Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Горячий угон - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 34


34
Изменить размер шрифта:

– Одевайся! – не слушая объяснений, сказала Лебедева и принялась писать что-то в самой нижней строке бланка. – Я занесу заключение товарищу Ершову, иди к нему, он тебе все расскажет.

Подполковник был краток.

– Врачи определили, что ты годен по третьей категории. В зону боевых действий не попадешь, но служить будешь. Поздравляю с призывом, Гаврин! Только не напивайся на проводах!

Но никаких проводов Гаврош не устраивал. Заранее договорился с соседом Василием, чтобы тот отвёз его утром на мотоцикле в райцентр. Затемно собрал в пакет мыло, пасту, зубную щетку, смену белья, завернул шмат сала и кусок хлеба… Подумав, выложил сало обратно – как-нибудь в дороге и хлебом перебьется, а в части накормят… Заглянул в комнату матери, положил сало на стол.

– Это ты, Сергей? Чего хочешь?

– Уезжаю в армию, ма, не болей! Тетя Галя говорит: не будешь пить – быстро поправишься!

– Да ты что! Когда я пила? Бывай здоров, сынок!

С кровати мать даже не встала.

* * *

Везли их в раздолбанных, давно отходивших свой срок общих вагонах. Почти все призывники захватили с собой водку и самогон, разложили на столиках вареную картошку, яйца и колбасу и устроили поминки по свободной гражданской жизни. Лейтенант и несколько сопровождающих призыв контрактников смотрели на пьянку сквозь пальцы. У них была своя компания, и занимались они тем же самым. Гаврош не пил, и в общем надрывном, тоскливом веселье не участвовал.

Только когда интеллигентного вида очкарик стал петь под гитару, он спустился с боковой полки, пристроился рядом и стал слушать. Песни были жалостливые и соответствующие тематике: как из-за неправильного генеральского приказа ни в чем не повинную роту расстрелял заградотряд, как бегущих с поля боя двух бойцов застрелил комбат, сообщивший потом матерям, что они погибли смертью храбрых, как из-за ошибки разведки артиллерия била по своим… Слушая, он испытывал странные чувства – в душе шевелилось что-то непонятное, и поднималось откуда-то из нутра неведомое, окрашенное горечью светлое осознание героизма и несправедливости. Раскачивался и гремел старый, тускло освещенный вагон, из всех щелей дуло ночным холодом, а Леха с надрывом пел то, что сейчас особенно задевало каждого из слушателей:

– Над нами дождь всю ночь уныло капал
И я, впотьмах обнявши старшину,
Со всеми пел, что дан приказ на Запад,
Хоть нас везли в другую сторону…[4]

– Что это за песня? – спросил он, когда все стали собираться спать, сам удивляясь внезапно проявившемуся интересу.

– Я ее написал, – ответил Леха, зачехляя гитару.

– Это как, из головы?! Не гони!

– Правда.

– Спиши слова, – еще больше удивляясь себе, попросил Гаврош, который никогда не то что не пел, но и не слушал песен.

– Хорошо, – послушно кивнул очкарик. Он выглядел беспомощным и беззащитным, в армии таким приходится туго, и он это предвидел.

Предвиденье сбылось тут же: коренастый, коротко стриженный крепыш согнал его с полки и бесцеремонно занял освободившееся место. Но Гаврош столкнул наглеца на пол, выволок в тамбур и жестоко избил. После этого Леха беспрепятственно, хотя и с некоторой опаской, вернулся на свое место. Да и занятую было полку Гавроша мгновенно освободил долговязый блондин.

А Гаврош долго не мог заснуть, размышляя о том, что люди, совершенно неприспособленные к жизни, обладают некими сверхъестественными способностями и могут сочинять чувственные, будоражащие душу песни, а нормальные люди почему-то этими способностями не обладают.

Они с Лехой попали в разные части Оренбургской области, слова его песни Гаврош потерял, а необычные чувства и новые мысли больше в голову не приходили. Может, оттого, что в армии было не до этого.

