Запрос в друзья - Маршалл Лора - Страница 61

Сэм выходит из спальни, оставляя дверь приоткрытой, как мы обычно это делаем.

— Думаю, после всего, что мы пережили, нам надо выпить, как ты считаешь?

Я не успеваю ничего ответить, как он устремляется по коридору на кухню и, распахнув холодильник, достает из дверцы початую бутылку белого вина. Я иду вслед за ним.

— Послушай, Сэм, я очень устала. Можно отложить это на другой раз? — «Просто уходи, пожалуйста!»

Сэм достает с верхней полки буфета бокалы. Я даю себе клятвенное обещание завтра же переставить все на кухне, если только… если… Мысленно я пытаюсь закончить предложение, но осекаюсь.

— Я пить не буду. Сэм, прошу тебя, я хочу лечь спать. Давай в другой раз выпьем.

Я храбро делаю шаг вперед, забираю у него бокалы и ставлю их на стол.

— Уже поздно. У меня нет сил. Пожалуйста!

Он пожимает плечами.

— Ладно, как скажешь.

Я иду за ним по коридору, боясь поверить в то, что он не сообразил, что проболтался насчет Натана. Еще минута, и я уже буду запирать за ним дверь. После этого я смогу все обдумать.

Он берется за ручку замка, готовясь нажать на нее.

«Ну же, — подгоняю я его про себя. — Открывай дверь».

Его рука замирает. Он поворачивается ко мне.

«Просто открой дверь».

— Я не могу, Луиза. — Голос у него срывается, и я вижу, как дрожат его пальцы на ручке замка.

— О чем ты? Не можешь чего?

— Я не могу уйти. Не сейчас. Прости.

— Нет, можешь. — Я стараюсь удержаться и не закричать, не выдать своего страха, паники.

— Нет, это нехорошо. — Я сама удивляюсь тому, что мне больно видеть слезы, навернувшиеся на глаза Сэма. За семнадцать лет, что мы прожили вместе, я ни разу не видела его плачущим. Он опускает глаза. — Ты ведь все знаешь? Догадалась после того, как я брякнул про Натана Дринкуотера в машине?

Я тоже опускаю глаза и смотрю на завитки и узелки паркетных досок, которые мы выбирали вместе; на пыль, скопившуюся по углам около дверного коврика.

— Я ничего не знаю. — Я говорю скрипучим голосом, мышцы в горле сжимаются так, что почти не остается места для воздуха.

— Знаешь, я вижу это по твоим глазам. На вечере выпускников я сказал тебе, что никогда не слышал про Натана Дринкуотера, и теперь тебе известно, что я солгал. Ты боишься меня. Значит, ты все поняла. — Он не злится. Более того, я никогда не видела его таким бесконечно печальным; любовь и отчаяние в его глазах все сильней затягивают узел у меня внутри. Меня повело, и я прислоняюсь к стенке, голова кружится.

Он тянется, чтобы поддержать меня, но я вырываю руку. Он сникает.

— Давай присядем, — говорит он. — Я все объясню.

Не дожидаясь ответа, он возвращается на кухню, шаг у него медленный и тяжелый, как под конвоем. Я останавливаюсь у спальни сына, Сэм оставил дверь открытой, и я вижу свет ночника. Осторожно затворяю дверь и иду за Сэмом по коридору, ноги практически не слушаются.

Сэм уже взял бутылку со стола, сел и разливает вино. Он жестом показывает мне, чтобы я садилась рядом с ним; я повинуюсь, чувствуя, как все тело наливается свинцом.

— Помнишь, как мы встретились, Луиза? — Он крутит в пальцах ножку бокала. — Мы ведь были так счастливы.

Я бы согласилась с ним, скажи он что угодно, но тут все просто. Да, мы были счастливы. Впервые в жизни рядом со мной был человек, который знал, что я сделала, но это не мешало ему любить меня. Каким-то образом это даже облегчало мою ношу. Я почувствовала такую легкость, когда он поцеловал меня около бара в Клэпхеме.

— Как легко мне было с тобой. Ты любила меня так беззаветно, так… невинно. — После всего того, что мы с ним вытворяли, его выбор слов кажется довольно странным. Должно быть, он что-то понял по моему лицу, потому что продолжает: — Это было невинно, Луиза. Или, может, лучше сказать: чисто. То, что мы делали, мы делали от любви. Тебе этого хотелось не меньше, чем мне, не правда ли? Я ведь никогда тебя не принуждал?

