Холод (СИ) - "Amazerak" - Страница 25

Я думал, умрёт. В каких пропорциях разводить смолу, я знал лишь приблизительно со слов Томаша и, вероятно, ошибся. А может, просто организм не выдержал. Не сказать, что я сильно жалел старика. Да и проку от него больше не было. Он не знал, как вернуться в Явь, а значит, мы всё равно исчезнем вместе со всем Сном. Тогда какой смысл? Неделей раньше, неделей позже — итог один. Мы не жильцы. И я, и Томаш это прекрасно понимали.

Томаш встрепенулся, и я вздрогнул от неожиданности. Он поднял голову и закашлялся. Чёрная сеть вен пропала, теперь его кожа была нормального цвета.

— Проклятье! Забористая дрянь, — пробормотал Томаш. — Кажись, я беспамятствовал какое-то время? Чего смотришь, словно Мару увидел?

— Думал, ты того. Как ощущения? — спросил я.

— Ощущение, будто я перешёл на тёмную сторону, и меня завтра следаки на костёр потащат, — хмыкнул старик. — Бывало и лучше, одним словом. Теперь мне эту дрянь нужно хлебать постоянно. Иначе сойду с ума. А если буду хлебать, тоже сойду, и обращусь в дикое животное. В общем, так себе варианты. Ну хотя бы рана не болит так сильно. Ладно, пошли, — Томаш резво поднялся с кресла.

— Куда? — удивился я.

— Надо отыскать чего-нибудь съестного. Иногда в домах и квартирах что-то появляется. Мы, разумеется, это не трогаем, но сейчас нам с тобой всё равно ведь, да? Мы оба — тёмные, кровь самого Чёрного Бога течёт по нашим венам. Так что неча рассиживаться.

Старик преобразился. Ещё полчаса назад он сидел обессиленный в кресле, страдая от болей, а сейчас — бодр и весел, как ни в чём не бывало. Похоже, эта пепельная смола имела воистину чудодейственный эффект. Вот только последствия её употребления, кажется, не самые приятные. И в их числе — сожжение на костре.

Мы обыскали квартиры на верхних этажах, но только в одной нашлось кое-что съестное: мешок ржаной муки, соль и специи. Были тут и другие продукты, но он давно сопрели или засохли. Оставшийся день мы пекли лепёшки. Тесто пришлось замешивать на воде, но зато у нас теперь имелись запасы продовольствия на несколько дней вперёд, и голод нам больше не грозил.

Мы набили желудки и устроились каждый в своей спальне. Томаш всё шутил, что, мол, как барин, напоследок поживёт. Да и я был рад отдохнуть, наконец, по-человечески, в мягкой кровати, а не на холодном полу или в лесу. Я ждал, что сегодня явится очередное воспоминания, но мне так ничего и не приснилось.

А утром меня разбудил Томаш: он барабанил в дверь моей спальни.

— Подъём! — крикнул он. — Пора выбираться отсюда.

Вначале я подумал, что Томаш тоже лишился рассудка, как и Йозеф. Но оказалось — нет.

Когда я оделся и вышел из комнаты, старик объявил:

— Вообще-то, я знаю это место. И в этой квартире я бывал, хоть и давно. В общем, слушай сюды. Точка входа здесь не так, чтобы далеко, и если сдвигов не случилось, я её найду. А потому собирай свои пожитки и — в путь, пока сдвиги весь город не перекроили.

Мы собрались и пошли. У Томаша был слишком уверенный тон, и мне казалось, что на этот раз всё точно получится. Старик знал, что делает.

Мы были уже близко к окраине. Шагали по припорошенной снегом дороге среди серых каменных домишек. Настроение у меня было прекрасным. Я прощался с этим ужасным местом.

Вдруг где-то на соседних улицах раздался пронзительный заунывный звук. Играла свирель, но мелодия была столь тоскливой, что захотелось плакать. Даже ноги, как будто отяжелели, и идти стало труднее.

— Слышал? — спросил я у Томаша.

— Да, это пастух, — произнёс тот. — Надо бы поторопиться.

А звук приближался, и чем громче он становился, тем тяжелее было идти. Руки-ноги налились свинцом, ноги еле двигались. Изнеможение расползалось по телу, беря его в плен, и единственное, что хотелось — сесть (а ещё лучше, лечь) и никуда больше не идти. А на душе — такая тоска, что хоть волком вой. Семья вспомнилась, мать, прошлая жизнь…

— Что за хрень, — пробормотал я. — Это звуки так действуют?