* * *

После месяца в «карантине», где пополнение части проходило курс молодого бойца, новобранцев распределили по батальонам и ротам. Батальон Гавроша занимал верхний этаж четырёхэтажной казармы. Через весь этаж тянулся длинный коридор, называемый солдатами «взлётка», с покрытым, словно ковровой дорожкой, коричневым линолеумом полом. Слева и справа от «взлётки» на паркетном полу стояли аккуратно заправленные и выровненные по нитке двухъярусные кровати.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

У входа на этаж, прямо напротив двери, рядом с большим вертикальным зеркалом, стояла высокая тумбочка с телефоном без номеронабирателя. Между тумбочкой и зеркалом – место дневального. Он должен вызывать дежурного по роте, если на этаж зайдёт кто-то чужой, и подавать команду «Смирно» по прибытию комбата – так научили Гавроша в «карантине». Ещё его научили, что нужно подчиняться командирам – сержантам, прапорщикам и офицерам, – и делать всё по уставу. А основная задача военнослужащего – изучение материальной части оружия и техники плюс боевая подготовка. Так было в теории.

В реальности все оказалось совсем по-другому. К удивлению Гавроша, выяснилось, что самые желанные и востребованные воинские специальности – не пулемётчик, разведчик или снайпер, а каптёр, повар или хлеборез. Все эти должности занимали те, кого называли национальными меньшинствами. В мотострелковой части эти «меньшинства» почему-то оказались в большинстве, включая офицеров разного уровня – от взводного до комбата. Сержанты, прибывшие в часть после учебки, здесь не решали вообще ничего. Некоторые даже вместе с солдатами драили «взлётку», гоняя на четвереньках по линолеуму одёжными щётками пену от солдатского мыла. А командовали здесь старослужащие, так называемые «деды». В роте Гавроша таких было трое: Родин, Дзюра и Кириллов. По витавшим среди новобранцев слухам, особенно рьяным угнетателем молодых являлся Дзюра.

В первую же ночь у Гавроша украли новую форму, положив взамен почти такого же размера, но грязную и изрядно потёртую. Искать правды у офицеров было бесполезно, а вот нарваться на зуботычину – запросто, в этом Гаврош успел убедиться. Никому ничего не сказав, он схватил одежду в охапку и побежал в умывальник, чтобы успеть постирать до построения.

– Ты обоссался, что ли? – с акцентом спросил взводный Азиев, ехидно скалясь. – Почему мокрый в строю стоишь?!

– Ваши же земляки форму спёр…

Договорить Сергей не успел – лейтенант ударил его в грудь кулаком так сильно, что перехватило дыхание.

– В наряд на тумбочку! – заорал взводный. – Прямо сейчас!

– Есть в наряд! – четко ответил новобранец – все-таки чему-то его в «карантине» научили.

Целыми днями Гаврош с сослуживцами что-то строил, копал, красил, подметал, пилил, носил, посыпал песком, разравнивал… А еще через день приходилось заступать в наряды. Он мыл посуду в столовой, мыл полы и начищал брючным ремнём до блеска медные краны в умывальнике. Руки покрылись цыпками, и постоянно хотелось спать. Всё это было совсем не то, о чём Гаврош мечтал. Но то же самое делали и остальные новобранцы. Некоторым приходилось и хуже. Лёха Нигматов, например, получил сотрясение мозга за то, что отказался стирать носки Дзюры. В санчасть его не повели, отлежался в казарме. Жаловаться командиру роты было бесполезно и даже вредно – он закрывал глаза на проделки «дедов», считая, что те таким образом поддерживают дисциплину. Молодым оставалось тешить себя мыслью, что когда-то и они станут «дедами».

Стоя в очередной раз дневальным «на тумбочке», после отбоя Гаврош боролся со сном. В расположении было темно, только в коридоре, над тумбочкой дневального, тускло светила лампа дежурного освещения. Смотревшие телевизор «деды», в основном, уже угомонились и легли спать, а троица Дзюры всё ещё гоняла чаи в каптёрке. В тишине оттуда доносился их монотонный бубнеж. Гаврош на минуту прикрыл глаза.

Удар кулаком в солнечное сплетение вернул его из полузабытья в суровую реальность.

– Как службу несешь, душара[5] гребаный? – скалился жёлтыми от курева зубами Родин. – Кто разрешил кемарить на посту?