Тонкая структура (СИ) - Хьюз Сэм - Страница 8

На сегодняшний день каждый известный нам член Эшелона совершил хотя бы одно убийство. Кто-то сделал это во время своих Родовых терзаний, кто-то — после них, а некоторые успели сделать и то, и другое. Даже Арика. Она Родилась во сне, прямо в своей постели, у себя дома в Австралии. Она убила всю свою семью. Это была настоящая трагедия. Она страдала из-за случившегося и, хуже того, страдала, находясь в самом центре внимания. Со мной было иначе. В тот день я был в Шотландии. Я ехал на машине, и на несколько миль вокруг меня не было ни души. Я уничтожил гору, но никто не погиб. Моя жена все еще жива. Мои дети меня по-прежнему любят. Я думал, что у меня получится. Думал, что смогу нарушить эту традицию. Стать первым представителем нового поколения. Показать миру, как можно правильно распорядиться такой силой.

Проблема уже переросла отдельные нации. Я это знаю. Арика это знает. Мы стали частью системы, которая существует отдельно от всех остальных людей. Мы Рождаемся, затем нас перехватывают и нейтрализуют. Целый год мы проводим в тренировках, а потом отправляемся на перехват следующего. По-другому нельзя. Но даже такое решение — это в лучшем случае отсрочка. Что, если ты не рассчитаешь силы? Что случится через год? Или через два? А когда пройдет десять лет? К тому моменту речь будет идти о людях, которых по своей силе превосходят обычного человека в миллионы раз. А через двадцать лет? Через тридцать, сорок, пятьдесят, сто?

Трясущимися руками я снова заваливаю неизвестность камнями. Я не пытаюсь замести следы. Просто погребение — это единственное, о чем я подумал. Это единственное мыслимое занятие, которое поможет мне отвлечься от того, что я… от того, что случилось.

Чэн предсказал это Рождение. И мое, скорее всего, тоже. Он не мог знать, что в тот день меня не будет рядом, но он знал, что это случится именно со мной.

А значит, он может предсказать, кто станет следующим.

Если он еще жив.

Я смотрю вверх. Дымовая колонна, которая поднимается над холмом, продолжает неторопливо разрастаться в ширину. За ней видно здание, которое уже начало оседать на землю. Точки в воздухе — это люди, которые нуждаются в помощи. А откуда-то издалека приближаются инверсионные следы самолетов.

У меня еще осталась работа.

Глава 4. Объездчик каналов

Год шестнадцатый:

— Это вы.

Я безуспешно пытаюсь освободиться, но мне удается лишь мельком заметить темные, остриженные на армейский манер, волосы и уже ставший культовым боевой костюм. Белый с темно-синим. «Это произойдет здесь. И сейчас».

— Я? Почему я?

Раздражение. — Мы не знаем.

Я чувствую, как игла входит в мою руку прямо через рубашку. — Это наркоз. Мы собираемся ввести вас в самую глубокую кому, от которой можно очнуться биологическим путем. Функции вашего мозга будут сильно замедлены, и ниже шеи вы будете более или менее парализованы. Минут через пятнадцать это пройдет.

— Здесь в радиусе двух миль нет ничего, кроме песка, какой вред может…

Потом мне начинает казаться, что все мои чувства окутывают несколькими слоями изоляционного пенопласта.

— Пожалуйста, просто доверьтесь мне. Возможно, даже это не сработает.

Ослепительный белый свет, подрагивая, вырывается откуда-то из-за границы периферического зрения и останавливается прямо у меня перед глазами. Это Солнце. Я упал на песок.

Другой голос, с потрескиванием:

— Брент ушел на глубину. Тридцать, отсчет продолжается. Выдвигайся.

Где-то вдалеке послышался сверхзвуковой удар. Наступает неистовая тишина; кажется, будто она тянется целую вечность.

Мои глаза горят огнем. Закрыть их невозможно. Голова болит, но боль существует отдельно от меня самого — как будто кто-то передает мне новости из соседней комнаты: «Для вас есть сообщение: прямо сейчас у вас жуткая головная боль…»

На то, чтобы добраться до меня, у него уходит несколько минут. Я вижу мельчайшие черты его лица, его кулаков. У него карие глаза, прямо как у меня. По моим пальцам пробегает судорога.

