Дивный Мир Будущего (СИ) - Виноградов Максим - Страница 29

В отличии от предыдущей стоянки, эта располагается на крыше, а не на террасе. Здесь не так просторно, зато и гораздо менее многолюдно: кроме нашей машины других флаеров не видно. Глянуть вниз не удается — конвоиры сразу же берут в оборот.

Зажатый Джонами с двух сторон, я спускаюсь по широкой пологой лестнице. Ожидаю долгих переходов, но путь заканчивается, не успев начаться. Мы упираемся в громоздкую деревянную дверь, отделанную с изыском и претензией на роскошь.

— Вам сюда, — приглушенно и почтительно произносит Джон-один, приоткрывая внушительную створку.

Оглядываю комитетчиков с внезапно проснувшимся подозрением и, очертя голову, вхожу.

Передо мной большая, если не сказать — громадная — квартира, пространство которой объединено под одной крышей. Здесь можно рассмотреть все: спальню, с шикарной кроватью и парочкой диванов; рабочий кабинет, уставленный столами и стульями; гостиную, совмещенную с кухней; ванную, представленную блистающим джакузи и роскошной душевой. И куча, куча, просто тьма свободного места, не занятого абсолютно ничем. После той тесноты и скученности, что царит в плебейских кварталах, такое расточительство кажется просто диким!

Тут светло, хоть не видно ни одного светильника. Свет просто идет отовсюду, словно мерцает сам воздух. Тепло и свежо, пахнет домашним уютом и определенной роскошью. Мебели не слишком много, и на вид она довольно простая, зато все материалы натуральные: дерево, сталь, камень, стекло — никакого пластика и резины! Откуда-то издалека льется приглушенная музыка, вибрирующая восхитительными созвучиями и аккордами.

— Доброе утро! — голос раздается совсем рядом, я резко оборачиваюсь.

На меня спокойно глядит высокий седовласый мужчина. Фигура хозяина настолько внушительна, что я не понимаю, как ему удалось подойти незамеченным: кажется, эта спина могла бы заслонить солнце! Несмотря на пожилой возраст, он по-прежнему плечист и явно силен, под белоснежной тканью рубашки угадываются впечатляющие округлости мышц. Серьезное уверенное лицо с двумя точками пронзительных, чуть усталых глаз; седая шевелюра без всякого намека на залысины; бычья шея, богатырские ноздри, выпирающий вперед подбородок. Грудь колесом, плоский живот, широкая стойка на могучих бревнах-ногах. Этот старик выглядит настоящим геркулесом на пенсии!

При всем при том, ему явно не откажешь в недюжинном разуме, внешней изящности и изысканности. Домашний наряд из рубашки и серых брюк сидит на атлетичной фигуре, как влитой — хоть сейчас на важное совещание! А можно — и в спортзал. Или погулять в парке, по зеленой траве… Внимательный взгляд голубых глаз прожигает насквозь, такому нет смысла врать — все равно ничего не утаишь. Смотрит на меня, а вроде бы и мимо, будто я прозрачный, как стекло.

Аура властного могущества придавливает настолько, что дар речи теряется; с трудом сдерживаюсь, чтобы не бухнуться на колени. Рот открывается и захлопывается обратно, я не в силах издать ни звука.

— Проходи, — мужественный баритон пробирает до костей.

Мужчина поворачивается, указывая рукой на ряд кресел; шагаю вперед, не осознавая собственных действий. Такому голосу невозможно противиться, любое его слово воспринимается истиной в последней инстанции.

— Садись.

Моя задница прирастает к креслу, а потом я полностью растворяюсь в его мягком плену. Однако же, несмотря на невероятное удобство, сна ни в одном глазу, расслабленностью даже не пахнет. Я собран и невероятно мобилизован, готов, как говорится и к труду, и, если понадобится — к обороне.

— Меня зовут Виктор Семенович, глава Социального Комитета по сто тринадцатому кругу.

Даже не знаю, как реагировать. После всех этих имен — Тей, Мари, Август, Франко — вполне обычное «Виктор» кажется слегка инопланетным. А тем более — «Семенович»! Звучит, как будто персонаж классической литературы внезапно попал в мир комиксов.

— Я вижу, жизнь тебя, все же, учит, — усмехается мужчина, отводя взгляд в сторону, — Ты можешь говорить!

