Ворона для Царя (СИ) - Попова Елена - Страница 46

Я всю жизнь был марионеткой для матери. Выполнял все, что она от меня требовала, и хорошо знал цену непослушания: запертая комната, синяки на теле, двойная порция чтения. И все думал, а когда же она меня похвалит за все мои достижения? Что еще нужно сделать, чтобы заслужить ее любовь, заботу. Старался, выжимал из себя все что мог, до утра готовился к олимпиадам, а когда мама узнавала, что я занял первое место, с замиранием сердца ждал, что она меня похвалит. Но в ответ лишь слышал: «Хорошо. Но в следующий раз готовься тщательней, ты всего лишь на два балла опередил второе место». Ни «молодец», ни «так держать», ни «я тобой горжусь», - никогда от нее слышал. Я не знал что такое игрушки, моя голова была занята теоремами и формулами, я не знал, что такое друзья - на них у меня попросту не было времени. В школе надо мной подтрунивали, тычки, насмешки, ненавидели меня за то, что я сын директрисы. Мое окружение - педагоги, репетиторы, и иногда отец. Я любил когда он забирал меня на пару часов и возил в парк на аттракционы. Мы ели мороженое и сладкую вату, зимой катались на горке и на коньках. Он не мог забрать меня к себе, так как у него не было своего жилья, не было денег, работы. Зато была судимость за мошенничество. Но все моменты проведенные с ним – самые счастливые воспоминания из моего детства. А как только я переступал порог дома, снова натягивались нити и я становился марионеткой. Уверен, что вы много раз слышали такое выражение «Ты должен рассказать таблицу умножения, даже если тебя разбудят среди ночи!» Да каждая математичка твердит об этом. Кого-нибудь из вас будили? Уверен, что нет. А вот мне хорошо известно это выражение на практике.

И вот мама выходит замуж за Виктора Алексеевича. Большой грузный дядька, который теперь расхаживает по нашей квартире в длинном халате и постоянно что-то ворчит. То ему не нравились мои ботинки в прихожей, то мешал свет в моей комнате, или сильный напор воды, когда я мыл посуду. За такие, казалось бы, пустяковые вещи, мне частенько от него прилетало по затылку.

Они с мамой продали нашу двушку и купили трешку в новостройке. Одна комната – их спальня, вторая – кабинет Виктора Алексеевича, третья… Я тоже думал для меня, но в ней почему-то поставили детскую кроватку и сообщили, что вскоре у меня будет сестра или брат. Для меня выделили диван на кухне.

Когда Лиза родилась, ей досталось все и сразу: любовь, забота, игрушки, тисканье за щечки, ласковые слова, красивая одежда. Мама и Виктор Алексеевич выполняли любой ее каприз. Один раз, когда мама попросила меня постоять с коляской, а сама ушла в магазин, мне жуть как захотелось спустить коляску с лестницы. Я ненавидел эту девочку и не считал ее своей сестрой. Почему я из кожи вон лезу в попытке завоевать одно, всего лишь одно ласковое словечко, а ей всего-то стоит открыть свой ротик и зареветь, показывая на какую-нибудь игрушку, и игрушка тут же оказывалась в ее руках. Почему ее подкидываю на руках и называют солнышком, почему ее до сих пор не начали обучать буквам, цифрам, цветам, ведь ей уже два! А я в этом возрасте уже отличал фиолетовый от пурпурного. Ей дарили любовь так просто. Оказывается, чтобы привлечь к себе материнское внимание, нужно просто потопать ножками, закатить скандал или разбить тарелку. Совсем не обязательно занимать первое место в олимпиадах и иметь в дневнике все пятерки за все четыре четверти и за год.

И чем старше она становилась, тем больше я ее призирал. Как-то раз она пришла из школы и включила на всю квартиру музыку, а я в этот момент делал уроки на кухне. Я попросил ее убавить музыку раз, попросил два, попросил три, а на четвертый, когда понял, что Лиза меня не слушает, швырнул ее магнитофон на пол. А вечером, когда мама пришла с работы, Лиза ей сказала, что я вломился в ее комнату и бросил магнитофон, который стоял на ее столе выключенный. Мама не поверила мне, когда я клялся, что у нее на всю квартиру играла музыка и мешала делать мне уроки, и что я несколько раз попросил ее убавить громкость. В тот вечер мне сильно досталось. Лиза наблюдала, как мама хлещет меня ремнем, и все равно не созналась, как все было на самом деле.

