Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 33

– Так я… – дядя Гиляй показал глазами на выход.

– Ну не так скоро, голубчик! Ваш приезд некоторым образом – тоже потрясение. Несколько дней, как минимум, Наденька должна полежать у нас. Не волнуйтесь, я не сторонник… – он замялся, подбирая слова, – медицинских экспериментов. Беседы, прогулки и легчайшее медикаментозное воздействие, преимущественно успокоительные.

– Прогуляйтесь… – мягко подтолкнул нас доктор, – прогуляйтесь по саду, поговорите! И… не ждите чудес, голубчик, восстановление будет не слишком быстрым.

Девятнадцатая глава

Встал я с самово ранешнего утра с больной головой и красными глазами. Не спалось решительно, а если и засыпалось… ей-ей, лучше бы и не надо! Жути жуткие снились, и так всё на сердце давило, што ажно ныть в подреберье начало.

Отодвинув штору и поглядев в окно, где нерешительно занимался рассвет, потянулся болезненно всем телом, зевая мало не до выворачивания челюсти. Глянул на брата… спит, не разбудил ево своим завыванием.

Сонно-болезненный, прошаркал в ванную тихохонько и долго умывался, плескаючись холодной водой в морду лица и подмышками. А потом и вовсе – скинул решительно исподнее, да и ополоснулся, да под холодной водой напоследок!

Пободрев после ванны, направил было свои стопы в гостиную, выглядывая на книжных полках што-нибудь читабельное, когда унюхал табашный дым из комнаты Наденьки. Чуть приоткрыл…

… сидят, заговорщики. И такое-то меня зло взяло, так вся эта ситуация дурная ножом по сердцу резанула! Сходил к себе, да и…

– Читайте! – распахнув дверь, кинул я им тетрадь с моими выкладками на стол, подбивая пепельницу и выбивая из неё окурки, заскакавшие по столу и полу.

– А?! – глупо вытаращился Коста, давясь папиросой и тут же закашлявшись.

– С вечера небось, как из больницы от Нади приехали? З-заговорщики…

Выхватив у нево папиросу, давлю её в пепельнице, как клопа, а потом так же – у опекуна. Только глаза вытаращенные, да губами плямкает…

– Вы друг на дружку гляньте! Гляньте-гляньте! Лица иссера-жёлтые, с прозеленью! Ещё и в духотени…

Распахиваю окно, и встаю у нево, скрестив руки на груди. Табашный туман в комнате нехотя рассеивается, клубами пробираясь через меня в окно. Вонища стоит страшная, совершенно не для девичьей комнаты, а ей-ей, для притона картёжново в пору! Табачищем воняет, да перегаром алкогольным, да телом пропотелым!

– Читайте!

Впечатлённые даже не командирским моим тоном, а непочтительностью, смолчали и открыли тетрадь.

– Погоди, – дядя Гиляй, пробежав её по диагонали, быстро уловил суть, – план… как нас из Сибири вытаскивать?!

– Из Сибири да из тюрьмы, – киваю резко, и по лицу у нево проходит судорога.

– О-о… – он потёр щёки ладонями и молча встал. Вскоре из ванны послышался плеск и трубные звуки сморканья, а за ним отсморкался и Коста.

– Всё так… – вернувшийся опекун переглянулся с греком, – плохо?

– Куда уж хуже! На лицах всё крупным шрифтом…

– Я не смогу не… – начал было Владимир Алексеевич, и лицо ево начало каменеть жертвенностью.

– А я не призываю отказываться! – быстро перебиваю ево, – Просто… ну думать же надо!

На стол летит новая тетрадка, с именами и адресами всех-всех-всех…

Мужчины листают её и переглядываются ошалело, а я вместо тысячи слов тычу себя указательным пальцем в лоб.

– Голова у меня не только для тово, штобы шапку носить и есть в неё, но и думать! – нарочито обидным тоном сообщаю им так, штоб каждый принял за личной. Надуваются жабами, но молчат, и это хорошо.

– А главное… – из меня будто выпускают воздух и я сажусь рядом на кровать Нади, – есть друзья и родные. Вы што думаете? Оберечь нас с Санькой решили, дитачек неразумных?

Переглядки…

– Ага… вижу! А то, што мы с ним боевые офицеры, и не только с саблей наголо или там… с бомбами, но и операции планировать научились грамотно, эт ничево? И крови на каждом… с головой нырнуть.

