Ради братий своих… (Иван Федоров) - Овсянников Юрий Максимилианович - Страница 6

Пять с небольшим столетий разделяют двух величайших деятелей русского книжного искусства, двух диаконов: Григория и Ивана. За эти пять столетий в России были переписаны сотни книг, созданы десятки самых различных библиотек — монастырских, княжеских и боярских.

Не исключена возможность, что одной из самых значительных по своему составу библиотек XVI века была царская либерея. Поиски ее начались еще в середине прошлого века. А научные споры о ее существовании длятся уже более ста лет. В 1960 году крупнейший советский историк академик М. Н. Тихомиров высказал такое предположение: «Может быть, сокровища царской библиотеки лежат еще в подземельях Кремля и ждут только, чтобы смелая рука попробовала их отыскать». Но пока библиотека не найдена, как и не найдены убедительные свидетельства ее существования.

Да, книжные собрания в средневековой Руси имели трагическую судьбу — рождаясь, они быстро погибали в огне частых пожаров и бесконечных войн. Не следует забывать, что только с XIII до середины XV столетия Россия перенесла свыше 160 войн с внешними врагами. И если древнерусская поговорка гласила, что крепки те города, которые стоят на крови, то с полным основанием мы можем отнести это высказывание и к русской книжной культуре.

Вот почему начинание Ивана Федорова, пусть по сравнению с Западной Европой и запоздалое, было вызвано настоятельной необходимостью. Характерно, что первая московская печатная книга родилась в тот год, когда в Европе голландский ученый Меркатор выпустил достоверно научную карту Европы, когда была основана первая русско-английская торговая компания, создана современная скрипка, издано семнадцать томов Первого гербария, описывающего пятнадцать тысяч растений.

Обратила ли Западная Европа внимание на начало книгопечатания в России? Нет. А если даже узнала, то никак не отреагировала. Не случайно по прошествии почти трех столетий А. С. Пушкин воскликнул: «Европа в отношении к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна».

Поэтому большинство политических и общественных деятелей не захотело услышать голоса наблюдательного иностранца, посетившего Москву при Иване IV: «Если бы они (то есть русские) сознавали свою силу, то никто не мог бы соперничать с ними…» А путь к самосознанию русского народа лежал через грамотность, через знания, через общедоступные книги. Иван Федоров со своим изобретением стоял у начал этого пути.

ГЛАВА II

Помощники и царь

ад Москвой, над Вологдой и Новгородом, на берегах Двины и Вятки, на Вычегде и Десне слышится веселый перестук плотницких топоров, скрип воротов и надсадное мужицкое «Эй, ух-нем!». Великий государь и царь Иван Васильевич строит новые крепости и храмы. Крепости для защиты от врагов. Храмы в честь побед. Строит царь и обетные церкви.

Иван Васильевич был очень мнителен, подозревал в измене всякого и еще верил в колдовство. Истово пытался царь вымолить у бога счастья и покоя в личной жизни. А покоя не было.

Женился Иван семнадцати лет на шестнадцатилетней Анастасии Захарьиной. В 1549 году родился у них первый ребенок, дочь Анна. Не прожив и года, она умерла. Дочь Мария не прожила и шести месяцев. Восьми месяцев от роду умер и третий ребенок, сын Дмитрий. В феврале 1556 года родилась еще одна девочка — Евдокия. Она тоже умерла, не прожив и трех лет.

В честь дочери Анны построил царь церковь в Новодевичьем монастыре. Теперь сотни землекопов рыли канавы под фундамент церкви святого Сергия, слывшего заступником всех московских государей. В Новгороде Великом срочно сооружали дворец для государя и при нем большую пятиглавую церковь во имя святого Никиты («победителя» по-гречески). А на южном конце Красной площади, на краю крутого спуска к реке, возводили великий храм в честь победы над Казанью. Храм, равного по красоте своей которому еще не было на Руси.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Поутру и вечером, когда храм освещался косыми лучами солнца, Федоров неизменно задерживался на мгновение, чтобы еще и еще раз проникнуть в тайный замысел строителя… Его поражало, что объем каждой церкви имеет свою неповторимую форму, полон своего напряженного движения, который вместе с другими порождает удивительную, почти звучащую игру света и тени!

