Демократия по чёрному (СИ) - Птица Алексей - Страница 5

А вот воинов, было намного меньше, чем оружия. Две тысячи испытанных воинов, тысяча молодых бойцов, и сотня лучших диверсантов, вооружённых короткоствольными двустволками, называемыми «лупарами», и, вдобавок к ним, револьверами. Револьверов было по два на брата, у тех, кто не имел ружья, и по одному, у тех, у кого было ружьё.

Командовать ими я назначил пигмея Жало, так хорошо зарекомендовавшего себя в партизанской и диверсионной войне. Карьеру он не стремился сделать, так что командир сотни, это его устраивало, мне же и лучше.

Было ещё и пять тысяч пленных негров, бывших французских тиральеров, с которыми я не знал, что делать. В итоге, предложил им перейти на мою сторону, пообещав смерть, или крест… коптский. Я не ошибся в них, все они выбрали принятие христианства, ревностные, блин… адепты веры. Не все из них пожелали остаться воинами, многие оказались умельцами, и перешли в мои мастерские, кому, что было по душе, либо работать на поля.

В сельском хозяйстве, меня радовал прогресс, а также появившаяся возможность хранить в запасе продовольствие, для чего, с помощью русских, были сделаны склады. Это позволяло мне расширять посевы, вокруг всех моих городов и небольших селений, и не бояться, что урожай пропадёт. Ведь лень негров и появлялась из-за того, что у них не было возможности хранить большие запасы зерна. А влажный и жаркий климат не позволял хранить мясо в больших количествах. Вот они, зачастую, и бедствовали, из-за этого, и своего, укоренившегося веками, менталитета.

Благодаря появившимся запасам, даже пришлось наладить небольшой натуральный обмен, устраняя дефицит продуктов, или предметов обихода быта негритянского населения других районов.

За всем этим следил Бедлам, и совет старейшин, в который входили представители всех племён, которые жили на подконтрольной мне территории.

Вернувшись с победой, я стал свидетелем негритянских разборок, проходивших в городе Бырр. Там собралось пять, или шесть, разных племён, с разными верованиями и ритуалами, пришедшими из глубины веков. Не все ещё приняли православие… сволочи.

Дело дошло до обоюдного смертоубийства. Никто не трогал народ банда, ведь вождь, и почти все военачальники, были пока из него, но вот между остальными племенами, волею судьбы согнанными вместе, пошли дикие разногласия.

Оказывается, группа племён банту, не любили племена азанде. А макарака ненавидели бари. Я подоспел уже почти к концу разборок. Первое, что я сделал, это выгнал всех участников и соучастников, вместе с их семьями, из города, в саванну.

Затем, приступил к воспитательному процессу. Воспитательный процесс, это чудо из чудес, а здесь это отсутствовало. В итоге, зачинщики были привязаны к позорным столбам, друг напротив друга, их жёны и дети сидели у их ног, без еды и воды, в то время, как их кормили и поили.

Как они не отказывались от еды и воды, умоляя отдать все своим родственникам, я был глух и неумолим. Тех, у кого не нашлось никого, я просто повесил на баобабах, вниз головой, а потом отдал их тела гиенам.

Жестоко? Безусловно! Только ведь, погибнет намного больше людей, а мне не нужны постоянные разборки, у кого голова более правильной формы, и что правильнее носить — тарелки в губах, или обручи на шее. Идите-ка, вы, все в … опу, со своими проблемами, высосанными из их мужского детородного органа.

Пора было убирать различия, обзывая всех одним названием, и рожать свой единый язык. Рожать его в муках, с кровью, с пеной на губах, и соплями в носу, но рожать, причём, безостановочно. Иначе — гибель всех зачатков государственности, разобщённость, и снова дикость. Какая уж там Империя, карликовое государство, как максимум приложенных усилий.

Но, пока у меня не было специалистов, и я ещё только размышлял, на основе какого языка создать африканский, по примеру «африкаанса». Мысли уже были, по примеру латиницы, назвать мамбицей. Всё равно, другой письменности тут не было.

Убедившись, что всех участников разборок, вроде как проняло, я окрестил их всех скопом, не слушая возражений и причитаний. Недовольных изгонял, агрессивных расстреливал, пока не добился желаемого, и всеобщей покорности своей паствы.

