Просвещённый (ЛП) - Чемберс Джоанна - Страница 13

Чуть погодя Чалмерс пробудился и вновь заговорил:

— Она много рассказывает про Йена Макленнана. Полагаю, они живут в одном доме. — Безучастный тон истолковать невозможно.

— Думаю, да.

На миг повисло молчание.

— По-вашему, она его любит? — Взгляд у Чалмерса стал беспокойным.

— Не знаю. — Движимый честностью, он дополнил: — Зато я знаю, что он любит ее. Он хороший человек и совершенно не похож на Киннелла.

Размышляя, Чалмерс глядел в потолок.

— Когда вы с ней свидитесь, — понизил он голос чуть ли не до шепота, — скажите... скажите, я сожалею, что дозволил Киннеллу сделать ей предложение. Он никогда мне не нравился. Надо было прислушаться к интуиции, а не потакать желаниям Маргарет.

— Скажу.

— Скажите, что я желаю ей счастья. Если она любит Макленнана, пусть будет с ним. Она не виновата, что не может выйти за него замуж.

Чалмерс снова сомкнул веки, опустившись на подушки, и мелко дышал. Он измаялся, стал белым как бумага, на лбу блестела испарина. И тем не менее он вынудил себя продолжить:

— Расскажите ей про... про Мэри.

— Расскажу, — пробормотал Дэвид, коснувшись ослабшей руки Чалмерса. — Обещаю.

— Вы хороший человек, Дэвид.

— Наверное.

— Хороший. Словами не передать, как я вам благодарен за то, что вы сделали для моей девочки. Вы не были обязаны. Будь я на вашем месте, не знаю, сумел бы я или нет. Но вы такой. Вы отличаете правильное от неправильного и считаете, что должны сделать мир лучше.

— Какое великодушное мнение. — Душевные слова смутили. — Лорд Мёрдо бранит меня, когда я начинаю хорохориться. Говорит, у меня все либо черное, либо белое.

Дэвид хмыкнул, а Чалмерс улыбнулся.

— Возможно, временами. Вы очень строги к себе. Позвольте себе стать счастливым.

Дэвид удивился. Округлив глаза, он вперился взором в Чалмерса.

— Я счастлив, — возразил он.

— Разве? Вы прекрасный адвокат, но боюсь, кроме работы, у вас в жизни ничего нет.

Дэвид ощутил, что краснеет.

— Работа для меня важна. Она приносит мне огромное удовлетворение.

— Знаю. Но вы понимаете, что жизнь — это не только работа?

Дэвиду подумалось: Чалмерс никогда не узнает, сколь сложен сей вопрос для мужчины вроде него. Обычному мужчине легко говорить: «Да, жизнь — это не только работа», когда «не только», к коему он стремится, — это женитьба на женщине, домашний очаг, дети. А если «не только» находится под запретом? Если «не только» означает смириться с жизнью, сотканной из долгого одинокого ожидания, разбавленной яркими моментами украденного счастья?

Дэвид осознал, что Чалмерс до сих пор ждал ответа, и вымученно улыбнулся, невзирая на то, что сердце у него щемило.

— Понимаю.

— Надеюсь, — прошептал Чалмерс. — Вы заслуживаете счастья, юноша. Такого, как у прочих, и даже больше.

Чалмерс провалился в бредовую дремоту, а Дэвид раздумывал над тем, что он сказал, и над словами, которые его попросили передать Элизабет.

«Будь счастлива. Не отпускай любовь».

«Не отрекайся от нее».

Через двадцать минут Дэвид начал задаваться вопросом, очнется ли Чалмерс. Обеспокоенный, он позвонил в колокольчик, и вскоре появилась миссис Джессоп.

— Следовало позвать вас раньше? — с тревогой осведомился Дэвид.

Она склонилась над Чалмерсом.

— Нет, сэр. — Миссис Джессоп поправила подушки. — Он почти постоянно то засыпает, то просыпается. Для него сон — это благословение, спасение от страданий.

Дэвид кивнул, силясь побороть боль в груди. Осознание, что друг умирал, снова выбило из колеи.

— Мне пора. Надо дать ему отдохнуть.

Дэвид в последний раз коснулся худой сухой руки, которую Чалмерс положил поверх покрывала. По лицу бежали горячие соленые слезы.

— Прощайте, друг мой, — прошептал он.

Чалмерс шевельнул рукой — всего лишь крошечное движение, — а затем приоткрыл тонкие веки.

— Будьте счастливы, юноша, — произнес он на выдохе и вновь смежил глаза.