Томаш не ответил. Он просто встал посреди дороги и замер.

— Эй, что с тобой? — окликнул я его. — Пошли!

— Бесполезно, — вздохнул старик. — Какой смысл? Зачем?

— Пошли, надо убираться отсюда, — проговорил я, а у самого язык еле шевелился.

Томаш сел посреди дороги и уставил в землю.

Послышался звук, будто волокут большой мешок, и на улицу вылезло… нечто. Я не сразу понял, что этот такое: разум затянула пелена, мешающая соображать. Но когда пригляделся, сердце ушло в пятки.

На нас полз огромный клубок из высохших человеческих тел. Он двигался, цепляясь за землю многочисленными руками и ногами. Сверху сидел скелет в балахоне и играл на свирели. Я хотел достать оружие, но вдруг ощутил боль всем телом: на моей коже начали появляться ледяные наросты, и я никак не мог остановить этот процесс. Старик по-прежнему сидел, словно загипнотизированный, не обращая внимания на существо, а оно стремительно приближалось к нам…

Глава 11

Казалось, я был неспособен оказать сейчас никакого сопротивления. Отвратительная куча высохших, похожих на мумии, тел с восседающим на них пастухом стремительно двигалась к нам, а меня словно парализовало. Я не мог контролировать то, что происходит с моим телом. Звуки флейты воздействовали на какие-то центры в мозгу, которые отвечали, как за волю, так и за магию.

Я всё же нашёл в себе силы вытащить пистолеты. Наставил их на мерзкого пастуха с флейтой… Осечка. Кристаллы в замках не горели — даже ими я сейчас не мог управлять.

Боль усиливалась, и звуки флейты, проникая в мозг, выворачивали душу наизнанку. Хотелось просто упасть в снег и расплакаться от внезапно нахлынувшей жуткой тоски. Вместе с тем пришло полное равнодушие к смерти и к омерзительному комку сросшихся тел, что неумолимо полз к нам. Я отчётливо понимал, что сейчас умру, но мне было плевать, как было плевать и Томашу, который безвольно сидел рядом и таращился себе под ноги.

И всё же что-то сопротивлялось внутри. «Явь, — твердил я себе, — ты должен попасть в Явь, ты должен выбраться». Я нашёл в себе силы вытащить из-за пояса колесцовый пистолет и навёл его на скелет с флейтой. Перед глазами всё плыло. Я нажал на спуск…

Снова ничего не произошло. Колёсико не повернулось и не высекло искру.

Существо было уже совсем близко, и боль в теле казалась невыносимой. Меня резало ножом и разрывало на куски. «Умереть, просто умереть, прекратить эту пытку», — крутилась мысль, которая овладевала моим сознанием, вытесняя все остальные.

Рядом с Томашем лежало ружьё, которое свалилось с его плеча. Я упал на колени, чувствуя, что сил встать уже нет. Поднял ружьё. Мне стоило неимоверных усилий взвести курок и направить ствол на долбаного свистуна. Руки дрожали, и я никак не мог сосредоточиться. А существо находилось уже в считанных метрах от меня, и я отчётливо видел кричащие лица, сросшиеся в один жуткий организм. Ещё миг — они схватят меня, загрызут, раздавят.

Я выстрелил…

Флейта замолкла, скелет пошатнулся и свалился со своего живого трона, и ком из сросшихся людей внезапно остановился метрах в пяти от меня, словно не понимая, куда теперь идти. Лица закричали ещё сильнее и истеричнее. Я же ощутил огромное облегчение. Будто камень с души упал. Боль прошла, ледяные наросты исчезли, воля к жизни вернулась.

Я бросил ружьё, поднял пистолеты. Кристаллы снова светились, и я пальнул в существо одновременно из обоих стволов. Человеческий ком взвыл пуще прежнего. Сунув пистолеты в кобуры, я выхватил саблю и ринулся на монстра. Свободной рукой я замораживал тянущиеся ко мне многочисленные конечности, а саблей рубил их и тыкал в оскаленные мумифицированные лица. Одна за другой головы замолкали, а руки и ноги существа повисали плетьми. Остальные же головы исторгали такие душераздирающие вопли, что ушам становилось больно.

И всё же существо не выдержало моего натиска, оно вначале медленно попятилось, а потом ринулось прочь, цепляясь за землю всеми действующими конечностями.