Отблеск безумной звезды - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 30

— Так в чем же дело? — с раздражением спросил Павел.

— Так и ты меня прости, Пашенька! По-настоящему прости, а не на словах!

Павел некоторое время молчал, а потом принялся ходить взад-вперед по комнате. Половицы скрипели под его ногами… Степан Андреевич следил за сыном.

— Не могу забыть маму, — пробормотал Павел. — Ты ее предал. Ее и меня. Ты нас бросил.

— Паша, она сама от меня ушла, да и тебя забрала в придачу!

— Она ушла, потому что узнала, что у тебя Галочка эта есть, — с отвращением произнес сын.

— Неправда! Сначала мы с твоей мамой расстались, а только потом уж я с Галочкой сошелся… Да и чего вспоминать, все умерли давно — и та, и другая!

— Мама из-за тебя умерла. Она перед смертью мне сказала, чтобы я тебя не прощал.

— Фанатичная женщина… — скорбно вздохнул старик. — Впрочем, все они такие. Послушай, Пашенька… Давай забудем прошлое. Совсем забудем!

— Не знаю… — мрачно ответил Павел. — Не знаю, получится ли у меня… Наверное, нет.

Он вспомнил лицо своей матери, ее глаза, сияющие исступленной, вдохновенной ненавистью: «Он негодяй. Никогда не прощай его. Никогда не считай его своим отцом, потому что он — преступник. Он предал меня, он предал нас обоих!..»

Ненависть питала ее и одновременно сжигала, и она сгорела в этом пылающем костре совсем молодой, даже перед смертью повторяя как заклинание эти слова: «Он предал нас…»

— Всего доброго, Ольга Витальевна! — крикнул охранник из своей будки. — До завтра!

— До завтра! — проходя мимо, Оля приветливо махнула ему рукой.

Вдоль высокого каменного забора она дошла до развилки и свернула к реке. Тропинка эта, узкая и заброшенная, нравилась ей гораздо больше, чем широкая асфальтированная дорога, по которой тоже можно было добраться до дома Локотковых.

Она сняла босоножки и босиком пошла по затоптанной жухлой траве. В это время прохожих почти не встречалось — отдыхающие дружной толпой штурмовали столовую.

Ярко светило солнце, обжигая открытые плечи, — на Оле был легкий сарафан, веселой желто-зеленой расцветки. «Господи, сегодня опять Силантьеву позировать!» — с досадой вспомнила она.

Было тихо, лишь надсадно звенели кузнечики вдоль тропинки, и поэтому, когда неподалеку затрещали кусты (словно медведь через них ломился), Оля невольно испугалась.

— Ой… — растерянно пробормотала она.

Впереди нее на тропинку буквально вывалился Павел в потертых грязных джинсах и насквозь мокрой от пота майке.

— Добрый день! — сказал он, вытирая тыльной стороной ладони лоб. — Ольга — да?..

Она ничего ему не ответила, просто смотрела на него.

— Что вы там делали, в кустах? — наконец растерянно спросила она.

— Вы думаете, я сидел в засаде, поджидая вас? — усмехнулся он. — Ничего подобного! Я шел по дороге — вон там… — он показал направление. — А потом увидел вас сверху. Никак не ожидал, что склон окажется таким крутым… — он принялся отряхивать джинсы.

Оля не понимала, боится она или нет этого человека. Судя по всему тому, что она о нем слышала, надо было по крайней мере опасаться злодея и грубияна Павла, но почему-то страх вдруг покинул ее.

— Вы хотели догнать меня, чтобы поздороваться? — с интересом спросила она.

— В общем, да… — он стянул майку через голову и принялся вытирать ею вспотевшее лицо. — Жарко как! — он перекинул майку, уже окончательно потерявшую вид, через плечо.

— Да, жарко, — согласилась Оля, шагая по узкой тропинке. Павел следовал рядом.

— Ножки наколоть не боитесь?

— Что? А, нет, не боюсь…

Павел с каким-то диким, пристальным любопытством сначала разглядывал ее босые ноги, потом уставился ей в лицо.

— Послушайте, Оля… можно я вас просто Олей буду называть?.. Мы с вами никогда не встречались, а? У меня такое впечатление, будто я уже вас где-то видел…

«Какой дешевый прием! Мог бы и что-нибудь поинтереснее придумать…»

— Нет, — сухо ответила Ольга.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

По реке от пристани поплыла лодка.

