Могусюмка и Гурьяныч - Задорнов Николай Павлович - Страница 19

Могусюм смотрел пустым взором, как бы ничего не соображая, что случилось, или не веря, что в жизни его могла произойти такая перемена.

— Держать крепко! — велел Медведев.

Он слез с коня и подошел к Могусюмке.

Медведев попытался заговорить с ним.

Могусюмка, казалось, не видел, что казаки ловят его любимых жеребушек, теленка, которого ласкал он и берег, надеялся вырастить могучего быка. И любил его за памятливость, ласковость, разум в глазах, за то, как языком лизал он руку Могусюмки, что знал его, был предан. Но сейчас не жаль ни телят, ни жеребушек. «Зейнап, Зейнап! Что с ней, что с ее отцом?» — думал он и поэтому задрожал, и сквозь веревки пытались рваться его стальные руки. В уме ожили все рассказы про ужасы и пытки, которым подвергали в старину повстанцев. Не за себя он боялся. Он страшился бесчестья невесты.

Казаки рыскали по дворам. Они искали клады спрятанных богатств, но всюду видели бедность.

Старик Ирназар вошел в дом.

— Не смей выходить! — велел он дочери и схватил со стены двухзарядный пистолет

— Куда ты? — в ужасе спросила Зейнап — Куда ты, отец?

Старик снял с себя кинжал и отдал дочери.

— Храни его... И не выходи!

Он подозвал бабушку Гильминису и что-то сказал ей. Спрятав пистолет под халатом и согнувшись, старик, стараясь казаться слабым, быстро вышел и направился к толпе казаков. Те обступили пленных. Гейниатка заговорил с Могусюмом.

— Вот теперь ты знаешь, как меня обижать... Теперь ты связанный в тюрьму попадешь...

Рябой, веселый и наглый, он смеялся в глаза Могусюмке. В этот миг Ирназар подошел к Гейниатке, приложил пистолет. Грохнуло два выстрела.

— Бра-атцы... — изумился ражий звероватый казак с белесыми усами, когда Ирназара крепко схватили за руки. — Ведь это тот самый, что из Магнитной маток угнал!

— Сыми-ка малахай-то... Он. Ей-ей, он!

— Мотри-ка, куды метал!

— Старый ворюга... Давненько тебя ищут!

— У-у... пропасть!

— Сказывай, где кони с Магнитной?

— Тут все они! Вот где конокрадская пристань! И смеет убивать честного башкирина!

— Говори! — замахнулся на него ражий казак.

— Ничего не знаем, — смиренно отвечал старик, поблескивая из-под седых бровей черными глазами.

— Под Магнитной был? — подскочил Востриков.

— Бельмэем! — упорствовал Ирназар.

— Врешь, все понимаешь, зверина, — схватил старика за грудь казак. — Ты по-русски не хуже меня говоришь.

— Разворошить все гнездо!

Казак ударил старика кулаком наотмашь. Тот повалился на землю.

— Бей, бей! — закричали и русские, и башкиры.

— Говори, где клад? Где все спрятано?

Началось избиение.

— За коней тебе! — Ражий казак поднял ногу и с силой ударил старика каблуком в лицо.

— Бей его! — кричал молодой татарин. — Конокрад!

Каждый хозяин боялся и смертельно ненавидел конокрадов. Многие из тех, что били старика, и татары, и русские, и башкиры, имели большие табуны и были землевладельцами, держали батраков. У них свои счеты с лесной вольницей.

— Прекратить самосуд! — заорал Медведев, замахиваясь на своих казаков нагайкой.

Он вошел в дом, где лежала Зейнап. Девушка некоторое время была как в безумии, но вдруг, схватив кинжал, кинулась на Медведева. Любахин, бывший здесь же, ударил ее изо всей силы по руке. Кинжал выпал. Казак схватил башкирку, но она вырвалась и кинулась бежать.

— Ах ты, язва! — ругался Любахин, которого она царапнула все же кинжалом по руке.

Востриков, стоявший у крыльца и видавший все это, сдернул с плеча ружье и уже было прицелился.

— Ты что это? — выходя из юрты, спросил Медведев.

— Дозвольте, ваше высокоблагородие, — ухмыльнулся казак, кивая на убегавшую в лес башкирку.

— По бабе-то?

— Так точно.

— Я тебя... сукин сын!.. — пригрозил есаул, прижимая руку к царапине. Далеко не убежит...

Вокруг Могусюмки стояла толпа.

— Где клад? Где богатство? — спрашивали казаки.

— Где спрятал, спроси, — подбивал их Любахин, сам не знавший по-башкирски.

