Серебряная осень (СИ) - Беляев Николай Владимирович - Страница 17

А вот и она, раскраснелась от холодной воды — видно, что умылась. Всё ещё дрожит…

— Садись, сейчас чай будет.

Сам я сел у окна, спиной к батарее — моё место, и нефиг, хоть батарея и не греет. На самом деле, не люблю сидеть спиной к двери. Маша опустилась на табурет напротив, сложила ладони на коленях, подняла на меня глаза. Ну примерная школьница, ни дать не взять…

Молчание затягивалось. Чайник зашумел, я встал, чтобы выключить горелку.

— Спасибо вам, что вытащили меня с Болота, — наконец подала голос девчонка.

— Да пожалуйста, — пожал я плечами, ставя чайник на стол. Вытащил из шкафа два граненых стакана в подстаканниках — разнообразия чашек тут не наблюдается, пользуются преимущественно такими вот раритетами. Стакан разбить почти нереально, ну а металлические подстаканники — вещь вообще неубиваемая. Кстати, есть и улучшенная версия — этакие «термо», колдуны делают: ручка подстаканника не греется, а стакан долго не остывает. Но, как по мне, это лишние понты — я горячий вообще не люблю, даже держу на кухне бутыль с «холодным кипятком», чтобы разбавлять.

Маше, не спрашивая, налил горячий, себе разбавил. Поставил на стол старомодную сахарницу, пододвинул к девчонке тарелку с бутербродами:

— Ешь. А потом рассказывай, с чего ты ко мне припёрлась и как меня нашла.

Маша сразу схватилась за чай. замёрзла, конечно… Вот, по щекам румянец пошёл — начала отогреваться. Выпив примерно полстакана, наконец посмотрела на меня:

— Павел Степаныч сказал, что раз вы меня вытащили и привели — надо вас и держаться. С вами безопаснее всего.

Твою ж мать. Вот удружил Хорошин, зараза… По глазам ведь видно — не врёт. И по ним же видно — поверила она ему, искренне поверила.

Я взял бутерброд. Повертел, откусил. Есть особо не хотелось. Да и расспрашивать девчонку никакого настроения не было.

— С фига ли? — поинтересовался вслух.

— Он сказал, что на Болоте никогда никого не подбирали. Всегда стреляли, потом уже разбирались. Это первый раз.

Да? Вот не знал.

Но, чёрт их всех дери, случись ещё раз подобное — я б ведь опять не смог бы выстрелить. Говорить это ей? Ни за что.

— Тебе общагу дали?

— Дали…

— Была там?

— Была. И денег дали, и сказали, куда на обучение приходить через неделю…

Заботится город — тут без этого никак.

— И куда определили?

— Практикантом на ТЭЦ. Я учусь… училась на теплоснабжении.

Не самый плохой вариант. Достаточно тёплое местечко — причём и в прямом смысле.

— Ну и чего ж ты сюда прибежала на ночь глядя, Маша… потеряша?

Девчонка уткнулась носом в стакан. Я уж думал, что она и не ответит, когда она подняла глаза:

— Я… боюсь там. А с вами — не боюсь.

Замечательно. Как там это называется, синдром медсестры? Когда очухиваешься в больнице — и та медсестра, которую первой увидел, становится самым близким человеком.

Всего одно «но» — я с моим характером и стилем жизни на роль такой вот медсестры ну совсем не гожусь…

— Ладно, Маша… Поешь давай, погрейся, и ложись спать. Сейчас постелю тебе.

И вышел из кухни. Маша так и осталась сидеть со стаканом чая.

Вот уж не думал, что придётся когда–нибудь раскладывать древнее кресло–кровать с деревянными подлокотниками, оставшееся от предыдущего хозяина. Впрочем, квартира–то казённая, и от предыдущего хозяина осталось абсолютно всё, даже сейф. Вытащил из шкафа второй комплект простыней и запасное одеяло — ладно, не зима, надобности в нём пока нет. Хорошо хоть, бельё чистое — сам, конечно, не стираю, таскаю в прачечную при ТЭЦ: тут советская система, с нашитыми в углу полустёртыми уже номерками. Буквально на днях получил.

— Что, девчонки в общаге плохо приняли? — спросил громко, застилая кресло простынёй.

Маша вышла в комнату, держа в руках стакан. Каким–то совершенно детским жестом почесала макушку:

— Нет, хорошо приняли. Много всего рассказали, и продукты у них есть, и одежда…

— Что, дежурить заставили?