На душе было дюже погано, но принцип малой крови постоянно стоял перед глазами. Отец Кирилл отпустил мои грехи, сделанные во имя веры, «очистив» мою душу. Дальше пошло значительно легче. И конфликт был на время улажен, но ещё многое предстояло сделать в этом направлении.

Ох, много, но дорогу осилит идущий, и я продолжал идти во тьме, подсвечивая себе фингалом, полученным от особо буйного негра, из племени бари, с которым, не удержавшись, пошёл врукопашную. Свиты, способной оградить меня от подобных проявлений неуважения, у меня ещё не было, а кулаки вот были. Но один удар я пропустил, каюсь. Зато, мой прямой справа, надолго отключил… наглеца, и челюсть я ему сломал, но это так, рабочие моменты новоявленного князя.

Понимая, что проблема назрела, я сделал турне по всем своим городам, и наиболее крупным селениям, пользуясь передышкой, и отсутствием необходимости воевать.

В каждом городе, с помощью отца Кирилла, который всюду сопровождал меня с этой, воистину, легендарной миссией, я насильно крестил всех тех, кто увиливал от новой веры. А также объявлял о создании нового народа, «каракеше», который будет жить по новым обычаям, но, не уничтожая старые, а подстраивая их под себя.

Слово было татарским, и обозначало «чёрный человек». На мой взгляд, оно хорошо подходило под африканский менталитет. Выкопал я его из глубин своего мозга, случайно прочитав когда-то, в, не помню какой, книге.

Так что, если ты хочешь жить, и процветать, под моим руководством и моей защитой, называй себя каракешем, не хочешь — свободен, на все четыре стороны. Главное условие, все племенные распри остаются в прошлой жизни, а сейчас, все каракеше, нравится это кому-то, или нет.

Свободных было немного, и я их не преследовал, впоследствии, большинство добровольно вернулись обратно, остальных же, ждала печальная участь изгоев.

Отец Кирилл, вместе с отцом Мефодием, вернувшимся из Абиссинии, привели с собой целую когорту молодых священников, ставших окормлять паству, и строить небольшие часовни, из дерева и глины. До каменных храмов пока было, как до китайской пасхи, но, лиха беда начало. На дворе был уже 1891 год, а мне стукнуло тридцать.

Тридцать лет, тридцать лет, а ума в голове до сих пор нет. Отмечать свой юбилей я не стал, не с кем, и незачем. Выпил двести грамм, настоянного на травах, и небольшой, но очень ядовитой, змее, настойки, съел жареного мяса, вкусно приготовленного моим личным поваром Куком. Поиграл с подросшими дочками, и на боковую.

Процесс обретения государственности шёл, и его было не остановить. На западной границе бдил Момо, вместе со своим отмороженным отрядом, ставший градоначальником Банги. В Бырре командовал рас Аллула, тренируя молодых воинов. В Бараке засел Ярый, со своей тысячей. А я мучился здесь, в своей деревне, ставшей городом, под названием Баграм, тренируя четыре тысячи пленных негров.

Развлекался я, как мог, выявляя степень лояльности бывших пленных, и гоняя их так, чтобы даже ночью, во снах, к ним не приходили женщины. А нечего отлынивать от тягот и лишений негритянской армейской службы. Я тут сам не гам, и другим не дам.

А ещё, я вызвал к себе Бедлама. Тот явился, весь в трудах, весь в заботах, утирая лоб от обильного пота. Конечно, когда у тебя родилась тройня, поневоле вспотеешь, да ещё и куча родственников, которым надо мозги править, будешь крутиться, словно белка в колесе. Ну, да ему полезно, жиреть не станет, а то склонен он к полноте.

— Бедлам, ищи охотников. Ловите жеребят зебр, приручайте их, а потом посмотрим, что можно будет с ними делать! Но это ещё не всё. Ловите слонят, парочки, я думаю, будет достаточно. Ну, и целую свору щенков гиены, будем из них делать служебных животных. Гиеновидную собаку, тоже не забудьте, если поймаете.

Почесав свою лысую башку, от таких неожиданных, для него, задач, Бедлам ушёл. Представляю себе такую картину. Бегут по саванне чернокожие солдаты, а впереди них, заунывно хохоча, и высоко подкидывая зады несуразного туловища, скачут гиены, плотоядно оскалившись. Да, ещё выбрать пострашнее, и размалевать их морды светящимся раствором.