Сводные (СИ) - Майер Жасмин - Страница 29

Я хочу провалиться сквозь землю, но не успею сфокусироваться на стыде, потому что в этот же миг он целует меня. От острого, запретного, нового ощущения меня буквально подбрасывает на кровати. Кай крепко держит под бедра, прижимается ко мне ртом, и сильные движения его языка жалят, дразнят, изводят. Хватаюсь ладонями за простынь, одеяло, вещи, как будто сейчас и правда взлечу.

Комната начинает кружиться перед глазами, стыд теперь кажется такой неуместной глупостью, и даже жаль, что этого не произошло еще раньше. Ощущений слишком много, и мое тело становится похоже на натянутую до предела струну. Меня колотит мелкой дрожью, и я подаюсь к нему бедрами, отвечая всем телом на размеренные движения ладони, сильнее кусая губы.

Еще. Я хочу еще. 

Укус. 

Поцелуй.

Дразнящие прикосновения кончиком языка и скользящие движения пальца. 

Мне мало. 

Я безмолвно требую еще и еще, и хватка на моих бедрах становится жестче, когда я упираюсь пятками в его плечи и словно бы так и норовлю убежать, но на самом деле это не так. Тело мне больше неподвластно. Я бы хотела остановиться, замереть, застыть и наслаждаться, но устоять перед сжигающим огнем невозможно.

Я выгибаюсь сильнее, еще сильнее, чем раньше. Впиваюсь до боли ногтями в собственные ладони и, кажется, кричу. Чересчур громко, чем дозволено. Но больше ничего не имеет значения. Только освобождение. И сила удовольствия, которая бетонным катком вжимает меня в постель, заставляя сбиться дыхание. Окончательно разлететься на тысячи осколков, ослепнув как от взрыва сверхновой и оглохнув от собственного крика.

Глава 23

Только чудом я не срываю с себя джинсы и не вхожу в нее на всю длину, разом, чтобы наконец-то унять этот голод, насытить потребность, которая лишает разума и возможности мыслить.

Нет. 

Не сегодня. 

Чудом смотрю на время и понимаю, что не успеем. Я знаю планы матери и Платона, в лучшем случае минут через десять они будут дома.

А после крика балеринки я знаю, что правильнее будет оставить все, как есть. Хотя бы сегодня. Спешить некуда. А еще — у нее будет последний шанс передумать.

Падаю рядом с ней на кровать, и она обвивает меня, как лиана, руками и ногами. Все еще мокрая, довольная, сбитая с толку новыми ощущениями. У нее глаза по пять копеек, а на губах улыбка сытого кота. 

Почему именно мне досталась именно она? Такая доверчивая, чистая, открытая.

Говорить тяжело. Все мои силы уходят на то, чтобы сдержаться. Хочу дать себе пять минут, которые у меня есть в запасе, и уйти к себе. Спокойно принять душ. Мне хватит даже просто вспомнить ее вкус, лихорадочные движения бедер.

Обнимаю ее и даже не глажу, потому что знаю, что не смогу остановиться. Я никогда не отличался выдержкой, а запретам я до сих пор не умею говорить “Нет”. Но брать чужие машины — это одно, а вот связать себя с Юлей совсем другое. Почему я? Почему она выбрала меня?

Дышу неглубоко, закрыв глаза. Надеюсь, что буря в мыслях все-таки осядет, успокоится. Что я смогу не совершить эту ошибку сегодня, а завтра она одумается. Ей нужен другой парень. Который будет дарить цветы за свой счет, а не воровать деньги со счета богатого мажора.

Старательно гноблю себя, втаптывая в грязь, надеясь, что это отрезвит. Поможет встать и уйти из ее кровати, особенно до того, как явятся наши родители. Еще одна головная боль. Она достойна того, чтобы не скрывать отношения. Не прятаться по углам. Но я более чем уверен, ни Платон, ни тем более моя мама не поддержат нас.

Платон не станет спокойно смотреть на то, как я сплю с его дочерью в  его же доме. В его глазах Юля еще в том возрасте, когда можно и с куклами поиграть, и пусть он неправ, и она давно выросла, от этого не легче.

Даю себе пять минут, чтобы потом поцеловать ее и уйти к себе. Но каменею, когда чувствую ее пальцы на своем животе.

Распахнув глаза, встречаюсь с ее любознательным взглядом. Юля, как чертов Марко Поло, размышляющий над Шелковым путем в Азию, в задумчивости водит пальцем по моему животу, будто бы случайно касаясь пряжки ремня, который и без того вот-вот лопнет.

