Незваный гость (СИ) - Коростышевская Татьяна Георгиевна - Страница 14

– Туда им и дорога, – прошептала я.

– Лизавета, как новости услыхала , улыбнулась мне светло и говорит: «Прощай, Мишенька, дело свое я завершила,так что и помирать не страшно». Я испугался, как же так, говорю. А она: «Нешто ты думал, за такую работу деньгами расплатиться можно? Жизнь я за месть отдала». И упала бездыханная.

Я обняла плачущего пацана. Слов утешить не было, мы молчали, заснеженные просторы нашей богоспасаемой отчизны взирали на нас с обычным равнодушием.

Какой кошмар! Какой беспросветный ужас. Этих детей, и без того обездоленных,толкают на преступления те, кому по статусу положено их защищать . Γоспожа Чикова должна ответить за свои преступления, даже если мне придется заказать у черной колдуньи Фараонии ее глиняную куклу.

– Приехали, барышня, – гаркнул обернувшись Кузьма, - вот она, усадьба. Денежку-то сейчас извольте заплатить, чтоб не волноваться.

– Чтоб ты нас здесь бросил, мил человек? Ну уж нет, получишь сполна, когда в город вернемся.

Мишка шмыгнул носом и меня поддержал:

– Здесь обожди.

Усадьба зловеще не выглядела, снег картину несколько умиротворял. Давно заброшенный дом в полтора этажа, облупившиеся до кирпича колонны торчат будто пальцы покойника, не поддерживая уже крыши портика. На стенах кое-где следы копоти, окна пусто чернеют, шатер кровли покоcился, как шляпка гнилого гриба.

– Осина там, – махнул Мишка в сторону.

Мы обогнули портик, проваливаясь по колено в снег. «Висельное» дерево чернело на белоснежном холме.

– Говоришь, мужики его нашли? - спросила я. – Разве с дороги это рассмотреть?

Пацан повернул голову, провел глазами расстояние:

– Ежели от города ехать,то никак, но от деревни как раз от поворота видать .

Я взобралась на холм, серый толстый ствол пережил не один десяток лет, а ближайший сук торчал аршинах в пяти над моей головой, на нем болтался обледенелый обрывок веревки. Высоковато. Я, например, без приспособлений туда не доберусь. Предположим, Блохин воспользовался лестницей. Ее занесло снегом? Я пошаркала ногами. А после ее прибрал хозяйственный приказной? Дерево выглядело обычным. Нацепив очки, я рассмотрела нанесенные на кору чародейские руны. После зарисую. Любопытно, кто автор : покойный пристав, или, напротив, злоумышленник этой вязью его приманивал?

Мишка топтался у подножия холма, пытаясь согреться, мороз пробирал до костей. Запрокинув голову, я попыталась разглядеть, нет ли каких знаков на веревке, но не преуспела.

– Γеля, – позвал пацан, - ты чего там?

Я объяснила.

– Белоручка, - сплюнул он пол ноги. - Тут дела на минуточку.

Скинув мне свои кожух и картуз, юный Степанов по кличке Ржавый взобрался по стволу что твой кот. Веревка сосулькой упала к моим ногам, рядом спрыгнул Мишка.

– Тебе совсем что ли не страшно? – спросила я, сначала поблагодарив. – Проклятая осина, покойный генерал.

– Живых надо бояться, а не деревьев с покойниками, - ответил он одеваясь.

– Это правильно, - похвалила я, хотя покойников сама боялась до обморока.

Веревка оказалась непростой, а зачарованной, сквозь корочку льда мерцал витой аркан, знаки которого многократно повторяли руны на коре дерева. Перфектно. Я спрятала обрезок в нашитый подкладочный карман шубы.

– Можем возвращаться? - В тоне пацана мне послышались нотки грусти, ему, кажется гораздо больше нравилось болтаться со мной, чем шарить по карманам в Крыжовене.

– Развалины еще нужно осмотреть . Не струсишь? А ну как призрак Попова крови возжелает?

– Тогда скормим ему Кузьму, в нем жижи поболе чем в нас будет.

Я хихикнула и мы побрели через снег.

Дом пострадал от пожара, от времени, от диких животных. Верхний этаж был недоступен, придавленный осевшей крышей. Более менее сохранилась лишь одна зала внизу, на стенах которой угадывались роспись и резные шпалеры, почти полностью уничтоженные огнем. Паркетный пол кое-где проваливался, доски нехорошо пружинили и скрипели под ногами.