Он почти умоляет. Качаю головой. Он никогда меня не принуждал. Или будет точнее: я никогда не говорила ему нет. По моему телу пробегает дрожь: отвращение, невероятным образом смешанное с остатками влечения. Поначалу я испытала чувство раскрепощенности, освободившись от оков классического секса, который у меня был с предыдущими партнерами. Было что-то возбуждающее и вольное в том, чтобы сорваться, скинуть ограничения. Но потом, после рождения Генри, бывали моменты, когда игра выходила за рамки комфорта. Я думала, причина в моем материнстве, в том, что я изменилась. Но я молчала. Молчала, потому что чувствовала, как он отдаляется от меня, и мне не хотелось давать ему повод меня бросить.

— Я не желал зла Софи, клянусь. — Сэм все крутит и крутит бокал, вино внутри опасно плещется.

— Нет, конечно не желал, — говорю я, чувствуя горечь во рту. Боже мой, что же он наделал?

— Я только хотел, чтобы она угомонилась, перестала говорить, нас ведь могли подслушать. Но она отказывалась молчать, она все повторяла, что видела нас с Марией во время выпускного бала, все спрашивала о том, что произошло, о чем говорила Мария, что я ей ответил. Я твердил, что ничего не было, что я оставил Марию в лесу, что с ней все было в порядке, когда мы расстались.

— О чем ты говоришь? Что значит: вы расстались с Марией в лесу? Когда?

Он молчит и только ожесточенно крутит бокал.

— Сэм? — Желание знать правду пересиливает страх. Неужели я вот-вот узнаю ответ на вопрос, который изводил меня с шестнадцати лет? — Это как-то связано с Мэттом? — Я вспоминаю, какими глазами смотрел на меня Мэтт на вечере выпускников, как он настаивал, чтобы мы все хранили молчание. Меня посещает шальная надежда: Сэм сейчас признается, что все эти годы покрывал Мэтта.

— С Мэттом? Нет, это не имеет к нему никакого отношения. Он всего лишь боится, что всплывет, как он снабжал нас экстази. — У меня душа уходит в пятки. — Было нелегко, — продолжает он, аккуратно поставив бокал на стол, — видеть, как ты терзаешься из-за этого столько лет подряд. Знать, что я могу несколькими словами положить конец твоим мучениям, твоему стыду. И одновременно понимать, что это положит конец нашим отношениям.

Я смотрю на него не мигая, желая и не желая, чтобы он продолжал говорить. Он берет мои руки в свои, обхватывает их, выводит круги большими пальцами по моим ладоням. Он утыкается лицом мне в руки, и я не вижу его глаз, когда он произносит слова, торопливые, вырывающиеся помимо его воли вместе с горячим дыханием, которое я чувствую на ладонях:

— Это не ты убила Марию, Луиза. Ее убил я.

Глава 38

Луиза ни с кем не обсуждает детали своей интимной жизни с Сэмом. Ей слишком стыдно признать, что ей нравится, когда над ней доминируют, нравится быть распластанной и беспомощной. После рождения Генри все пошло из рук вон плохо, и тогда она рассказала кое-что Полли. Но далеко не все.

Во времена юности Луизы было принято рассказывать подружкам все подробности сексуальной жизни — как все было, кто что вытворял, как стонали, что не так пошло. Запретных тем не было. Но потом все изменилось. К тому времени, когда они с Сэмом сошлись, все вокруг стали всерьез задумываться о браке, и она обнаружила, что все эти разговорчики сошли на нет. Ровесники Луизы сделали свой выбор, и теперь все должно было происходить как минимум идеально. Не стоит смеяться над оплошностями в постели того, с кем ты собираешься провести всю оставшуюся жизнь. Это уже не смешно.

Разговоры, которые позволили бы ей поднять тему своей интимной жизни, больше не велись, и она не желала инициировать их. Ей бы хотелось кому-нибудь рассказать об этом, чтобы понять, насколько далеко от нормы заходит ее собственный секс, особенно в последние два года, когда все окончательно вышло из-под контроля. Она читала всю доступную литературу, гуглила про БДСМ и фантазии насильников, успокаивалась, когда узнавала, что все это вписывается в норму, и приходила в ужас, когда писали, что это относится к сексуальному насилию.