Наблюдатель. Господин изобретатель. Часть VI (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич - Страница 22

А вот Великий князь Георгий упорно лечится, ведет достаточно активный образ жизни и у него совсем пропала депрессия, которая была год назад. Теперь это жизнерадостный молодой человек, полный надежд на победу над болезнью и окончательное выздоровление. Сегодня приехал профессор Иванов с двумя ассистентами, они осмотрели Георгия и остались довольны: хрипов почти нет и, судя по всему место поражения зарубцевалось. Взяли три мазка и результаты почти отличные: во всех трех — единичные микобактерии туберкулеза, то есть о полной санации говорить еще рано, но она не за горами. Дали Георгию посмотреть мазки и показали рисунки того, какими они были. Стоит ли говорить, что он после этого еще больше уверовал в полное излечение, долго благодарил докторов и мне тоже досталась доля славы.

После этого подписал совместный эпикриз с рисунками мазков и вся компания врачей укатила в Питер, не забыв письмо Георгия к августейшим родителям. Докторов можно понять — гонцов, привезших хорошие вести принято вознаграждать, а мне уже и так награды вешать некуда, то есть, я пропустил профессора и его ассистентов в очередь за орденами. Иванова утвердили в должности директора Мариинского центра по борьбе с туберкулезом и он уже вовсю трудится там, в том самом доме, где мне предлагали имение на Обводном канале. Там большой дом и огромный парк, будет где гулять больным. Иван Михайлович с восторгом рассказывал о щедром финансировании работ из фонда императрицы, что позволит принять больных уже через пару месяцев. Парк расчистили, дорожки прибрали и посыпали свежим мелким гравием. Так что, профессор при деле и не забыт, надеюсь, и орденок ему повесят и про тайного советника не забудут.

Я же остался в Крыму, гулял с Машей, а через день Хаким вывозил нас к морю, где Маша сидела под большим зонтом и дышала морским воздухом. Ей понравилась сладкая крымская черешня (вроде в Эфиопии я не видел черешни, только виноград, и она с удовольствием ее ела). Так пролетело две недели как один день и я уже стал привыкать к неспешной и размеренной дачной жизни, как пришла телеграмма от Артамонова, где дворецкий писал, что принесли телеграмму из Швеции и он, с помощью сына-гимназиста кого-то из соседей разобрал, что она касается какой-то отгрузки в Россию с прибытием через три дня, то есть, уже через два, пока разбирали текст отправляли телеграмму и везли ее сюда из Севастополя. Пришлось срочно вызывать свой вагон и ехать. Дал на всякий случай телеграмму, что груз выгружать на Обуховском заводе, если это гусеничная машина, а если ружья — то везти на Екатерининский канал к нам. Прибывших людей разместить во флигеле со слугами (это, если дворецкий забыл, что я ему говорил перед отъездом).

[1] Истребителями тогда называли эскадренные миноносцы, мореходные корабли с экипажем 70-100 человек с двумя трехдюймовыми и 4–5 орудиями более мелких калибров или пулеметов, а также в двумя-тремя поворотными торпедными аппаратами. Миноносцы, соответственно, были более мелкими кораблями, действовавшими вблизи побережья недалеко от портов.

[2] Реальная личность, основавшая в середине XIX века сыскное агентство в США.

[3] Впервые у Чехова наступило грозное осложнение в виде обильного (профузного) легочного кровотечения в 1897 г., во время обеда с Сувориным, который потом отразил это в воспоминаниях. Несмотря на то, что многие говорили, что Чехов запустил болезнь, не веря в страшный диагноз, Суворин писал, что Антон Павлович сказал ему про то, что доктора, желая утешить пациентов, в таких случаях говорят, что это — желудочное кровотечение, но он-то (то есть Чехов) знает, что это туберкулез, как у брата.

[4] Сжатие легкого воздухом, запущенным в плевральную полость, при этом стенки каверны спадаются и, иногда, она исчезает, зарастая соединительной тканью, успех будет больше при одновременном использование химиотерапиии.

Глава 7. Буйство варягов

1 августа 1893 г., Санкт-Петербург.

