Рецепты доктора Мериголда - Диккенс Чарльз - Страница 8

Гость долее не возражал и последовал за юной красавицей в небольшую комнату, где горела лампа; теперь угрюмый пришелец, добродушный полковник и молодая хозяйка дома могли, наконец, хорошенько рассмотреть друг друга. Эвлин взглянула на смуглое лицо их нового знакомого и содрогнулась, охваченная страхом и неописуемым отвращением. Но она тут же шутливо сказала отцу, ссылаясь на известное суеверие:

— Кто-то прошел по моей могиле.

Так Колль Дью оказался на балу, устроенном в честь дня рождения Эвлин Блейк. Он вступил под кров, который должен был бы принадлежать ему — одинокий отщепенец, утративший даже имя, замененное прозвищем. Он вступил под этот кров, он, живший с орлами и лисицами, терпеливо выжидая случая исполнить зловещую клятву, отомстить сыну врага своего отца за свою бедность и позор, за горе покойной матери, за смерть отца, наложившего на себя руки, за скорбную судьбу разбросанных по свету братьев и сестер. Он вступил под этот кров, Самсон, лишившийся своей силы, — и все только потому, что у надменной девушки были томные глаза и пунцовый ротик, а розы и атлас делали ее неотразимо прелестной.

В зале было много красавиц, но она затмевала всех, когда, беседуя с друзьями, старалась забыть о мрачных, пылавших странным огнем глазах, чей взгляд неотрывно следовал за каждым ее движением. Однако отец попросил ее быть поласковее с угрюмым гостем, которого он хотел бы сделать своим другом, и она любезно повела его осматривать новую картинную галерею, примыкавшую к гостиным. Она занимала его рассказом о любопытных обстоятельствах, при которых полковник приобрел ту или иную картину, прибегала ко всем уловкам, какие позволяла ей гордость, чтобы помочь отцу осуществить его намерение, и в то же время уклонялась от всякой короткости и старалась отвлечь от себя тягостное внимание гостя. Колль Дью послушно следовал за Эвлин и упивался ее голосом, не улавливая смысла слов; ей не удавалось заставить его разговориться, пока они не остановились в уединенном уголке, куда почти не достигал свет ламп. Перед ними было открытое окно с раздвинутыми занавесками, и ничто не мешало смотреть на воды ночного океана и на полную луну, плывущую высоко над грядой облаков, отбрасывая серебристые дорожки, убегающие в неведомую даль, которая разделяет два мира. И говорят, там разыгралась следующая маленькая сцена.

— Эскиз этого окна мой отец набросал собственноручно. Не правда ли, оно делает честь его вкусу? — сказала юная хозяйка, любуясь лунным светом — сама прекраснее всех грез.

Колль Дью ничего не ответил, но, говорят, он вдруг попросил у нее розу из букета, прятавшегося в кружевах на ее груди.

И второй раз за этот вечер в глазах Эвлин Блейк вспыхнуло негодование. Но этот человек спас ее отца… Она отколола розу и протянула ему со всей любезностью и со всем поистине королевским достоинством, на какие была способна. Однако он взял не только розу, но и протянутую руку и осыпал ее поцелуями.

Эвлин Блейк не могла долее сдерживать свой гнев.

— Сэр! — вскричала она. — Если вы джентльмен, значит, вы сошли с ума. Если вы не сошли с ума, значит, вы не джентльмен!

— Сжальтесь! — воскликнул Колль Дью. — Я люблю вас. О боже! Я не любил еще ни одной женщины! О-о! — простонал он, когда на ее лице появилась гримаса отвращения. — Вы ненавидите меня. Вы задрожали, когда наши взгляды встретились в первый раз. Я люблю вас, а вы меня ненавидите.

— Да, ненавижу! — вскричала Эвлин, забыв обо всем, кроме своего негодования. — Ваше присутствие для меня омерзительно. Вы любите меня? Ваш взгляд для меня как отрава. Прошу вас, сэр, избавьте меня от подобных объяснений.

— Я не буду вас больше беспокоить, — ответил Колль Дью; подойдя к окну, он оперся сильной рукой о подоконник и одним прыжком исчез из виду.