– У входа обожди, - велела я Мишке, поправляя очки.

Человеческих следов здесь не было, но, может, обнаружатся чародейские?

Прямо от двери через зал темнел каминный зев, мраморная облицовка держала форму. Хорошая работа, основательная,и без толики колдовства. Две резные фигуры поддерживали украшенную растительным орнаментом широкую полку. Что–то аллегорическое, мужчина и женщина в тогах, руки будто напряглись от усилий, на них бугрятся мускулы, лица искажены. В камине я пошарила подобранной с пола деревяшкой, обнаружила дохлую белку. То ли от поднятого в воздух пепла, то ли от неровного света из выбитых окон, но на мгновение мне показалось, что рот мраморной женщины шевельнулся. Я замерла, выдохнула осторожно. Рот статуи действительно открыт, широко, как от хохота. Она «демонски хохочет»? Я перевела взгляд к ее мраморному напарнику. Полку он держал лишь одной рукой, вторая была перед грудью, указательный палец отколот, но, мысленно его дорисовав, я решила, что статуя грозит. Он и она. Он грозит, она демонски хохочет. В своем предсмертном послании господин Блохин именно так писал. Значит те самые «тыщщи» спрятаны под полом? Именно под этим, кое-где сгоревшим и гнилым?

Разжав пальцы, я выпустила деревяшку. Спокойно, Геля, не пори горячку. Ну найдешь ты немедленно клад, дальше что? Потащишь его в сани, а после в приказ? Рано еще раскрываться. В сани и перепрятать до поры у Губешкиной? А извозчику ты что скажешь? На разведку-то с пустыми руками отправлялась.

Тогда что? Просто уйти, вернуться после без свидетелей?

– Мишка, – позвала я негромко, - возьми у Кузьмы фонарик чародейский с саней, мне посветить нужно.

Пацан ушел, я опустилась на колени перед камином,толкнула от себя железный поддон, он съехал. Полозья крышки недавно хорошо смазали жиром. В углублении лежал обычный дорожный саквояж. Я щелкнула замочком. «Тыщщи», плотно перетянутые ординарными банковскими бечевками, даже не шелестели. Закрыв саквояж, я переставила его на пол, помогая деревяшкой, столкнула в схрон дохлую белку и задвинула поддон. Перфектно. Следы! Той же деревяшкой я размазала пепел, встала, ухватив за ручку саквояж. Снаружи доносился скрип снега под мишкиными шагами, я метнулась к окну, к остову цветочного горшка, где некогда росла массивная пальма, ее обугленный ствол крошился под пальцами, но удержал пук сухих корней. Саквояж в горшок поместился, но занял все свободное пространство. Его кожаный бок осветился желтоватым светом магического фонаря.

– Геля? - испуганно спросил пацан. – Ты чего делаешь?

– Деньги прячу, - вздохнула я.

Он неторопливо приблизился и присвистнул, когда замочек щелкнул и я показала клад:

– Эти деньги, – сказала я веско, - следует немедленно в полицейский приказ доставить и под опись сдать .

— Немедленно, - подтвердил пацаненок, - сию минуту.

Он отдал мне фонарь, выдернул саквояж из вазона:

– Пошли. К присутственному времени, глядишь, поспеем.

Я посветила ему на лицо:

– В смысле? К утру?

– Кузьма велел тебе кланяться и гореть в геенне огненной, как ведьминскому роду и пристало. Его, вишь, привидения терзали, пока мы с тобой окрестности осматривали, вот он и решил нас не дожидаться.

– А фонарь?

– Его я сорвать успел, прежде чем меня кнутом огрели.

– Бедняжка, - пожалела я.

– Пустое, - хмыкнул пацан. - Даже в сравнение с тем, что мне барыня-начальница за опоздание устроит, не идет.

Мы с Мишкой побрели сквозь метель подобно двум великим путешественникам, и брели час, другой, брели, брели, брели. Хорошо, что мы плотно пообедали, и счастье, что фонарик у нас был. Действительно счастье. Потому что именно его огонек рассмотрел сквозь завируху припозднившийся в город селянин на дребезжащих нагруженных пенькою санях. Так что в Крыжовень мы вернулись ещё до полуночи. От денег спаситель отказался наотрез:

– Не по-божески это и супротив законов людских за такое плату брать .

Он высадил нас у городских ворот, где в будке у шлагбаума дремал городовой,и направил сани к дощатым баракам речной пристани.