— Что ты… 

При виде того, как она облизывает губы, мой голос осекается.

Уйти, я должен уйти. Прямо сейчас. Но я не могу пошевелиться, как будто все тело налилось свинцом, когда она аккуратно вытягивает ремень из петель и после берется за пуговицы на джинсах.

Все-таки перехватываю ее руку.

— Я хочу,  — говорит она тоном избалованной девчонки, которая все получала по первому же желанию.

Аккуратный вжик заставляет меня замереть на месте, потому что ни одного прикосновения я не хотел так сильно, как сейчас. Любому, кто помешал бы ей, я свернул бы шею, но не самому же себе.

Приподнимаю бедра, чтобы ей было легче снять с меня джинсы, пусть и не так изящно, как это только что делала она. Все еще голая, между моих ног. Я завидую самому себе и себя же и проклинаю. Делаю вид, будто бы не так уж сильно мне это все и надо, а с другой я адски сильно хочу накрутить ее волосы на кулак и войти в ее рот так глубоко, насколько это возможно. Безумие, которое сжигает меня с самого первого прикосновения к ней. Разве с хорошими девочками так поступают? Разве они могут хотеть того, о чем понятия не имеют?

 — Как… — шепчет Юля, — как мне сделать это?

Приехали.

В сердцах хочется ударить себя по лбу, одеться и уйти, но вместо этого беру ее ладонь. Неловкое невесомое прикосновение пальчиков отзываются болью в челюсти — я стискиваю зубы так, что ломит в висках.

Перехватываю ее кисть, умоляя о том, чтобы она остановилась. Одно движение, и я опрокину ее на спину и возьму свое. Юля понимает это движение по-своему: смотрит испугано. Как будто боится, что сделала мне больно.

— Все нормально, — говорить удается с трудом. Я сейчас больше похож на пещерного человека, чем на разумного человека. — Ты не обязана.

— Но у тебя ведь… — она опускает взгляд и снова с жадностью первооткрывателя рассматривает бугор между моих ног.

Легкомысленно пожимаю плечами. Вслух врать о том, что это ерунда, которая не стоит ее внимания, я не могу.

— Сейчас придут. Лучше не надо. 

Юлька бросает взгляд на часы на прикроватной тумбе. Кивает. Тянется к покрывалу на кровати и оборачивается в него.

Вот и все.

Кое-как поднимаюсь. Комната кружится перед глазами. Неудивительно, все мои органы сейчас испытывают кислородное голодание, кроме одного, в котором сейчас все четыре литра крови, что есть у меня в теле.

Нужно одеться, но я не могу справиться с пуговицами. Не знаю, как это смотрится со стороны, наверное, я похож на дибила, у которого вот-вот начнет течь слюна из уголка рта. Кое-как натягиваю батник, а джинсы на бедрах все равно не сходятся.

Берусь за ручку, но Юля вздрагивает, когда хлопает входная дверь в квартиру. Поздно.

Моя мама говорит без умолку и с каким-то восторгом, но тихо. Слов различить нельзя. На часах полночь. Они как минимум не станут стучаться к нам, хватит с них и того, что наши вещи и обувь есть в прихожей.

Касаюсь лбом двери и жду, пока они перестанут ходить и исчезнут в своей спальне. Платон практически не говорит. Отделывается односложными ответами. До угона я следил какое-то время за его перемещениями. Тусовщиком Платон Дмитриев никогда не был, а вечера всегда проводил дома.

— Чаю хочу, — произносит Платон где-то поблизости. — Будешь?

— Нет, я в душ, — моя мама бесшумно проходит по коридору во вторую ванную. 

А Платон, похоже, остается на кухне. 

И оттуда он прекрасно заметит, если я сейчас выйду из Юлиной спальни.

Юля подкрадывается ближе. Смотрит мне в глаза, а потом раньше, чем я понимаю, что происходит, берется за края моих расстегнутых джинс и спускает их до щиколоток.

— Что ты делаешь…

— Ты все равно здесь.

Кажется, я серьезно недооценивал эту девчонку.

— Не надо.

— Ты не хочешь?

Вопрос выдает ее неопытность. Я с трудом стою на ногах из-за потери равновесия и не могу нормально смотреть на ее голые плечи и плед, под которым ничего нет, а она думает, что я ее не хочу.