А потом…

Я просыпаюсь со спутанными мыслями; мое тело слиплось с землей.

Поднявшись, я несколько минут иду заплетающимся шагом, едва замечая белые и синие лоскуты, разбросанные то тут, то там на почерневшем песке. Взбираюсь на ближайшую дюну. Взбираюсь, подпрыгиваю, поднимаюсь в воздух и лечу.

Сегодня замечательный день.

Глава 5. Под гнетом земли

Мы не станем рассказывать нудных историй о жизни самого обычного работяги в этой темной, гнетущей и грязной антиутопии — ежедневные тяготы, изнуряющий труд без конца и края, недостаток личного пространства, пищи, наслаждений, удобств, дружеского общения, любви. Мы опустим пространные и детальные описания внутреннего устройства и нескончаемого техобслуживания многокилометровой, герметично запечатанной Талманской Аркологии[4]— тюрьмы человечества, из которой нет выхода.

Вместо этого мы начнем с рассказа об одиноком человеке, который этим вечером сидит за своим жидкокристаллическим столом, передвигая виртуальные объекты туда-сюда по внутренней сети аркологии, занимая кабинет в апартаментах секретного бункера, где он живет в полном одиночестве и в течение многих десятилетий издает электронные декреты и указы — в тот самый момент, когда в его кабинет, сверкая автоматами, врываются революционеры.

Резким движением руки он нажимает на столе красную кнопку, которая находилась там практически с тех самых пор, как он вступил в свою должность, но пока что ни разу не пригодилась. Вокруг него с громким стуком опускаются пуленепробиваемые стекла. Стекло кое-как держится. Откинувшись на спинку кресла, мужчина — на вид чуть старше среднего возраста — просто рассматривает их с выражением откровенного изумления. В стене позади него дымятся четыре или пять пуль.

Они не бойцы. Вряд ли хоть кто-то из них представляет реальную угрозу. Двое так и вовсе мальчишки — лет четырнадцати-пятнадцати, худые, бледные. Среди них есть мужчина постарше, седеющий, грузный, страдающий от недостатка физических упражнений — едва способный ровно удержать свое оружие. Да, они натренированны, они двигаются быстро и с учетом окружающей обстановки (в роскошном стиле, темных тонах, с книгами и коврами), и все же… одно слово так и просится на язык из глубин его лексикона. «Оборванцы». А их глаза едва ли не лезут из орбит.

Когда повстанцы прекращают стрельбу и вызывают эксперта-подрывника, он, наконец, приходит в себя и включает динамик, чтобы с ними поговорить.

— Я не могу даже выразить словами, насколько я горжусь тем, что вы смогли все это провернуть, — говорит он. — Честно говоря, я даже не думал, что вам это удастся. Уверен, вы еще лучше меня понимаете, что в пределах этого бункера в моем распоряжении имеется самая впечатляющая из известных человечеству тоталитарных систем наблюдения и безопасности. Здесь у каждого предохранителя есть предохранители для предохранителей. Я не мог и подумать, что у кого-то есть хотя бы теоретический шанс добраться до бункера, ни разу не засветившись в системе безопасности на всем пути от нулевого этажа. Тот факт, что вы здесь, а на моей приборной панели нет ни одного сигнала о нарушении безопасности, впечатляет. По-настоящему впечатляет. Вы заслуживаете аплодисментов. — Он, с должной искренностью, рукоплещет повстанцам. — Парень, ты ведь главный, я прав? Как тебя зовут?

— Нота Браун, — отвечает, делая шаг вперед, самый высокий из повстанцев, темнокожий мужчина, облаченный в самую тяжелую броню. — А тебя?

— Я Комендант. Но ты ведь это и так знаешь.

— Как тебя зовут на самом деле, Комендант?

Комендант вздыхает.

— Калрус. Митчелл Калрус. У меня уже очень давно не было повода использовать мое настоящее имя. Вряд ли оно для вас что-то значит. Но полагаю, раз уж вы проделали такой долгий путь, чтобы сюда добраться, я обязан в каком-то смысле пойти вам навстречу. Что вам нужно?