Могусюмка и Гурьяныч - Задорнов Николай Павлович - Страница 29

Спустились пологим склоном и у подножья горы перешли вскачь. Вихрем пронеслись по вольному лугу мимо озера.

Трое казаков ловили рыбу на берегу реки. Берегут реку казачишки, рыбу никому ловить не велят.

— Э, казаки, ого-го-го! — заревел Гурьяныч и засвистел дико.

Долго, с изумлением смотрели вслед всадникам бородатые староверы-станичники.

Вскоре начались перелески, а потом лес. Тут тепло, трава уже высокая. Друзья ехали молча. Кони вязли ногами в глубоком песке. Около тучной красной лиственницы Могусюм вдруг спрыгнул наземь и обнял дерево.

— Урман! — сказал он весело.

Под деревом у самой дороги сделали привал. С собой были лепешки, баранина. Сварили чай.

Могусюмка подошел к черемухе. Почки ее лопнули, вот-вот появятся листья. Башлык обломал сухие сучья. По старой памяти он развел костер из черемухи. Она не дает дыма, никто не заметит, что в лесу люди.

Привык скрываться, осторожен Могусюм.

— А ты медведей часто встречал в лесу? — спросил он, прихлебывая из деревянной чашечки.

— Бывало!..

— Боишься?

— Как же!

— Когда идешь опасным местом, где медведи водятся, — пой песню! Медведь никогда не тронет...

После чая Могусюмка нашел траву курай и из дудочки сделал сток для березового сока, надрезав дерево.

— А знаешь, здесь растет дерево карагас — оно крепче железа. Из него делают плуги, оси. Раньше, когда не было заводов, были леса карагаса.

Глава 20

У АБКАДЫРА

— Смотри, козы! Значит, деревня близко! — сказал Могусюм.

За липняком открылись избенки. Их стены из липовых бревен, оплетены ивняком и обмазаны глиной, а крыши опутаны серыми, как грубое застиранное белье, полосами щербатой липовой коры.

На узкой улице и во дворах грязь по колено — все в следах конских и козьих копыт.

По улице идет низкорослый, еще крепкий старик с седой бородкой, сероглазый, скуластый, рядом рослый белокурый башкирин с голубыми глазами и с рыжеватыми жесткими усами. Мальчик несет маленького козленка на руках. Сзади идут женщины. Вся семья направляется в гости к бабушке, дети несут ей козленка в подарок.

Праздник начался. Окончился пост. Все веселы и гуляют. И здесь, в избах, крытых липовым корьем, в нищей деревушке тоже веселятся, радуются. Завидев всадников, все остановились. Могусюм и Гурьян спешились. Их пригласили в гости. Пришлось остаться...

Утром путь пошел в глухие леса. Вокруг росли древние толстые березы. После полудня ехали над Белой, потом свернули тропой. Тут холодно: в горах весна наступает позже, чем в степи.

Тучные разросшиеся березы еще только-только распустились. Они стоят поодаль друг от друга; кажется, что это дремучий, густой лес. Конца не видно чаще тяжелых белых стволов, всюду так бело, как будто вокруг снегопад. Зелени не заметно, хотя почки лопнули.

— Где башкиры живут, там и зверя больше и птицы, и лес лучше, — сказал Гурьян. — Ведь такого березняка, пожалуй, больше нигде нет по Уралу.

А пашен хороших нет, — молвил Могусюмка. Он знал, что вокруг русских деревень лес уничтожается, нет зверя, мало птицы, но у русских хлеб и мастерство... Размышления об этом всегда тревожили его. Старая, больная дума вновь им овладела.

Березняк поредел. Выехали к пашне. Дул холодный ветер, и моросил дождик. Минули еще несколько перелесков. Видна стала гора с лесом на острой вершине, с несколькими избами по голому склону. Это деревушка Шигаева.

Слева, как снег, белела по ущелью, пробороздившему склон горы, пенистая грохочущая речка. Внизу по ее берегам камни, стволы мертвых деревьев навалены грудами. А вокруг пеньки. Местами вода валила по уступам, по завалам мертвых деревьев.

Рыжая и саврасая лошадки, упрямо упираясь, стали подыматься по крутому склону.

Ясней проступал лес на коническом высоком куполе горы. Отсюда он казался низкорослым и редким, хотя это тоже старый, могучий лес и никем еще не рублен от века. Когда-то вся гора была им покрыта.

— Здесь высоко. Наверно, всегда дождь, — говорит Гурьян.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Зимой в эту деревню нет езды, — отзывается Могусюм, — все заносит.

