Операция «Возвращение». Том 2 (СИ) - Коган Мстислав Константинович - Страница 40

Наваждение длилось секунду. Может, даже, долю секунды. А затем в виски ввинтилась яростная, нестерпимая боль. С каждым мгновением она вгрызалась все глубже, дробя кости и разрывая податливую плоть, разливаясь по телу тягучим, обессиливающим ядом и липким комом застревая в горле.

Ноги подогнулись, и я грохнулся на колени. Начал заваливаться вперед, но едва слушавшиеся руки все-таки успели упереться в серый бетон платформы, остановив падение. Рот открывался, словно у рыбы, тщетно пытаясь схватить хотя-бы крохи воздуха. Тщетно. А в голове, в такт ударам крови в виски, пульсировала одна единственная мысль. «Смерть идет».

Она давила. Пригибала к земле, многотонной глыбой наваливаясь сверху и вдавливая в старый, покрытый пылью камень. На бронестекло визора упала темная капля, размазавшись по нему красновато-бурой кляксой. Затем другая. Затем третья.

Вид собственной крови немного отрезвил. Несмотря на практически невыносимый груз, я все ещё стоял. На четвереньках, выронив из рук оружие, но стоял. И сдаваться, сука, не собирался. Не для того был пройден такой путь, не для того было пролито столько крови, чтобы вот так, по-глупому, подохнуть в какой-то всеми забытой дыре под землей. Надо подняться. Надо встать на ноги и дать отпор.

С трудом оторвав руку от пола, я схватился за цевье винтовки. Попытался закинуть её за спину, в крепление. Не попал. Выдохнул, сглотнул вязкую слюну. Попробовал ещё раз. Щелчок. Встала на место. Снова упер руку в пол. Оторвал другую. Пополз. К ближайшей колонне. Нужна опора. Чтобы встать.

Каждое движение получалось с трудом. Отдавалось тяжестью в негнущихся ногах, опасным покалыванием в спине, возле того места, куда был вживлен имплант, разрывающей болью ввинчивалось в виски. На стекло шлема одна за другой падали кровавые капли.

Они уже собрались в небольшую лужицу, когда я наконец дополз до колонны. Возле неё сидел один из бойцов обхватив шлем руками. Он ритмично раскачивался из стороны в сторону и бормотал себе под нос одну единственную фразу. «Смерть идет».

По станции раскатился гул выстрела. Кто-то ещё сопротивляется. Кто-то сражается. Дает отпор рискуя собственной жизнью и защищая всех остальных, беспомощно корчащихся в судорогах на бетонном полу платформы. Надо встать. Надо помочь.

Пальцы цепляются за скол камня. Подтягивают тело вверх. Кровавая лужица скатывается по стеклу вниз, теплой, липкой струйкой льётся за край шлема, смешиваясь с таким же липким холодным потом. Рывок. Колени теряют опору. Ещё один рывок. Подошвы ботинок упираются в твердый бетон. Меня шатает, ведет куда-то в сторону, но вцепившиеся в колонну руки держат крепко. Внезапно, парень сидевший у её основания перестает раскачиваться и бормотать. На мгновение его движения становятся чуть осмысленнее. Изо рта, вместо привычного «Смерть идет» вырывается фраза: «Не могу. Не могу больше.» Рука тянется к пистолету.

Пытаюсь крикнуть. Сказать, чтобы не делал этого. Чтобы сопротивлялся. Боролся. Но из горла вырывается лишь сухой, почти беззвучный хрип. Парень подносит ствол пистолета к стеклу своего шлема. Руки отпускают колонну. Падаю вниз, пытаясь выбить оружие из его рук. Удар. Перед глазами лишь серый, покрытый пылью и небольшими трещинками бетон. Раздается гул выстрела. Рядом падают, перемешанные с кровью осколки стекла. Безжизненное тело заваливается на бок. Из дыры в шлеме струйками вытекает кровь, собираясь в небольшую лужицу под головой мертвеца. Дерьмо. Надо вставать.

Пальцы снова цепляются за неожиданно скользкий камень колонны. Подтягивают тело вверх. Где-то с другого края платформы доносится гул нового выстрела. По спине пробегает неприятный холодок. Перед глазами все ещё стоит искаженное гримасой боли и ужаса лицо парня, чьи мозги растекаются сейчас по полу. Последний рывок. Мир качается, пытается завалиться набок, но руки держат крепко.