Приехав домой, первым делом спросил у Артамонова, какие новости, приехали ли шведы. Артамонов как-то отвел глаза в сторону, что мне не понравилось, и ответил, что приехали.

— И где же они, что-то я никого из гостей в доме не вижу и не слышу.

— Так в полиции, в холодной сидят, у околоточного[1]…

Выяснилось, что доблестные викинги, прибыв вчера в столицу варварского государства, первым делом отправились выпить в ближайший кабак. Правда, перед этим они разгрузили ящики в подвал и они там теперь под замком (ружья, а не шведы). За обедом Артамонов велел налить гостям, но тем, видать, показалось мало и шведы отправились на поиски приключений. Вот что-то такое есть в Питере, что, как только скандинавы туда попадают, им бы только нажраться водки до поросячьего визга, что я, пьяных финнов в Ленинграде не насмотрелся в свое время? И ладно бы потомки викингов просто упились «в зюзю», нет, им еще и поскандалить захотелось, а потом вступить в схватку с вызванной трактирщиком полицией. В результате шведов скрутили и отвезли «на съезжую», то есть, по-нынешнему, в обезьянник, где они в данный момент и изволят пребывать.

Пришлось надевать генеральское летнее пальто нараспашку, чтобы было видно ордена и ехать в участок. Вид тайного советника с боевыми орденами произвел должное впечатление на знакомого околоточного надзирателя (все же княжеский особняк в его околотке).

— Ваше превосходительство, если бы мы знали, что эти немцы к вам, мы бы их сами утихомирили и к вам связанными доставили, но, ваше сиятельство, уж не обессудьте, дело так повернулось, что сейчас коллежский асессор из городского полицейского управления со шведским консулом разбираются, и я уже не вправе решать. Нападение на полицию «при исполнении» им предъявляют, а это дело серьезное, судом и тюрьмой пахнет.

Тут дверь из кабинета распахнулась и в коридоре показался красный как рак, толстый и одышливый гражданский, видимо, консул, пыхтя и что-то недовольно ворча под нос, не удостоив меня взглядом, он проследовал к выходу. Видимо, облом, не с той стороны зашел, а еще дипломат. Спросил у околоточного, как зовут асессора и попросил доложить обо мне. Через пять минут полицейский пригласил меня в кабинет. Встретил меня асессор стоя, со всем почтением к чину и орденам, но узнав, по какому делу я пожаловал, сразу ушел в глухую оборону: знать ничего не знаю, оскорбление мундира, сопротивление полиции, все только через суд, делу дан ход, градоначальник в курсе, шведскому посольству в освобождении подданных короля только что официально отказано.

Попытался объяснить, что здесь дело государственное, эти люди — инженеры и техники, которые сопровождают военный груз на обуховский Завод. Дело оборонное, на контроле у государя, что мне, к императору обращаться по пустякам? Может быть, решим как-то полюбовно, к общему согласию (надеялся, что обойдется деньгами — компенсацией пострадавшим полицейским и за урон чести и сохранности мундира). Не тут-то было, асессор развел руками, только, если градоначальник (а он теперь совмещает и функции обер-полицмейстера) фон Валь даст письменное указание освободить под залог. Попросил хотя бы поговорить с задержанными, это мне разрешили. Прошел в камеру, вид у шведов был еще тот: синие небритые опухшие рожи, у двоих «фонари» под глазами (под разными, различать хорошо), третий с оторванным рукавом сюртука, четвертый с вырванными «с мясом» пуговицами.

Да, повеселились ребятки на славу. Как мне только что рассказал полицейский чиновник, сначала шведы сцепились с какими-то мастеровыми и выкинули их на улицу, потом потребовали еще водки, а когда трактирщик отказал (перед этим он послал мальчишку за околоточным надзирателем), то принялись крушить лавку: переворачивали столы, били посуду, а когда появился околоточный и по-хорошему попросил «господ немцев» заплатить за ущерб трактирщику и убираться вон, то они схватили его за руки и за ноги и, раскачав, бросили с крыльца в грязную лужу с кучей конского навоза посредине (что уже непорядок).