успешно.

Кто бы сомневался?

-Сколько, Самир?

-Двенадцать диких.

      Двенадцать! Многовато...

-Спасибо, Самир, - я отвернулся, давая понять, что доклад окончен.

      Но стрелок не торопился покинуть вагон.

-Конунг, бойцы …

-Самир? – я взглянул на стрелка.

-Конунг, бойцы просят...

-Что? – подчиняясь неведомому порыву, я вскочил, глядя в темные, с желтыми точками глаза. – Что просят бойцы?

Самир отвел взгляд, проговорил:

-Удвоить дозу.

Злость овладела мной.

-Удвоить дозу, ядри твою душу? За что? За то, что ты выполнил свою работу?

-Но конунг…

-Вон!

      Пятясь, Самир покинул вагон. Я опустился на стул. Рука нащупала нож и с силой вогнала в столешницу.

-Сволочь.

Я тщетно пытался вытащить нож, застрявший в плотной доске. Подняв глаза, увидел окаменевшее от страха лицо Николая.

-Привыкай жить с конунгом.

      Истопник вздрогнул, теребя в руках кусок бересты.

      Свечерело.

Поглазеть на костер собралось немного бойцов, большинство предпочло теплые вагоны и горячий концентрат. Поезд замер у Поляны, бледная луна посеребрила кроны деревьев.

Я подумал о той, что осталась далеко позади, но вместе с тем, будет со мной до конца. Шум Джунглей зазвучал приглушенно. Стало дико и жутко: рядом со мной темнела горка убитых.

«Трупы во избежание увеличения популяции тварей, надлежит сжигать вместе с одеждой».

Приказ за номером 12 инструктивного приложения «Конунг» к Уставу Армии Московской Резервации (УАМР) строго обязателен для исполнения.

-Старуха пыталась на дерево взлезть, - неторопливая речь Богдана, рассказывающего стрелкам о зачистке, оттеняла мои мысли. – Только тощими крюками за кору хер удержишься. Я ее пригвоздил к дереву, целую обойму в спину всадил. А она, прикиньте, лежит на снегу и на меня так смотрит, и шевелит, б…дь, руками. Сука! Я ей – в башку…

-Осама или кто там, - крикнул я.- Начинайте.

       Темная фигура с канистрой направилась к горке.

      Выплеснулась жидкость, запахло бензином. Потом кто-то чиркнул спичкой.

      Взметнувшееся к небу пламя озарило Поляну, стрелков, поезд. Стрелки торжествующе завопили.

Огонь плясал на трупах; отчетливо виднелись головы, ноги, руки, туловища, трещали волосы, плавился снег.

Точно завороженный, я внезапно шагнул вперед, к костру. Из огненного чрева на меня глядело лицо старухи, оно показалось мне знакомым. Черные от копоти губы изгибаются и зовут: «Иди ко мне, и мне станет легче, раздели со мной мою боль». И я сделал еще один шаг.

Сильные руки сжали мои плечи; рывок назад.

Я увидел перед собой перекошенное лицо командира зачгруппы.

-Что ты, ядри твою мать, делаешь, конунг? Поджариться захотел?

      В вагоне я прилег на кровать. В груди - пустота. В ноздрях – запах костра. Меня вырвало.

      Мало-помалу боль в голове отступила. Я увидел старательную спину Николая, вытирающего с пола блевотину.

      -Я сам.

-Это моя работа, конунг, – во взгляде Николая любопытство вперемешку с тревогой: не ожидал, что конунг может проявить слабость?

      Преодолевая ломоту в теле, я поднялся.

-Зачем ты, конунг?

-К черту.

      Я подошел к сейфу.

Скрипнув, металлическая дверца явила горку белых пакетиков. Я просунул руку в щель между горкой и крышкой сейфа и выудил зеленую бутылку с удлиненным горлом, заткнутую огрызком свечи.

      Присел к столу.

Я знал, что по крышам вагонов, перебегая с одного на другой, змеятся снежные вихри, что многие стрелки спят, а те, кто не спит, играют в потрепанные грязные карты либо дерутся за место у печки. Кто-то грызет тварку, кто-то в сотый раз перебирает и смазывает АКМ, кто-то дрочит, кто-то скрипит зубами; кого-то мучает болезнь, кого-то ломка. Мне нет до них дела, даром, что я несу за отряд ответственность перед Лорд-мэром...