Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 59

Некоторые прибыли поодиночке, проскользнув через дворы и катакомбы по давней привычке подпольной работы. Другие пришли в окружении верных то ли нукеров, то ли ближайших соратников, пытаясь вести себя с позиции силы, и вольно или невольно провоцируя конфликты. Какого-либо доверия меж собравшимися не было, и помимо неприятия идеологического, хватало проблем и на национальной почве.

«Русское собрание» хоть и не прижилось особо в Одессе, но и привозных плодов сего ядовитого древа хватало, чтобы заметно отравить вполне интернациональное сообщество горожан. Взращиваемое официальной прессой неприятие к жидам в частности и к инородцам вообще, пусть и поверхностно, но всё ж таки легло на сознание части одесситов.

Сионистские идеи, популярные среди жидовского сообщества, часто понимались им в крайне радикальных видах, а то и вовсе, искажались до неузнаваемости, выворачиваясь едва ли не наизнанку. Выплёскиваясь извне, они закономерно порождали опаску, подчас враждебную.

Жидовская молодёжь, нахальная и задиристая, но часто не там, где нужно, вела себя подчас неумно и вызывающе, провоцируя и не всегда понимая последствия своих провокаций. Жажда справедливости, понимая ими по большей части крайне однобоко и исключительно в пользу гонимого народа, принимала иногда гротескные формы, вызывая непонимание и неприятие.

Причины для взаимной нелюбви, закрученные столетиями общежития в густой перепутанный клубок, имели место быть, но как водится, своих ошибок каждая из сторон не замечала, а чужих – не прощала.

Русские и малороссы смотрели на жидов, видя не ремесленников, в подавляющем своём большинстве представляющих иудейскую общину, а сравнительно немногочисленных откупщиков, шинкарей и ростовщиков, ненавидимых и презираемых.

Жиды смотрели на прочих через искажённую призму указов из Петербурга, видя в русском народе не угнетаемых, а угнетателей. Все обидчики в их глазах сливались в аморфную русскоговорящую православную массу, и не всегда даже умные и сдержанные представители богоизбранного народа готовы были видеть реальность.

Одесситы любых национальностей настроены скорее интернационально, но при любых потрясениях человек ищет стаю себе подобных, скаля зубы на чужаков. Инстинктивно.

Занимая места африканских иммигрантов, интернациональное это сообщество разбавили приезжие из Центральной России, преисполненные подозрения к никогда доселе не виденным, но несомненно опасным жидам. С детств знакомые с рассказами о «жидах, которые Христа распяли» по проповедям и байкам странствующих богомольцев, они относились к ним вполне серьёзно, как к части Священного Писания.

Затем, не распаковывая чемоданы и узлы, прибыли иудеи из местечек, часто даже не знающие русского языка и живущие по каким-то своим, единственно верным, но не всегда уместным при совместном общежитии, законам. С ними, хотя и отдельно, прибыли и еврейские боевики, имея свои резоны, не всегда понятные даже единоплеменникам.

Две эти волны столкнулись сперва с одесситами, а затем и друг с другом, и в городе начал раскручиваться водоворот взаимного неприятия. До погромов и стычек дело не дошло, но пожалуй, только из-за рассеяния их среди аборигенов Одессы.

Указы императора и полицейские репрессии придавили крышку этой скороварки, но…

… модель оказалась непрочной, и рвануло, да как! Единого центра у восставших не было, но даже только что прибывшие переселенцы из Центральной России успели уже как-то организоваться, начав выстраивать пусть рыхлые пока, но всё ж таки профсоюзы. Организованные по земляческому принципу, они держались несколько наособицу, не отвергая вовсе коренных горожан.

Местечковые же размазались тонким слоем между одесскими родственниками, приезжими еврейскими боевиками и религиозными авторитетами. Но большая их часть, настроенная чемоданно, решила переждать грядущие неприятности. Перетерпеть.

Пёстрая эта публика, со своими целями и интересами, в иное любое время вряд ли стакнулась, но так уж сошлись звёзды, и объединённые общей ненавистью к Власти, командиры самообороны решили собраться вместе и выработать хоть какой-то план совместных действий. Перемещаясь по двору, они общались, знакомились и будто бы даже принюхивались друг к другу.

Жильцы глазели на них самым нахальным образом, возмещая зрелищем и интересным воспоминанием на будущее потраченные нервы. Переговариваясь на смеси русского и идиша с вкраплениями греческого, они не стеснялись заводить разговоры как со знакомыми командирами, так и вовсе с незнакомыми людьми.

– … стоя на платформе ортодоксального марксизма…

– Соня! Соня! – высунувшись из окна по пояс и демонстрируя богатую, хотя и несколько обвисшую грудь, немолодая женщина со следами былой привлекательности, пронзительно звала подругу, задрав голову вверх, – Ты посмотри, какой мущщина!

– Хто? – отозвалась такая же грудастая и упитанная, свесившись вниз.

– С усиками который! – ткнула она рукой.

– Та он же гой! – всплеснули наверху руками.

– И шо? – возмутилась та, которая снизу, – Я ж не про синагогу говорю, а за так!

– За так… – свесившись ещё сильней, женщина оценила немолодого рыжеватого рабочего, пытающегося скрыть смущение от нежданных смотрин поглаживанием усов, – Я тебе так скажу, Ривка, шо глаз у тибе – алмаз! С таким хоть за так, а хоть и как!

– Хи-хи-хи!

– … равно как и Каутский, я не верю в постоянную гармонию между населением и средствами существования…

– Только индивидуалистический анархизм! – не отцепляясь от пуговицы собеседника, токовал боевитого вида юнец с шапкой курчавых волос, – Только личная автономия и рациональная человеческая природа…

– … а я его по голове, – делился недавними переживаниями молодой парень гимназического совсем вида, пытаясь трясущимися руками вытащить папиросу из портсигара, – и вот… одним псом самодержавия меньше, ха-ха…

Смех его, механический и нервный, должен был продемонстрировать сверхчеловеческую природу бунтаря, но тоскливые глаза резко контрастировали с юношеской бравадой.

– Товарищи! Товарищи! – надрывалась Элька Рувинская[71], тщетно пытаясь привлечь внимание надсаженным голосом, но командиры самообороны если и смотрели на неё, то лишь мельком, как на молодую красивую бабу.

– Вперед, сыны отчизны[72], - запела она, отчаявшись совершенно, – Величественный день настал.

Кто молчал задумчиво, посасывая трубочку, а кто и начал подтягивать со всем энтузиазмом, но внимание она привлекла.

– Спасибо, Эля, – в наступившей тишине сказал Корнейчуков, башней выросший за её плечом, – Здравствуйте, товарищи!

– … и тебе…

– … здоровей видали.

Не теряя времени даром, африканер ледоколом раздвинул толпу и повесил на дерево в центре двора большую карту Одессу и окрестностей.

– Не будем терять времени даром, товарищи, – деловито начал Николай, – к делу! Для начала хочу заверить вас, что мы ни в коем разе не претендуем на главенствующие роли в этом восстании, а только лишь предлагаем помощь с кооперацией действий и…

Он сделал паузу.

– … оружием.

– Га-а… – оглушённые птицы поднялись над кварталом, а перепутанные коты забились по щелям. Заговорили разом, перекрикивая друг друга, хватая за грудки и норовя пробиться к Корнейчукову и Сэмену Васильевичу, расталкивая соперников. Дай!