Я выдохнул. Закрыл глаза. Открыл. Обвел взглядом платформу. На ногах не было никого. Бойцы корчились, обхватив головы руками и едва слышно бормоча одну единственную фразу. Под несколькими, неподвижными телами уже растекались лужи крови. Те выстрелы… Они не сопротивлялись. Никто не сопротивлялся. Вояки, прошедшие сквозь огонь и воду, просто прекращали все это безумие, единственным, как им казалось способом. А из тоннеля, куда ушел столб пламени, уже доносилось глухое, утробное рычание.

Я остался один.

Глава 45 «Смерть — это мы»

Раздалось гудение винтовки. Тихое всхлипывание и грохот падающего на платформу тела. Оружие, в рукоятку которого впились скрючившиеся пальцы мертвеца, еще несколько секунд стреляло, выбивая из стены платформы фонтанчики бетонной крошки. Потом умолкло, когда системы все ещё работавшего костюма диагностировали смерть пилота. «Ещё один» — мысли лениво ворочались в голове, с трудом продираясь сквозь волокна пульсирующего комка боли, в который превратился мозг, — Ещё один пошел за мной, понадеялся на меня, и теперь его бездыханное тело навсегда останется в этом проклятом склепе. Который по счету? Сколько их уже погибло, ради нашей цели? Сколько умрет ещё? И сколько своей кровью заплатит за ошибки? Мои ошибки.

Чуткие сенсоры костюма уловили тихое, утробное рычание, доносящееся из черного зева тоннеля. Редкое, осторожное клацанье когтей по каменному полу. Уроды не спешили. Ждали, видимо, когда мы все тут подохнем. Чтобы прийти потом. Прийти, и разорвать трупы на части. Выместить клокочущую внутри них безумную, животную ярость.

Я попытался отцепиться от колонны, достать винтовку, но ноги тут же начали подкашиваться, а мир заваливаться куда-то в сторону. Остался один. Совсем один. Некому больше прикрыть спину. Некому подстраховать, некому вытащить. Перед глазами внезапно всплыли лица ребят. Тех, которых я потерял уже давно. Практически в другой, давно позабытой жизни. В том проклятом ущелье, на бессмысленной войне, которую вел Директорат. Большинство было пробирочниками. И от большинства из них остались лишь имена. Имена, которые кроме меня было некому помнить. Воспоминание, упрятанное военными психологами куда-то вглубь подсознания, внезапно всплыло и жгучей болью ввинтилось в виски.

Отрезвляющей болью. Нет. Такого больше не произойдет. Пока я жив. Мы все вместе выберемся отсюда. Выберемся. Зубами прогрызем себе путь, если надо будет.

Внутри начинала подниматься волна клокочущей злости. На самого себя, на идиотское решение двигаться по этим проклятым тоннелям, на гребаный мир раз за разом пытающийся убить. Она отодвигала боль. Вытесняла её на задний план. Давала новые силы. Силы, чтобы спасти хоть кого-то.

Вот только никого я не спасу, если продолжу стоять и наматывать на кулак сопли, глядя на то, как мои люди кончают с собой. Надо что-то делать и быстро. Как-то обезопасить их от самих себя.

Глаза забегали по интерфейсу отряда и остановились на вкладке медицинской помощи. Кемантин. Сильное обезболивающее, вырубающее человека на короткое время. Минут на десять. То, что нужно. Надеюсь к тому моменту, как оно перестанет действовать, сука выдохнется. Не может же она прессовать нас вечно. Так. Выбрать весь отряд. Ввести. Подтвердить. Готово.

Стоны в общем эфире прекратились, и уцелевшие бойцы неподвижно замерли, распластавшись по бетонному полу. Теперь подмоги ждать точно не от куда. По крайней мере, в ближайшие десять минут. Значит, надо продержаться одному.

Помимо злости, внезапно появилось новое ощущение. Вернее то, которое я уже давно забыл. Не ощущал с тех пор, как встал после операции на сердце. Пустота, пульсирующая внутри и постепенно всасывающая в себя остатки чувств. Всех, кроме бурлящей внутри меня злости. Голод вернулся.

Он моментально вытеснил из головы пульсирующую, рвущую её на части боль, а из тела — ноющую, обессиливающую слабость. Вытеснил и начал понемногу выплескиваться наружу, отталкивая это поганое давление. Даже не отталкивая, а поглощая его. На заляпанном кровью стекле визора полыхнули два фиолетово-белых факела.