Рецепты доктора Мериголда - Диккенс Чарльз - Страница 29

— В церковь! — гневно воскликнул он. — Я собирался пойти в церковь, да не суждено этому было сбыться. И больше я туда не пойду. Или вы думаете, — продолжал он побелевшими губами, которые дрожали, выдавая бушующую в его груди бурю, — или вы думаете, что я забыл, потому что помалкиваю и работаю, как прежде? Забыл! — Он в бешенстве ударил кулаком по столу. — Я забуду, только когда лягу в гроб. И нечего меня утешать, — добавил он, когда мать попыталась его перебить. — Я знаю, ты мне хочешь добра, но женщины не соображают, когда можно говорить, а когда следует придержать язык. Лучше не говорите при мне ни об этом негодяе, ни о церкви.

С этими словами Джордж повернулся и вышел из дому.

Миссис Ид очень горевала, заметив в Джордже такую злопамятность и безбожие. Ей казалось, что он непременно погубит свою душу, и в конце концов она послала сказать мистеру Меррею, священнику, что у нее большая беда, — не сможет ли он выбрать время и как-нибудь утром зайти к ней? Но мистер Меррей был болен, и прошло две недели, прежде чем он смог выполнить ее просьбу, а за это время случилось много других событий.

Вся деревня знала, что миссис Гиббс теряет голову от страха, когда ее муж едет кататься и берет с собой сына, по общему мнению подвергая его жизнь смертельной опасности. Супруги постоянно из-за этого ссорились, но чем больше она плакала и просила, тем больше ему нравилось поступать ей наперекор. Как-то раз, желая ее подразнить, он посадил малыша на козлы кабриолета, дал ему в руки кнут, а сам, отойдя к дверям и небрежно держа в руке вожжи, стал насмехаться над женой, которая в ужасе молила его скорее сесть в кабриолет или разрешить сделать это ей. Вдруг с соседнего воля донесся звук выстрела, и лошадь, бросившись в сторону, вырвала вожжи из рук пьяного Гиббса; ребенок выпустил кнут, который хлестнул лошадь по спине, еще больше ее испугав; малыш от толчка слетел на пол экипажа и лежал там, оглушенный падением.

Джордж в это время был неподалеку. Он бросился наперерез обезумевшей лошади, схватил волочащиеся по земле вожжи, повис на них и не отпускал, хотя лошадь тащила его за собой. Наконец, запутавшись в вожжах, она упала, тяжело ударилась о землю и неподвижно вытянулась. Джорджа отбросило в сторону, однако он отделался незначительными синяками. Ребенок на полу кабриолета громко плакал от испуга, но был цел и невредим. Не прошло и пяти минут, как к экипажу сбежалась вея деревня: кругом слышались расспросы, поздравления, похвалы, а Сьюзен, сжимая в объятиях спасенного сына, покрывала руки Джорджа слезами и поцелуями.

— Да благословит вас бог! — воскликнула она, рыдая. — Вы спасли ему жизнь. Он был бы убит, если бы не вы. Как я могу…

Но тут грубая рука отбросила ее в сторону.

— Что ты задумала? — яростно завопил Гиббс, сопровождая каждое слово грязным ругательством. — Отойди от этого парня, а не то я… Ты что, радуешься, что он покалечил лошадь… и ее теперь остается только пристрелить?..

Бедная женщина упала на траву и разразилась истерическими рыданиями, а в толпе послышались восклицания: «Как не стыдно!..»

Джордж холодно отвернулся от Сьюзен, когда она подбежала к нему, и пытался вырвать у нее свои руки, но теперь, шагнув к Гиббсу, он сказал:

— Тот, кто застрелит эту скотину, сделает доброе дело. А еще лучше было бы застрелить тебя, как бешеную собаку.

Все, кто стоял кругом, слышали эти слова. И все, кто видел его взгляд, содрогнулись от ужаса. В этом страшном взгляде отразилась вся лютая ненависть, копившаяся в течение трех лет.

Когда через два дня мистер Меррей зашел к миссис Ид поздравить ее с мужественным поступком сына, оказалось, что она совсем разболелась. После вышеописанного происшествия она не смыкала глаз. От соседей она знала, что сказал Джордж и какой у него был взгляд, и ни на минуту не могла об этом забыть. Доброму священнику не удалось ее утешить. Он уже не раз пытался уговорить ее сына смягчиться, но тщетно. Джордж сурово, хотя и с уважением, отвечал ему, что он работает добросовестно и никому не причиняет вреда, а остальное касается только его одного, и он сам имеет право решать, как поступить, — и он твердо решил никогда больше не переступать порога церкви.

