Господин Изобретатель. Книги 1-6 (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич - Страница 20

Как нам рассказали коллеги Генриха, фармацевты, что до государя дошла эта история, и он вспомнил эпизод с геройским унтером-вольноопределяющимся, отстоявшим аптекарский обоз и спасшем раненого башибузуками офицера, приняв команду вместо него. Царь сказал, что дельные люди — всегда дельные: и на войне хорошо воюют и в аптеке правильно порошки отпускают, да еще и изобретают всякие нужные вещи. После этого от нас отстали.

Мы продолжаем работать над сульфаниламидом, кое-какие подвижки наметились. Пытаемся получить его из анилина, который в свою очередь — по отработанной нами реакции Зинина (см выше). Я воспроизвел по памяти структурную формулу препарата, как получилось. Сказал Генриху, что конечный продукт должен быть белого цвета, а промежуточный, тоже активный против бактерий — красного. Это я про красный стрептоцид вспомнил, так называемое про-лекарство, которое под действием ферментов в организме превращается в белый стрептоцид — активное лекарство. Так что, если будет красный продукт надо и его попробовать. А вот как попробовать. На зараженных стрепто- или стафилококками мышах. А где у нас лабораторные мыши и культура бактерий? Да, видно, без университета не пробиться. Меня там и слушать не будут, а вот Генриха — возможно, есть же там фармакологи экспериментаторы. Или все растения изучают? Я посмотрел на аптечные продукты того времени: либо неорганическая химия, либо растительные препараты, причем этих — 90 % от аптечной номенклатуры. Популярны всякие настои и настойки (первые — на воде, вторые — на спирте). По рецепту врачей Генрих готовит какие-то пилюли сомнительного лечебного свойства (а что делать, врач прописал, в фармакопее есть, дозы ингредиентов не превышены, готовь, провизор). Прохор ему здесь не помощник. Настоящий помощник — так называемый "гезель", должен сдать экзамен на знание фармакопеи и технологии изготовления лекарств. Но таких мало, они норовят сразу в провизоры перескочить и открыть свою аптеку. А здешняя фармакопея — это что-то… Мало того, что половина по латыни, так почти весь текст про цветочки, листики, корешки и корешочки — просто учебник ботаники какой-то.[25] И вот к такому профессору, знатоку этой самой ботаники, приходят два каких-то доморощенных изобретателя и пытаются всучить ему для испытаний какой-то белый порошок, якобы спасающий от инфекционных болезней.

Да что у нас, в на порядок более просвещенной Германии коллеги отказались верить Роберту Коху, что он открыл возбудителя туберкулеза: "какие-то запятые, еле видимые в микроскоп, коллега, это — просто грязь, а холера — она от миазмов", и это не Средневековье, а всего лишь десяток лет назад. А наши отечественные профессора — у тех в большинстве в голове одни миазмы, какая тут микробиология. Есть сейчас один отечественный микробиолог — Илья Ильич Мечников, да и того затравили и уехал он замом к Пастеру, в Париж. Вот и приходилось врачам пить культуру холерных вибрионов, чтобы доказать, что они вызывают холеру (что интересно, заболевали не все, но это — отдельная песня). Так что без хорошего микробиолога с современными знаниями нам просто не обойтись, раз мы решили заняться антимикробным препаратом, причем, не антибиотиком, а просто химиопрепаратом, но в конце XIX века способным перевернуть медицинскую науку. Причем предпосылки к этому были — красный стрептоцид и получили сначала при синтезе анилиновых красителей, как побочный продукт и забросили его, потому что краситель он поганый. И лежал он себе тихо, пока Домагк через 40 лет не догадался проверить красное вещество на антимикробную активность. Причем "ин витро" (в пробирке, вне живого организма) красный стрептоцид на микробы не действовал, а вот зараженных мышей исцелял. Почему? Да потому что в организме мышки он превращался в белый стрептоцид, тот самый сульфаниламид, что мы пытаемся синтезировать (формулу красного стрептоцида я просто не помню, что там от чего отделяется — не знаю)