— Не хотите тоже прокатиться? — вдруг спросил Павел.

— Не хочу, — сердито ответила Оля. Павел был выше ее на голову. Широко развернутая грудь, мощные мышцы предплечий… Да, судя по всему, этот тип никогда не страдал нарушением осанки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну а вы-то меня за что ненавидите? — тоже рассердился Павел, перегородив Оле дорогу. — Или это он вас накрутил?..

— Кто он?

— Ваш жених, кто же еще!

Слепень сел ему на плечо, и Павел нетерпеливо согнал его широкой ладонью. «Кузнец… Ну да, он же работает кузнецом!» — вспомнила Оля.

— Никто меня не накручивал и… и пропустите меня, в конце концов!

Они снова пошли рядом.

— Я видел ваш портрет… там, в саду. Силантьев — неплохой художник, но в жизни вы еще лучше.

— А мне портрет совсем не нравится… — неожиданно призналась Оля. — Хотя он еще и не закончен. Или я в живописи ничего не понимаю?..

— Когда свадьба?

— Наша свадьба с Викентием? В августе.

— Вы его любите?

— Конечно, люблю! Не задавайте глупых вопросов.

— Значит, вы меня тоже ненавидите… — констатировал Павел, разглядывая Ольгу. — Это логично, раз вы любите его, то ненавидите меня.

— Какой-то странный у нас разговор получается… — с тоской произнесла Оля.

Павел взял ее руку своей широкой горячей лапищей, но Оля тут же вырвала ее.

— Я бы хотел с вами посоветоваться, — упрямо произнес Павел. — Именно с вами. Вы осведомлены обо всей этой ситуации и вместе с тем… ну, как бы еще не совсем заинтересованное лицо.

— О чем вы?

— О себе и о своем отце. У нас с ним тут был разговор недавно, и он предложил мне забыть о прошлом. Но мы оба уже столько успели наворотить…

Оля наступила на острый камешек и заскакала на одной ноге.

— Ой… нет, ничего, все в порядке! — ей пришлось сесть на поваленное дерево неподалеку и надеть босоножки. — Боюсь, Павел, из меня плохая советчица…

— Давайте на «ты». Мы, можно сказать, почти родственники…

— Хорошо… — легко согласилась Ольга. — Так вот, Павел, я не тот человек, который может вам… то есть тебе, помочь.

Павел сел рядом. Оля снова посмотрела на его внушительные плечи, покрытые мелкими светлыми веснушками и тут же поспешно отвела взгляд.

Павел начал:

— Моя мать рассталась с моим отцом, когда я был еще ребенком. Она его ненавидела и умоляла и меня не прощать его. Тогда много разговоров было о том, что мой отец нашел себе молодую любовницу… и, в общем, я всю жизнь думал, что мама не может простить ему Галочку, последнюю его жену. Были и другие разговоры — о том, что мой отец (а он, помимо того, что был писателем, являлся еще и крупным чиновником от литературы) в свое время подписывал всякие петиции против диссидентов… Может, Оля, ты знаешь из телевизионных передач, из книг, как в советские времена боролись с инакомыслящими, высылали их из страны, сажали за самиздат, ну и многое другое?..

— Знаю…

— Целые организации и трудовые коллективы писали в газеты письма, чтобы высказать свое возмущение изменникам и очернителям советского строя. Гонения на Ахматову и Зощенко, гораздо позже — процесс против Синявского и Даниэля… Разумеется, отец ко многому был причастен, потому что его подпись стояла первой в списках возмущенных граждан и писателей.

— Да, да, такое время было!.. — закивала Оля головой, внимательно слушая Павла.

— Мама узнала, что отец, не глядя, подмахнул обвинения в адрес моего дяди, ее родного брата. Дядя был в оппозиции, устраивал у себя в доме собрания тех, кто был недоволен строем. В общем, отцов грех заключался только в том, что он ставил подписи. Он никого не убивал, не сажал в тюрьмы, да, в общем, и разоблачительные процессы тоже не он устраивал, все это делалось не им и не по его инициативе — по указке сверху, разумеется… Но дядю упекли в психушку, а потом выслали из страны. Сделали невозвращенцем. Он жил в Америке, а в восемьдесят третьем там и умер. Мы с мамой его так и не увидели больше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})