— Не богат он, нет у него ничего!

— Нищета, — заметил кто-то.

Казаки дивились удальцу, который рисковал жизнью, а сам жил, как бедный мужик. Ночью часовые услыхали, как Могусюмка запел.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он пел, что скучает, жалеет, любит Зейнап, что ее скроют родные леса. Потом запел, что леса гибнут, но настанет время, снова будут великие леса на Урале, зашумят вековые сосны.

— Видишь, как поет, — говорил Востриков, подходя к часовым. — Что он поет? — обратился он к казаку Михрюкову, понимавшему по-башкирски.

— Так, пустяк... — ответил Михрюков, хотя его сильно волновало пение удалого башкирина.

— Нет, это не пустяк, — усомнился Востриков.

Не спали и башкирские казаки и, не говоря друг другу ни слова, слушали Могусюмку. И вдруг где-то наверху, на огромной скале, что стеной стояла сразу за потоком, послышался женский голос. Он прозвучал во тьме, как с неба. Могусюмка стих, вслушиваясь.

— Могусюм, — кричала женщина, — убеги!..

Часовые всполошились. Подложили дров в костер.

Огонь вспыхнул ярче. Из тьмы вверху проступила скала. Внизу виднелась пена потока.

Могусюмка что-то закричал.

— Молчать! — заорал на него один из казаков.

— Завяжи ему рот! — велел есаул.

Через час слышно было, как женский голос что-то тихо пел вверху.

На другой день пойманных повезли. Когда въехали в лес, Могусюмка вдруг воскликнул, обращаясь к казакам и показывая на лес вокруг:

— Вот мой клад! Смотрите, держите меня крепче, все равно убегу...

Глава 13

БАЗАР НА ЗАВОДЕ

В пятницу на заводской базар наехало множество народу. Во всю площадь вытянулись несколько рядов телег с торчащими вверх оглоблями, полных всякой всячины.

Башкиры навезли дикий мед в берестяных туесах, масло, баранов и баранье сало, дичь, ягоду, пригнали на продажу коней. Ягоду продают сундуками, бочатами и даже телегами, насыпанную прямо на рогожи.

Низовские мужики, из тех, что победнее, торгуют разными изделиями: попонами, ковшиками из липки, плетеными рыболовными снастями, деревянной посудой, корзинами, щепным товаром, лесовщиной, сапогами. Пара сапог стоит рубль. Любой сапог надевай на любую ногу. Есть и разные сапоги — для правой и для левой ноги, те на рубль дороже.

Богачи же деревенские торгуют коней, продают зерно, скот, шкуры, воск, сало, шерсть. Скупкой занимаются приезжие торговцы.

У лавок-шатров зазывают покупателей.

— Эй, бабай, гуляй сюда, товар дешевый! — орет, обращаясь к башкирину-старику по-русски, купец-татарин в халате. — Кумач, ситцу, сукна дешевый.

Под рогожным навесом у бревенчатой булавинской лавки примостился продавец каслинского литья. Большие чугунные котлы, тонкие и легкие кумганы, сковородки, рукомойники, чугунки.

— Эх ты, вот это товар, звенит... Звенит, язви его! — щелкнул пальцем по чугуну мужик.

— Касли! — с восхищением подтвердил башкирин.

— Якши, бик якши, — уговаривала мужа башкирская старуха, выбирая котел.

У высокого крыльца магазина толпятся дочери и жены башкирских богачей. Они ждут мужей и отцов с обновками. Лица женщин полуприкрыты шалями по-татарски. Яркие коралловые нагрудники с крупными опалами в ажурном серебре пестреют из-под распахнутых камзолов, отороченных галунами. Смуглые полные шеи обвиты янтарными ожерельями, бусами.

Женщины терпеливо ждут. По обычаю им не полагается входить в лавку.

В магазине полки ломятся от товаров.

Захар и Санка отпускают покупателей. Грубые, простые сукна, синие, темно-красные, белые, работы московских сукновален, разложены на прилавках. Ситец, сарпинку, азиатскую выбойку, парчу — богатым невестам на сарафаны, китайку, связки дешевых кораллов, сахар, сушеные сласти, посуду продает сегодня Захар Андреич.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Башкиры толпились подле Санки. Один покупает, остальные сосредоточенно наблюдают. А сам хозяин отпускает товар своим знакомым из околозаводской деревни Низовки. Сегодня приехал оттуда с женой Акинфий, деревенский богач. Сорокалетняя Васса и сам Акинфий красны лицами и очень довольны, что покупают в таком хорошем магазине.