Есть такая фишка, даже я в общаге застал, ещё там, «у себя», да и здесь тоже: если приходит новенький, его сразу определяют в дежурные.

— Нет… Там все старше меня, без закидонов вроде.

Вот, словечки пошли. Осваивается?

— Так и я старше тебя, — я накинул одеяло на кресло. — Твоему отцу сколько?

— Сорок. Но он с нами не живёт.

— Ну вот, я тебе в отцы гожусь… — а может, у девчонки просто дефицит общения с отцом? — Ты как хочешь, можешь ещё посидеть, вода в чайнике, колбаса в холодильнике. А я ложусь. Мне завтра вставать рано. Ночнушек нет, вот чистая футболка, — я бросил на спинку стула одну из футболок, полученных из прачечной. Вообще футболки тут в дефиците, носят–то в основном майки.

— Я лягу, — Маша унесла в кухню стакан, вернулась. — Отвернётесь?

— Нужна ты мне, — буркнул я, но, конечно, отвернулся. Взял со столика будильник, выставил на пять, завёл. Спать осталось — всего ничего… Ушёл в кухню, убрал лишнее со стола.

В комнате шебуршала Маша.

— Можно, — наконец отозвалась она.

— Ну спасибо, — пробурчал я. Сходил в ванну, умылся, почистил зубы. Машинально отметил, что Маше тоже понадобится щётка.

Ну вот какого фига, а? Сплавлять надо эту Машу подальше…

Девчонка лежала на кресле, натянув одеяло на самые уши — её и не видно почти из–за деревянных подлокотников… Я бухнулся на свой диван и, из вежливости сказав «Спокойной ночи», вырубился моментально.

Глава 8

Этот будильник и мёртвого поднимет… Сразу видно — сделано в СССР, никаких нанотехнологий.

Как ни странно — выспался, хотя спал не так и много. В нужную фазу сна попал, что ли? Вчерашнее пиво выветрилось напрочь, головная боль тоже не появлялась. Хорошо!

Маша вроде спит. Поставил чайник, пошёл умываться, но когда шёл обратно на кухню — девчонка уже сидела на кресле и тёрла глаза. Зелёные волосы торчали во все стороны.

— Доброе утро, — кивнул ей мимоходом. Вообще тут половина народу придерживается мнения, что «утро добрым не бывает», и при встрече говорят просто «Утро», но, как по мне, это идиотизм какой–то.

— Доброе утро, — отозвалась Маша. — Встаём?

О, прям во множественном числе. Хотя, если уезжаю — стоит и её выпроводить. Утро вечера мудренее, девчонка скорее всего успокоилась, теперь ей можно и в общагу.

— Да. Иди умывайся, сейчас пожевать сварганю.

Надеюсь, она не веганка? А, нет — колбасу же вчера ела. Вообще тут подобная дурь выбивается быстро — условия не те, чтобы одной травкой питаться.

Маша вернулась быстро, повела носом:

— Яичница с колбасой? Вы прям как мой дед.

Обласкала, блин. Но не обижаться же — не маленький!

— Маруся, это был комплимент или совсем наоборот?

— Комплимент, — девчонка уселась на тот же табурет, что и вчера. — Отец мой только пельмени варить умеет. И то обычно каша получается.

Вот интересно, как можно дожить до сорока лет и не уметь готовить ничего, кроме пельменей? Да элементарно — если жена бегает вокруг мужа и ему в рот заглядывает, а до этого то же самое делала его мама… Впрочем, Маша сказала, что отец с ними не живёт. Сбежал сам или мать не выдержала?

Расспрашивать не стоит. Чужая душа — потёмки, чужая семья — тем более. Наоборот, отвлекать надо Машу, а то у неё опять ступор начнётся.

— Ну тогда держи комплимент, — я выложил яичницу на две плоских тарелки — откровенно советские, с голубой каёмочкой, и, разумеется, разные. Где тут одинаковые взять… — Сейчас хлеб отрежу.

Обычно девчонки такого возраста хлеб не едят и вообще имеют аппетит синичек, но Маша на еду набросилась. Кстати, её и сильно худенькой не назвать — так, всё «в плепорцию», и с чего она мне невесомой позавчера показалась, когда я её на плече волок… Хороший аппетит — тут это ценится. Классика — кто хорошо ест, тот хорошо работает, анорексички никому не нужны.

Я налил чай и взялся за свою порцию. Доели одновременно.

— Что делать сегодня собираешься, Маша? — поинтересовался я, размешивая сахар.