Второй помощник, которого нанял Генрих, тот, что учился в Германии, и работал с анилином, действительно, большой умница. Он из курляндских немцев купеческого сословия, зовут Михель Рунге, лютеранин, но вроде в кирху не ходит, предпочитая ей пивную, которую держит какой-то немец. Я опасался, что он и нас начнет туда тащить, но мы для него — начальство, а орднунг он и в Москве — орднунг. По-русски говорит даже хуже, чем Генрих, но мне не чтец-декламатор нужен, а химик-профессионал. Он нам почти индиго сделал, осталось чуть-чуть. Там действительно сложная и большая молекула, пришлось повозиться. Нам хочется побыстрее закончить с красителем, до "белых мух" на дворе, вот Михель и сидит целыми днями в лаборатории, на Рождество он хочет уехать домой. Генрих тоже собирается в Кенигсберг, может вместе и поедут, а на наше Рождество будут здесь. У Генриха старший брат, тот, что офицер, серьезно болен, похоже, что у него рак желудка — угасает прямо на глазах, операцию делать поздно, хочет проститься с братом. Тем более, брат у него остался один, средний брат, тот, что пастор, уехал миссионерствовать в Африку и пропал там без вести — ничего от него нет уже больше года.

И вот приносят нам пакет из Управы, прибыть завтра к генерал-губернатору, быть в чистом и новом партикулярном платье. Назавтра, чистые и выбритые, Генрих с "Егорием" на пиджаке, появляемся в резиденции губера — это тот самый великий князь Сергей Александрович, муж Елизаветы Феодоровны, которая бывает у нас в храме Григория Неокесарийского. В приемной — толпа высоких сановников в парадных гражданских мундирах, пара купцов, как-то неуютно чувствующих себя среди здешних бонз[26] и жмущихся в уголке. Особенно неестественно выгляжу я из-за своей молодости, хотя за почти полгода упражнений мой мышечный корсет окреп, я вообще не сутулюсь, как раньше Шурка (что и дед отметил) и мышцы теперь "играют" — пудовую гирю выжимаю полтора десятка раз, турник сделал и успешно подтягиваюсь. Стоим, ждем, полчаса проходит — великого князя нет… Может это этикет такой — помариновать. Генрих тоже как-то скис, а вначале молодцом держался, нагло так всех рассматривал, не то что купцы.

Потом распорядитель пригласил нас в зал для приемов. Там нас выстроили по ранжиру — то есть, как я понял, по чинам — на правом фланге постарше, на левом — мы. Ну, так я и ожидал — объявят благодарность в Приказе и сфотографируют на фоне развернутого знамени части (шучу).[27] Наверно, грамоту какую вручат, в качестве компенсации за моральный ущерб с "Царьградским шелком". Потом подошел офицер с аксельбантом, что-то прошептал распорядителю и нас переставили перед купцами — Генриха правее, потом меня. Подождали еще минут десять, чувствую старички в мундирах уже устают стоять. Вдруг распорядитель громко объявляет: Его Императорское Высочество Великий князь Сергей Александрович. Входит высокий генерал, моложавый, подтянутый, высоко держит голову. Я сразу вспомнил, что про него писали, мол, гордец, эгоист, да и еще педераст, мол, детей у него не было, а все адъютанты — красивые мальчики (так и в фильме про душку Фандорина показано "Статский советник").[28] Потом из писем современников выяснилось, что у князя был туберкулез позвоночника, так же как и у наследника-цесаревича Николая Александровича, того что должен был править Россией после Александра Второго, от этого и горделивая, как бы сейчас сказали осанка и бездетность, а также эмоциональная неуравновешенность — сильнейшие боли, должно быть, князь испытывал, но в морфинизме замечен не был, терпел, значит.