С непокрытой головой Колль Дью быстрым шагом шел к горам, но не туда, где скрывалось его жилище. Говорят, всю эту ночь напролет бродил он по лабиринту ущелий, пока предрассветный ветер не начал разгонять облака. Последний раз он ел накануне утром, ноги его подкашивались от усталости, и он был рад, когда увидел перед собой бедную хижину. Он вошел, попросил воды и разрешения отдохнуть где-нибудь в уголке. Был канун храмового праздника, и по старинному обычаю в доме всю ночь никто не смыкал глаз; кухня была полна людей, утомленных долгим бдением; старики, покуривая трубки, клевали носами в углу у очага, а кое-кто из женщин уже крепко спал, положив голову на колени соседке. Те, кто еще бодрствовал, испуганно перекрестились, когда в дверях показался Колль Дью, ибо всем была известна его зловещая слава. Но старик, хозяин дома, пригласил его войти, напоил молоком и, обещав, что скоро будет готов жареный картофель, проводил в каморку за кухней, где в углу лежала куча вереска, а у очага сидели только две женщины и тихо разговаривали.

— Путник, — сказал старик, кивнув женщинам, и они кивнули в ответ, словно говоря: «Путнику нельзя отказать в гостеприимстве». И Колль Дью улегся на вереске в дальнем углу комнатушки.

Женщины на время умолкли, но вскоре, решив, что он уснул, снова начали разговаривать. Через подслеповатое оконце еле пробивался серый рассвет, но в неверном свете очага Колль Дью мог разглядеть своих соседок: одна из них, старуха, наклонившись, грела над углями морщинистые руки, а другая, молоденькая девушка, сидела, прислонившись к стене, и вспыхивающее пламя озаряло ее румяное лицо, веселые глаза и красное платье.

— А я знаю одно, — говорила девушка, — что о такой странной женитьбе я еще не слыхивала. Ведь всего три недели назад он всякому встречному-поперечному твердил, что ненавидит ее хуже горькой отравы.

— Эх, девонька, — ответила старуха, таинственно придвигаясь к ней, — кто ж этого не знает! Да только что он мог поделать, бедняга? Ведь она повесила ему на шею бурра-бос!

— Чего, чего?.. — спросила девушка.

— Нешто ты не знаешь — бурра-бос. Это подарочек с погоста, девонька. И уж теперь ему от нее не уйти, чтоб не знать ей ни удачи, ни счастья!

Старуха принялась раскачиваться и, словно заглушая проклятья, прижала к своим сморщенным губам рукав плаща.

— Да что же это такое? — с любопытством спросила девушка. — Что это за бурра-бос и откуда она его взяла?

— О-хо-хо… Не для молодых это ушей, да уж так и быть, шепну я тебе, девонька. Это полоска кожи мертвеца, содранная от затылка до самой пятки, да так, чтобы ни порвать, ни надорвать, а то чары не подействуют. А потом ее свертывают, и тот, кого не любят, привязывает к ней веревочку и вешает на шею тому, кого любит. И уже на следующее утро самое холодное сердце начинает гореть любовью.

Девушка вздрогнула и расширившимися от ужаса глазами впилась в лицо старухи.

— Иисусе милосердный! — вскричала она. — Да кто же, не боясь бога, решится на такое черное дело?

— Тише, тише, милая. Решаются, и даже не дьявол это. Да разве ты, девонька, не слышала про Пекси Пишроги, что живет между двух холмов в Маам Терке?

— Как не с пыхать, — прошептала девушка.

— Не встать мне с этого места — ее рук дело. За деньги она изготовит его, когда захочешь. Ведь ее чуть не поймали на кладбище в Солраке, когда она выкапывала покойников, и во славу божью прикончили бы ее, да только потеряли след, а потом уж нельзя было доказать, что это она.

— Смотри-ка, матушка, — сказала молоденькая. — Путник-то проснулся. Недолго же он, бедняжка, отдыхал.

Однако для Колля этого было достаточно. Он вернулся на кухню, где его уже ждала сковородка жареного картофеля, и старик принялся уговаривать гостя сесть и отведать приготовленное для него блюдо. На это Колль с охотой согласился. Подкрепившись, он вновь пошел по горной дороге, как раз когда первые лучи восходящего солнца заиграли в водопадах и начали загонять ночные туманы в ущелья. На закате того же дня он шел среди холмов Маам Терка, спрашивая у пастухов, как найти хижину некоей Пекси Пишроги.

Наконец в жалкой лачуге на унылой бурой пустоши, окруженной угрюмыми холмами, он нашел Пекси — желтолицую ведьму, кутавшуюся в багровое одеяло; из-под ее оранжевого платка, завязанного под сморщенным подбородком, торчали пучки жестких черных волос. Она размешивала варево из трав, кипевшее на очаге, и, когда тень Колля Дью упала на ее порог, бросила на пришельца зловещий взгляд.