Оцепенение отпускает, скованность исчезает мигом. Аура силы все еще давит, но теперь как фон, не столь целенаправленно. Встрепенувшись, всем видом показываю готовность к диалогу. Чувствую, что от меня чего-то ждут. Напрягая имеющиеся извилины, могу выдавить из горла только тонкое и писклявое «Здравствуйте!»

Виктор Семенович устраивается поудобнее, вытянув ноги далеко перед собой. Могучие ладони скрещиваются на груди, пальцы переплетаются; глаза прикрыты, лицо расслабленно.

— Рассказывай, — повелевает он.

И я приступаю. Поддавшись неожиданному приступу словоохотливости, разбалтываю все, что знаю, с самого своего перерождения и вплоть до текущего момента. Язык, словно лишившись костей, мелет без умолку, не брезгуя самыми личными подробностями. Успеваю только удивляться собственной болтливости, не переставая при этом сыпать фразами с коротким прерывистым придыханием. Только лишь дойдя до темы Сопротивления, стараюсь не то что исказить — нет! — немного смягчить углы, обойти самые острые и скользкие вопросы. Удается с трудом и не то чтобы так уж хорошо, но я доволен и этим. Ибо остановить пространный монолог не имею ни сил, ни, что гораздо страшнее — желания.

Впрочем, Виктор Семенович слушает с таким видом, что я понимаю — ему и так все прекрасно известно. Мои потуги недоговорить — смешны, надежды перехитрить — обречены на заведомый провал. Пожилой глава Комитета знает гораздо больше, чем я, и о Сопротивлении, и о бандитах. Да и моя короткая жизнь, если уж на то пошло, отнюдь не тайна за семью печатями.

А слушает все это мужчина с одной лишь целью: оценить — кто я такой, и что из себя представляю. Ну и, может быть, чтобы чуть-чуть дополнить общую картину частными зарисовками.

Заканчиваю сбивчивый рассказ, едва переводя дыхание. С удивлением замечаю, что впервые в жизни у меня болит язык — перенапрягся! Смотрю на собеседника, ожидая чего угодно: осуждения, похвалы или приговора.

— Ох, молодежь! — Виктор Семенович с тяжелым вздохом открывает глаза, — Да что ж вам все неймется-то?

Под устало-суровым взглядом чувствую себя мелкой незначительной сошкой, досаждающей писком небожителю. Мужчина — совесть не позволяет назвать его стариком! — трет лицо ладонями и продолжает сочувственно-осуждающе:

— Сопротивление! Подумать только… Против чего? Или против кого? Наслушались досужих бредней — и уже лезут на баррикады, не разобравшись толком ни в чем!

— Мы — против Системы! — не понимаю, откуда у меня взялись силы возражать.

— Что? — Виктор Семенович обескуражен, — Какой Системы, мальчик? Ты хоть знаешь, кто тобой управляет? Какова политическая прослойка? Кто лидер сектора? Круга? Ты не потрудился выяснить ничего! А тоже — можно сказать, оперативник!

Он презрительно фыркает, а мне действительно стыдно. Я ведь и в самом деле не потрудился. Не разобрался. Абсолютно ничего не знаю.

— Меритократия. Доктрина. Совет Архонтов. Для тебя ведь все это пустой звук, не так ли? — грустно улыбается собеседник, — Так ради чего ты сунул голову в петлю?

— Ради свободы, — отвечаю последнее, что приходит в голову, уже понимая, что сморожу очередную глупость.

— Да разве вам кто-то не дает свободы? — притворно удивляется Виктор Семенович, — Разве хоть к чему-то тебя принуждают? Хочешь — живи, как плесень, не делай абсолютно ничего! И все равно будешь иметь гарантированный стол и крышу над головой. Не устраивает — займись делом! Расти, развивайся, эволюционируй! И дорастешь до всего вот этого! — он обводит рукой убранство квартиры, — А может, кто знает, прыгнешь гораздо выше! Вот она — свобода! Разве не об этом мечтало человечество издревле? Никакого спроса! И каждому — по его делам!

Раздухарившись, мужчина слегка приподнялся в кресле; меня же, напротив, подобный напор придавил окончательно. Все, что успеваю сделать — бегло прочитать справку.

[Меритократия — форма правления, при которой власть достается наиболее способным представителям общества. При этом «способности» определяются путем многочисленных независимых тестов. Также меритократия подразумевает равенство изначальных возможностей.]