— Зимой и на завод только одна дорога.

Стволов березы не видно в этот мутный день, на вершине горы заметны лишь лиственницы и ели, поэтому и лес кажется редким.

Абкадыр — старый друг Могусюма и Гурьяна — построил дом выше всех односельчан, ближе к вершине горы. Заметив всадников, он вышел из дому со всем своим семейством.

В доме у него тепло. Горят дрова в сыуалэ. Над нарами — урындыком — развешаны на урдах — палках — лучшие платья жены и дочерей — целый полукруг из разноцветных нарядов. Сбоку, тоже на нарах, — окованный сундучок и груда прилежно сложенных одеял и подушек. Нары покрыты самодельным ковром.

Гостям подали вымыть руки и усадили на нары.

В дверь вошла целая толпа башкир. Среди них — улыбающийся Бикбай, за ним появился и Хибетка.

— Вы откуда? — изумился Могусюмка.

— Приехали ко мне гости на праздник, — отвечал Абкадыр.

— Благослови аллах! — поздоровался Бикбай с Могусюмкой, а также с Гурьяном.

— Давно я тебя не видел! Ну как, Бикбай, живешь? — спросил Гурьян. — Как здоровье?

— Глазами не совсем... Руками не совсем... — отвечал Бикбай, улыбаясь.

На нем синяя рубаха с большими деревянными пуговицами и с длинными петлями, нашитыми сверху.

Между прочих вещей, висевших над нарами, Могусюмка заметил наверху, на гвозде, какую-то странную вещь. Это форменная фуражка с черным лакированным козырьком. «Откуда такая у Абкадыра?» — подумал он.

Начались расспросы о жизни... Абкадыр рассказал, что рубит лес, возит на берег к реке.

— Хорошо платят? — с чуть заметной обидой спросил Могусюм.

— Хорошо! — добродушно ответил Абкадыр. — Теперь жить можно...

— Не жалко леса? — обратился к нему Гурьян.

— Чего жалко? Башкирам деньги надо, — ответил Абкадыр.

Могусюмка не подал виду, но слова эти поразили его.

— Теперь товара много всякого продают, — продолжал хозяин.

Один из низовских мужиков, по его словам, взял подряд на поставку бревен, уговорился с башкирами и вырубал лес. Работали сами башкиры, и, по словам Абкадыра, все очень довольны.

— Пусть рубят, — подтвердил Бикбай. — Разве лучше за каждым куском ходить к бояру?

Боярами здешние башкиры называли и своих баев, и заводского управляющего, и хозяина завода.

— Теперь уж бояр вас не лупит? — спросил Гурьян.

— И прежде башкир не лупил. Башкир — вольный!

— Низовские были барские, их лупил бояр, — ответил Абкадыр. — Кто урока не справит. Да заводских...

Башкиры подсмеивались над Гурьяном, хотя и слыхали, что одного из самых грозных бояр он закинул под молот.

— Почем же вам за лес платят? — спросил Гурьян.

— Сосновое бревно — девять аршин длина, шестнадцать вершков толщина — двадцать копеек...

— Старший сын поступает служить на завод, — продолжал хозяин. — Будет полесовщиком, ему выдали фуражку, дадут оружие...

А Бикбай стал жаловаться, что поссорился с низовцами.

— Каждое лето я продавал Акинфию поляну...

Гурьян догадался, что Бикбай не продавал, а сдавал косить за плату. Когда-то Бикбай мечтал, что община выделит ему пай. Он добился этого и стал извлекать выгоды, сдавать землю в аренду.

— Сколько же ты брал с Акинфия?

— Да за осьмушку чая один год сдавал. А другой год за табак... Но вот беда. Нынче приехал землемер. Акинфий говорит, что там его земля, гонит меня...

— Да велика ли поляна?

— Не знаю...

— Сколько десятин? — спросил Гурьян.

— Косил он маленькую поляну. А занял земли много. Наверно, пять десятин или, может быть, десять, — ответил Бикбай.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Старик признался, что еще в прошлом году он «продал» поляну не только Акинфию, но и еще одному заводскому мужику и с того тоже получил пачку табака. Когда дело выяснилось, Акинфий рассердился, выгнал заводского соперника, подрался с Бикбаем, а нынче заявил землемеру, что земля всегда принадлежала ему. Бикбай пошел жаловаться. Он доказывал землемеру, что эта земля принадлежит общине, что он лишь часть своего пая сдавал.