Присматриваясь к памятнику, Федоров волей-неволей задумывался о своей работе, о красоте создаваемых им печатных книг. Пройдут многие-многие годы, может, столетия, и будут люди судить о его времени, о русском народе по красоте построенных зданий, по красочным настенным росписям, нарядным иконам в сверкающем золотом иконостасе, по тому, как и какие книги он, Федоров, напечатал. И чем больше думал об этом, тем сильнее становилось чувство неудовлетворенности своей уже сделанной работой.

«Триодь постная» — книга, исполненная подвижными литерами. Митрополит возрадовался тогда первенцу печатного дела. Книги разослал в свои и государевы церкви в Москве и вокруг Москвы, а его, Ивана, щедро наградил.

Второй печатной книгой стала «Триодь цветная» — сборник церковных служб по праздничным дням. Но и она не принесла настоящей радости. Строки неровные, буквы какие-то не такие. Не удалась в ней подлинная красота.

В прошлом, 1556 году сделали они вместе с Марушей Нефедьевым два новых набора букв. Скопировали с рукописных книг, только в одном случае сделали литеры поуже и повыше, а в другом — пониже и пошире. Для пробы отпечатали этими шрифтами Евангелие. Макарий на красоту шрифтов и не посмотрел, а разослал с гонцами эти Евангелия на север и на юг, туда, где строил государь новые городки.

Ему бы, Ивану, радоваться — мечта сбылась. Митрополит и царь милостями своими не забывают, а он все мрачный ходит. Уже жена дома твердит: «Ванятку совсем забыл. Все только печатня да литеры на уме, о семье, о доме и думать не хочешь…» А для кого же он старается, как не для Ванятки, для сотен и тысяч ребятишек русских. Пусть они, увидев книгу, захотят научиться грамоте. Пусть станут умнее, а жизнь их будет лучше и краше. Это для них он придумал еще один, четвертый шрифт. Широкий, ясный, удобный для чтения. И поля у страницы должны быть широкие. А для красоты — перед началом каждой главы узорные заставки. Чтобы радостно было взять книгу в руки. Так как же можно говорить, что он забыл сына?!

С реки ветерок донес веселые голоса баб, стиравших белье на подмостях. Проскрипел большой обоз, тянувшийся к причалам на Великой улице. Откуда-то вкусно запахло свежепеченым хлебом, и нежданно радостнее стало на душе.

Еще издали увидел: у входа в избу, поджидая, переминается с ноги на ногу человек. Молодой, с облика скромный.

Зачем ждет?

— К тебе послан, по велению владыки Макария, — обратился он к Федорову. — В помощь для печатания книжного…

— Кто же ты? Что делать умеешь? В избу пойдем, что же стоять здесь…

— Из Мстиславля я. Петром Тимофеевым кличут. У боярина Ивана, воеводы государя, служил. Книги переплетал. Штампы для украшения переплетов резал. Вот они… — И Петр вытащил из кожаной сумы тяжелые доски.

Федоров, наклоняя поочередно доски к свету, начал пристально разглядывать прихотливый резной узор.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Хорошо… Ах, хорошо! А ты, оказывается, добрый мастер. Ко времени пришел… Дело новое мы с Марушей затеяли… Маруша, ты где?

В избе царила тишина. Только у оконницы надсадно жужжала большая синяя муха.

— Маруша!..

— Не кличь его, мастер, — упершись взглядом в пол, глухо проговорил Петр. — Не придет он. Государев указ велел тебе митрополит сказать…

— Как не придет? Ведь новую работу начинать надобно…

— Послал его государь в Новгород белый камень смотреть. Годится ли тот камень, чтобы на нем изображения всякие резать для нового храма, как в древности во Владимире стольном делали. А коль годится камень, Маруша должен эту резь сам делать. Очень уж государь о том храме печется…