Глава 7

Покинув дом Чалмерса, Дэвид отправился на прогулку. Хотелось забыться при помощи физической нагрузки. Он побрел на восток, миновал Ватерлоо Плейс и достиг широкой вершины Калтон-хилла, где долго просидел, позволяя ветру трепать волосы, и практически окоченел от холода. Сидя неподвижно на валуне, Дэвид наверняка напоминал статую, однако внутри он волновался и горевал.

Возможно, будь он прежним, Дэвид бросился бы бежать или взобрался на утес. Сделал бы что угодно, лишь бы истратить силы, смаковал жжение в мышцах, даже синяки или порезы. Но собой он не был. Даже после относительно короткой прогулки в колене и бедре возникла ломота.

Впервые он порадовался трости, пощадившей колено при спуске с холма. Дэвид во всех красках помнил каждый мучительный шаг, сделанный во время неблагоразумной прогулки от Макнелли до Лаверока, нестерпимую боль в колене, что появлялась, едва он ступал на правую ногу. Ныне он по-прежнему чувствовал отголоски той боли, но, к счастью, основное бремя возложил на трость.

Видимо, Дэвид все-таки учился осторожности.

Отчего-то эта мысль опечалила. Добравшись до подножия холма, Дэвид побрел новым путем, ибо не имел желания возвращаться домой. Северный мост привел его в охотничьи угодья подле собора Сент-Джайлс на Хай-стрит. Он остановился возле здания парламента и задумался, не зайти ли в библиотеку адвокатов, дабы узнать, кто там находился, и послушать последние сплетни факультета, но все-таки решил, что не сумеет это вынести. Не сможет отвечать на вопросы о несчастном случае, о выздоровлении, о причине, по которой он возвратился в Эдинбург. Вместо этого он улизнул в таверну «Толбут» и, невзирая на время, заказал джилл крепкого алкоголя.

Таверну окутывал мрак. День стоял серый и пасмурный. Но даже будь день погожим, крошечные окна с толстыми покосившимися стеклами почти не пропускали солнца. Единственный источник света — это огонь в камине, излучавший сияние. Наверное, горел он уже несколько часов, ибо в камине лежали лишь тлеющие угли.

Продрогнув до костей, Дэвид уселся возле камина. Хозяин принес виски и поставил рядом маленькую металлическую стопку. В ответ на благодарность он кивнул и на пути к прилавку подбросил поленьев в огонь. Вскоре желтые язычки пламени принялись облизывать свежую растопку. Из камина поплыл коричневатый дым, покуда поглощалась влажная смолистая кора, отчего Дэвид закашлялся и отодвинул стул, а на место вернулся, только когда поленья начали гореть должным образом.

Он наблюдал, как поленья мало-помалу прогорали: поначалу сделались черными, затем запылали оранжевым, а потом стали белыми. И вот от них не осталось ничего, кроме двух призраков, что каким-то образом сохраняли прежние формы, но лишь до той поры, пока хозяин не разворошил их кочергой и не превратил в пепел.

Дэвид, заморгав, прогнал оцепенение и осознал, сколько времени минуло. Осознал, что не выпил ни порции. Виски в кувшине остался непочатым, а стопка стояла сухой.

На миг он задумался употребить все за один большой глоток, однако припомнил, как Мёрдо схватил его за руку и проговорил напряженным от разочарования голосом: «Стоит тебе столкнуться с чем-то неприятным, это твое решение...»

Мысленно выругавшись, он взял трость и поднялся, неизбежный приступ боли вынудил стиснуть зубы. Даже при помощи трости долгая прогулка не прошла бесследно — в некотором смысле твердые неровные булыжники городских улиц карали суровее наихудших сельских тропинок.

До дома Мёрдо не более полутора километров, но казалось, будто в десять раз больше. К тому моменту, как Дэвид переступил порог, хромота вернулась. В то время как лакей забирал у него шляпу и трость, вышедшая в прихожую экономка справилась, желает ли Дэвид пообедать или, возможно, выпить чаю с пирогом. Он вежливо улыбнулся и отказался. Из-за эмоциональной встречи с Чалмерсом и боли в бедре и колене аппетит полностью его покинул. Хотелось лишь одного: прилечь.

Извинившись, Дэвид сбежал в отведенную для него опочивальню и чуть не застонал от облегчения, когда наконец-то затворил дверь и задвинул шторы. Обеспечив себе уединение, он разделся и сел на кровать, дабы осмотреть пульсирующее колено. Оно немного опухло и стало чувствительным, ввиду того что Дэвид прекратил непрерывно двигаться, боль начала усиливаться, а конечность начала остывать. Вздохнув, он достал из армуара банку линимента и принялся разминать ногу, размышляя о том, что у Мёрдо получалось лучше, что прикосновения Мёрдо успокаивали больше.