— Это тяжкое испытание, моя милая, — сказал мистер Меррей, — тяжкое и непонятное смертным умам испытание, но я говорю вам — уповайте на господа. Оно ниспослано нам на благо, хотя смысл его пока скрыт от нас.

— Да уж я ли не благодарю бога, что эта лошадь его не убила, — ответила миссис Ид. — Страшно подумать, что предстал бы он перед вечным судией непростивший и нераскаявшийся. Только вот, сэр…

Но тут ее взволнованную речь прервал стук в дверь. На пороге появился сын мистера Бича, деревенского мясника. Увидев священника, он неуклюже поклонился и растерянно перевел взгляд с него на миссис Ид.

— Мне сегодня мяса не нужно, Джим, спасибо, — сказала та и, заметив его волнение, добавила: — Может, мистер Бич заболел? Ты что-то весь в лице переменился.

— Мне… мне немножко не по себе, — ответил Джим, вытирая потный лоб. — Я только что видел его, и у меня все нутро перевернулось.

— Его? Кого его?

— Да его же! Или вы не слышали, сэр?.. Гиббса нашли мертвым в Саусэнгерском лесу. Его убили ночью. Говорят…

— Гиббса убили?!

На мгновение все в ужасе умолкли.

— Тело отнесли в «Герб Дунстанов», и я его видел.

Миссис Ид чуть не лишилась чувств, и священник стал звать Джемиму, ее служанку. Но Джемима, едва услышав страшную новость, как безумная выбежала на улицу и сейчас уже стояла где-то на полдороге между домом хозяина и домом Гиббса и жадно ловила то, что говорилось в кучке людей, которые, гадая о случившемся, с испугом смотрели на калитку в высокой стене, из которой ее хозяину суждено было выйти еще только один раз — ногами вперед.

В гостиную Идов скоро набился народ. Туда явились почти все соседи, хотя никто из них не решился бы сказать, зачем они сюда пришли. Саймон Ид тоже поторопился вернуться домой и теперь, как мог, старался утешить и успокоить бедную больную, которая все еще словно не понимала, что произошло. И вот, в самый разгар пересудов — что тело лежало так-то, что все карманы были опустошены, что удар был нанесен сзади, а случилось это в таком-то часу, — снаружи вдруг послышались шаги, и в комнату вошел Джордж.

И сразу гул голосов, который он, вероятно, слышал, подходя к двери, сменился мертвой тишиной. В ней было что-то зловещее.

Не нужно было спрашивать, знает ли Джордж о том, что случилось: его лицо, смертельно-бледное, искаженное, покрытое каплями пота, слишком ясно говорило, что ему уже известно о страшном происшествии. И все присутствовавшие долго помнили слова, которые он произнес, едва успев войти, — произнес негромко, словно про себя:

— Уж лучше бы меня, а не Гиббса нашли мертвым в этом лесу.

Одно за другим выяснялись обстоятельства, которые все больше и больше бросали тень на Джорджа. Саймон Ид держался мужественно, гордо отрицал виновность своего сына, благочестиво повторял, что провидение еще докажет его непричастность к убийству, и эта вера трогала даже тех, кто не мог ее разделить. Но бедная мать, ослабевшая от недуга, измученная мыслями о словах и взглядах, которые она, несмотря на все свои старания, не могла забыть, только плакала и прерывающимся голосом просила бога сжалиться.

Когда Джорджа пришли арестовать, он не сопротивлялся. Твердо, хотя с каким-то равнодушием, он заявил, что не виновен, и больше не проронил ни слова. Лицо его исказилось, когда он на прощание крепко пожал руку отцу и взглянул на бледное лицо матери, лишившейся чувств при виде полицейских. Но самообладание тотчас вернулось к нему: он твердым шагом последовал за полицейскими, и его угрюмое лицо казалось спокойным.

Тело Гиббса было найдено в лесу около десяти часов вечера крестьянином, который, направляясь на ферму Плашетс, услышал вой собаки покойного. Труп лежал в кустах у тропинки, ведшей от перелаза, о котором уже столько говорилось выше, через лес к ферме Плашетс. Его, очевидно, туда оттащили. На тропинке и рядом с ней были видны следы борьбы. Там же были найдены пятна крови, очевидно брызнувшей из раны на затылке, которая была нанесена сзади каким-то тяжелым тупым орудием. Когда его нашли, он, по заключению врача, был мертв уже около двенадцати часов. Карманы убитого были вывернуты, часы, кошелек и перстень с печаткой похищены.