Мой злодей 2 (СИ) - Власова Мария Игоревна - Страница 2

– Злодеями их сделала ты, – только и сказал Тёмный, глядя на нее недовольно.

Светлая улыбнулась, морщинка между бровей разгладилась, а лицо приобрело невиданную до этого безмятежность. Такое выражение часто изображали на статуе, посвященной великой богине. Все славили ее, как мученицу, прародительницу великого Солнца, но правда в том, что Святая была тем, из-за которого появилась и время от времени исчезала жизнь в этом мире. Одной рукой она давала жизнь, другой забирала.

Они с Тёмным – носители равновесия, не олицетворяющие зло или добро, как представляют люди, а изменчивые сущности бытия, ни добрые, ни злые, они просто есть и все. Если один из них творит зло, то второй обязан его исправить и, наоборот. И исключительно в их власти удержать равновесие этого мира или обрушить его в пучину.

– У каждого есть выбор, и у тебя он тоже был, – произнесла она без капли эмоций, хотя в словах явно заметен укор.

Тёмный хотел ей ответить, сказать многое, но уверенность в том, что ни одно слово не достигнет Светлой, укоренилась в нем. К тому же дверь в комнату с шумом распахнулась. Особа в розовом платье чуть скривилась, заметив, что в комнате двое: на такое она не рассчитывала. Она поправила соломенную шляпку и одним взглядом указала самому Тёмному, чтобы он ушел. От такой наглости у божества появилась улыбка на лице, он изобразил шутливый поклон и, в последний раз взглянув на Светлую, вышел из комнаты.

– Что вас привело ко мне, леди Лафает? – затравленным тоном бедного ягненка поинтересовалась Светлая у своей гостьи, прежде чем ее “худшая” половина с улыбкой покинула комнату.

Глава 1. Маска снята. (Приоткрыть кулисы прошлого)

С вами бывало такое, что хотелось, чтобы жизнь была игрой? Вот не получилось что-то, загрузил последнее сохранение и все хорошо. Столько проблем сразу бы пропало, сколько неприятностей можно было бы избежать, о скольких словах и действиях не стоило бы сожалеть. Мне бы хотелось отмотать время назад, словно старую кассету в плеере. Запустить другую песню и забрать назад беспечные слова, выдавшие меня с головой. Я не знаю, почему именно их? Что особенно в том, что кто-то пытается его спасти? Созданный им имидж и презентабельная внешность не создаст для него проблемы влюбить в себя наивную девчонку. Когда влюблен, желание защитить любимого и спасти вполне нормально. Может те слова стали последней каплей, доказывающей ему то, что мы оба и так знаем – я та, кто спасал его, и та, кого он пытался убить? Не знаю. Может дело во мне?

Что если подсознательно я хотела, чтобы он догадался, и поэтому так глупо попадалась со всеми своими дурацкими фразами? Мне бы хотелось, чтобы он хотя бы сказал спасибо за все те разы, что я была рядом. Не хочу большего, всего лишь благодарности и этого взгляда. Хотя нет, и одного взгляда хватит, чтобы отплатить мне почти за все. Не сильно же я ценю бессонные ночи, расшатанные нервы и прошлую жизнь – всего лишь взгляд, мягкая улыбка и поцелуй… ещё один, но такой же до дрожи желанный. Но я не смею тянуться к его губам, слишком неправильно поддаваться глупому желанию. Может, мне элементарно хочется, чтобы в этом мире был хоть один человек, перед которым мне не надо притворяться Рианной де Карвалье? Чем не причина склонить голову, сдаться на его милость? Даже в мыслях этот вариант развития событий звучит глупо. Какая милость у злодея? Вряд ли он когда-то кого-то жалел, разве что однажды, на той крыше, тетку, что в очередной раз пришла его спасти. Может, тогда надо было спасти не его, а меня?