Я умолял отца забрать меня и увезти туда, где я больше никогда не увижу ни маму, ни Лизу, ни Виктора Алексеевича. Отец сказал, что ему нужно пару недель, чтобы решить несколько вопросов и тогда мы сможем уехать. Куда-нибудь к морю. Это был май месяц.

Я все распланировал: заканчиваю седьмой класс, мы с отцом уезжаем, и в восьмой я иду в другую школу в другом городе. Но папа снова загремел в тюрьму на год… А я весь этот год ждал его как Хатико своего хозяина, и верил, что как только он выйдет из тюрьмы, сдержит свое обещание.

Кирпичик по кирпичику во мне строилась стена, через которую все сложнее могла пробиться мама. И как бы она не пыталась натягивать нити, мне удавалось их рвать. Для начала отказывался участвовать в олимпиадах и заниматься с репетиторами, затем с пятерок скатился на четверки. Получал за это, конечно, но продолжил стоять на своем. И вот отца наконец-то выпустили из тюрьмы. И он снова просит немного подождать. Ведь для того, чтобы уехать, нужны деньги, а он после отсидки был гол как сокол.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Получается, вместо того, чтобы уехать, первого сентября я снова пойду в эту школу в девятый класс? Ну уж нет! Я уже мысленно распрощался с ней и с этим городом. Даже несмотря на то, что мама больше не будет работать в моей школе директором, я не хотел возвращаться туда, я настолько был настроен уехать, что не мог принять никакого другого варианта. И благодаря этому настрою я набрался смелости и заявил маме, что переезжаю жить к отцу и попросил ее перевести меня в другую школу. И, конечно же, получил категорический отказ. Но тут Виктор Алексеевич решил баллотироваться в депутаты и у него началась предвыборная компания. Мама дала мне листок с речью, которую я должен был выучить как «Отче наш» и рассказать журналистам, которые придут к нам брать интервью. Я долго смеялся, читая, как Виктор Алексеевич печется о нас с Лизой, какой он добрый, правильный, как заботится о нас, как я почти сразу стал называть его папой. И в моей голове созрел план, как я могу использовать это интервью в своих целях. Я написал свою речь.

«Разве такой жестокий человек, как Виктор Алексеевич может заменить мне настоящего отца? Нет. Никогда. Ведь мой настоящий отец ни разу не бил меня, в отличие от него. Мой настоящий отец никогда бы не выделил для сына маленький уголок на кухне, живя в большой трехкомнатной квартире, и никогда бы не поднял на меня руку за то, что я вовремя не вынес мусорное ведро. А вот Виктор Алексеевич может. Я никогда не назову его своим отцом. Он для меня всегда был и будет чужим и жестоким человеком».

Я показал это маме и сказал, что даже если они запрут меня в гараже, или свяжут и с кляпом во рту посадят в шкаф, или отрежут мне язык в тот день, когда в наш дом придут журналисты, я все равно найду способ донести до избирателей эту информацию. Я никогда не произнесу лживые слова с той бумажки, которую она мне подсунула. Но я готов промолчать, если она отпустит меня к отцу и переведет в другую школу.

Со следующего дня началась моя свобода. Мама, после долгих трений с Виктором Алексеевичем, все же сдалась и забрала мои документы из школы. Я переехал к отцу. Точнее не совсем к отцу, он жил в квартире у знакомого, который бесконечно пил, буянил, приводил к себе алкашей. В квартире стояла ужасная вонь, по полу и стенам ползали тараканы, но я был счастлив. Лучше жить с алкашней и тараканами, чем с родной матерью.

В то лето я познакомился с Чижом и Бритвой. Эти парни очень любили похулиганить. Ни один вечер не обходился без драк или без кражи из магазина. В конце лета к нам подтянулись Хохол, Сиплый, Клим. Дискотеки, девчонки, тренажерка, стрелки район на район – мне нравилось все это. А дальше я предложил парням отжать «Игровые автоматы», которые уже давно оккупировала небольшая компашка с нашего района. И это место стало нашим. Больше не было прежнего Максима Царева. Был Царь. Царь, которого слушали, за которым шли, с которым хотели дружить, как минимум для того, чтобы от него не получить. Именно таким я и пришел в новую школу. Знаете, как новая жизнь вытесняла из меня кошмарное прошлое? Я выбирал для себя жертву, обычно это был какой-нибудь тихий парень, что-то вроде Максима Царева, и издевался над ним, как когда-то издевались надо мной. Я не был внутри зверем. Я сам прошел через все это. Но мной как будто что-то двигало что ли. Теперь моя очередь стоять по другую сторону баррикад. Я же получал, я же терпел, в мою спину летели огрызки от яблок, на мою голову выливались компоты, значит, и другие потерпят.