Слова заканчиваются, и просто смотрю на них. Некоторое время меряемся взглядами, да в переглядки играем, потом смотрю – опекун губу кусать начал, Коста переносье тереть.

– Месть это блюдо, которое подаётся холодным[37], - говорю им, и лицо у опекуна делается – ну чисто рыба снулая!

– Ты призываешь…

– Немного! – перебиваю ево, – Самую чуточку подождать! Я понимаю, што ух как хочется самолично…

Лица у мужчин становятся такими одухотворёнными, што меня немножечко… да себе-то чево врать, множечко страшно! Пробрало.

– … как на Кавказе принято, – закивали болванчиками, – но зачем? Идти потом на каторгу или жизнь в бегах заканчивать – глупо.

– А можно, – расплываюсь в злой улыбке и подтягиваю к себе тетрадь с именами и тыкаю пальцем в есаула и нажимом провожу по ево имени, слегка размазывая чернила, – и так – каждого.

– Да не ножиком самолично, – шиплю я на них коброй очковой, подавшись вперёд, – вы свои нынешние возможности до сих осознать не можете?!

– Рудники! – начинаю загибать пальцы, – Шахты, поместья, доля в логистическом деле Фимы! Книги, наконец! Дядя Гиляй – ты ж не только репортёр, но и литератор популярный, а с некоторых пор и не только в России.

– Кто тебе мешает, – тычу пальцем в опекуна, – организовать издательство в… Дурбане, например, да печатать то, што в Российской Империи – подсудно! Кто мешает оказывать материальную поддержку боевому крылу… да любой партии! Царю с царёнышами это стократ страшней вашево личного террора будет, уж поверьте.

– А главное, – подаюсь вперёд ещё сильней, пытаясь донести свою мысль едва ли не гипнотически, – в таком разе можно не только эту заваль…

Палец отчерчивает есаула и имена этих… «союзников».

– … но и организаторов, – перелистнув страницы, безошибочно нахожу имена Мещерского, Грингмута и московского генерал-губернатора, – всех! Может быть, не так быстро, но зато надёжно.

– Хотелось бы… – взгляд опекуна прикипает к чуточку размазанному есаулу.

– Будет, – обещаю легко, – не в вакууме живёт.

– Уже встали? – появляется в дверях Санька, зевая по все двадцать восемь белоснежных кусалок, – А што это вы… а, список! Ну и хорошо, што открылось, а то я измаялся совсем маршрут побега составлять.

– Маршрут побега… – деревянно сказал Коста, – до которого, видно, только сейчас дошло, как далеко захлестнула ево волна чужой мести.

– Ага… – брат ещё раз зевнул, – Егор людьми занимался, а я маршрутом. Климат, рельеф, где можно опорный пункт разместить… Пошли завтракать, а? Татьяна с утра блинцов затеяла, а я страсть как по её блинцам соскучился!

В гостиной уже возилась горнишная, стараясь не зевать, да с глазами на мокром месте. Жалко улыбаясь, она расставляла приборы, начиная иногда часто моргать и кусать распухшие губы.

– В Африке по твоей стряпне скучал – страсть! – заявил брат, жеванув первый блинчик, я согласно заугукал с набитым ртом.

– Ты как? – осведомился я в лоб, – С нами в Африку? Экономкой попервой, а там и замуж выдадим, а?!

– Да куда ж вы без меня, – несмело улыбнулась она, оттаивая сердцем, – с вами, канешно!

Выдохнув прерывисто, Вальцуев потянулся было к кнопке звонка, но тотчас почти одёрнул руку и принялся лихорадочно приводить себя в порядок. Глядя на него, прихорошился и товарищ, пригладив давно не стриженные каштановые кудри и отряхнув сюртук и брючины от пыли.

– Ну… – Александр нажал кнопку звонка, и за массивной дверью послышалась канареечная трель мелодии.

– А, господа… или всё-таки товарищи? – поинтересовался открывший дверь Панкратов, одетый совершенно по-домашнему, хотя и без чрезмерной простоты.

– Товарищи, несомненно товарищи! – резко мотнул головой Земцов.

– Проходите, товарищи, – серьёзно сказал подросток, посторонившись, – Александр…

– Просто Александр, Егор Кузьмич, – засмущался Вальцуев внезапно.

– Валериан, Валериан Земцов, – представился второй.