Где-то глубоко, под опытом прожитых лет, разочарованием в людях и настоящими, а не описанными кем-то чувствами, зашевелилась надежда. Она разрасталась, крепла и росла, толстым стеблем обвивая раскрошенное сердце, собирая его буквально по кусочкам. Я даже позволила себе коснуться злодея, чувствуя, как дрожит рука, будто от страха. Сердце бешено пляшет в груди, как у сопливого подростка, а в голове роится тысяча мыслей и слов, но подходящих среди них нет. Шрам, что я оставила ему, изуродовал лицо, тогда все происходило так по-дурацки. Если бы в тот раз я попыталась уговорить его, если бы он узнал меня раньше… Если бы, если бы… Время не отмотать назад, книгу разве что можно перелистать, но, когда находишься непосредственно в ней, это невозможно. Графиня умерла бы, явись я в ту ночь или нет, и очевидно, что если бы я спасла ее, пострадал Анри. Жизнь — это не счастливая сказка, спасти всех просто невозможно.

Его рука накрыла мою, подтверждая, что все это реально. Кажется, я осознала: дай мне кто-то шанс явиться в ту самую ночь снова, я бы не выбрала сторону добродетели, и смерть графини в любом случае была на моей совести. Может я тоже злодейка? Черная душой, оскверненная прошлым, эгоистка? Поэтому меня так тянет к нему? Из-за этого я всегда принимаю его сторону, и на самом деле мы одинаковые? Говорят, противоположности тянет друг другу, но, когда у людей много общего сойтись им ещё легче. Вряд ли девушка-ангелочек поняла бы всю ненависть и боль брошенного ребенка, кое-что невозможно понять, не прочувствовав это на своей шкуре. Мы слишком похожи, и теперь это действительно пугает меня.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – прошептала скорее из вредности, чем для того, чтобы реально убедить его в том, что он ошибается.

Его губ коснулась мягкая улыбка, я не увидела ее, а почувствовала, когда Анри легко поцеловал меня снова. Затем ещё раз, теплые пальцы накрыли мою шею, не давая отстраниться, но он, очевидно, переоценил мое сопротивление. Часть меня очень даже хочет расплавиться теплой лужей под его напором. Дорожка из поцелуев прошлась по шее к уху, которое обожгло жаркое дыхание , вызывая стадо мурашек. Он словно знает все мои эрогенные зоны, хитрый злодей.

– В предпоследнюю нашу встречу ты сказала, – его хриплый голос больше похож на шепот, что вызывает по моему телу ещё одну волну мурашек, не сразу давая осознать смысл слов, – что больше никогда не появишься.

Я? Когда? Моя растерянность, разумеется, заинтересовала бы его, если бы он не был занят куда более интересным занятием – развязыванием шнуровки на моем платье. Зато, когда смысл сказанного до меня дошёл, я вдруг осознала, что для него наша встреча в коридоре особняка во время пожара не была последней. Как и с поцелуями, он знал, сколько их было ещё до того, как они для меня случились. Означает ли это, что после той встречи на крыше в его воспоминаниях мы не целовались? Если Анри утверждает, что я сказала такое, то, скорее всего, ещё скажу. По крайней мере, ещё один раз я побываю в его кошмаре наяву и скажу, что больше не появлюсь снова. Как-то не по себе от всего этого. Почему я ему так сказала? И сказала ли?

– Но ты здесь, – его губы нежно касаются мочки уха, прищипывают его, отвлекая от размышлений, – и больше я тебя не отпущу.

Близость с ним пьянит не хуже вина в этом, непривыкшем к алкоголю, теле. Однако мысль, что есть то, о чем я не могу узнать, не выдав себя, трезвит. Даже лучше, чем ощущение, что благодаря умелым рукам графа я рискую остаться без платья всего за минуту, хотя мне понадобилось куда больше времени, чтобы в него забраться. Отец явно не оценит такого развития событий.

– Стой, стой… – сначала несмело и очень нехотя отбиваюсь, пока мысли об отце не отрезвляют окончательно. – Стой, я сказала!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Как сумела его оттолкнуть, сама не знаю, и удивилась этому даже больше, чем сам злодей. Его грудь часто вздымается, а во взгляде до сих пор читается та возбужденная истома, что чувствую и я. Уже не говоря о том, что моё неопытное тело все горит от таких откровенных притязаний на него. Мне нельзя больше этого позволять, а то в следующий раз я точно не смогу остановить ни его, ни себя. И самое худшее, я боюсь, заключалось в том, что и не захочу останавливаться. Взгляд Анри не сразу приобрел тот знакомый мне холод, лишь после того, как я от испуга вскрикнула: