Негритюд в багровых тонах (СИ) - Птица Алексей - Страница 3

О бельгийских наёмниках я знал, но не знал, где они сейчас находятся, и в этом мой сон был явно в руку. Вызванный моим телохранителем, Жало быстро прибыл, ловко перебирая своими маленькими ножками. Глядя на него, я понял, что быстро найти наших противников он сам лично не сможет.

Объяснив ему на словах свои опасения, я машинально добавил, что волнуюсь не просто так, а в результате плохого сна. Жало, который и до этого слушал меня внимательно, после моих слов о гадком сне весь подобрался, сосредоточился, и на его невыразительном лице промелькнула мимолётная гримаса страха и безысходности.

Кивнув мне в знак того, что всё понял и осознал, он исчез, отдавая указания своим подчинённым. Через пять минут, в разные стороны убежали пятёрки самых быстроногих и опытных его воинов.

На душе сразу стало как-то легче. Приставив к глазам бинокль, я начал обшаривать взглядом все окрестности, а также находившийся далеко впереди лагерь английской пехоты. Шанс на победу, или хотя бы паритет, всё равно оставался.

Англичане в отдельности, и англосаксы в общем, не были никогда выдающимися воинами, почти всегда они опирались на преимущество в техническом плане. В средневековье это было очевидно. Ну, а разгром французского рыцарства в битве при Пуатье излишне ангажирован. Но лошадей английские лучники перебили, это факт.

Сейчас мои войска выступали в роли лошадей французского рыцарства, как бы это ни было обидно. Зато был шанс в будущем услышать очередную легенду об очень сильных африканских воинах, под управлением Иоанна Тёмного (зулусы отдыхают!).

На западе растянулась цепь невысоких холмов, частично закрывавших мне обзор. На северо-востоке возвышались два относительно высоких холма, за которыми просматривалась полоса лесостепи, с многочисленными небольшими речушками, а за ними возвышалась большая стена джунглей.

Четыре трофейные батареи, по моему указанию, выкатывались на прямую наводку, а пять, прошедших со мною весь Габон, пушек оставались в центре лагеря до начала боя. В случаи нашей атаки, они транспортировались вручную в боевые порядки и участвовали в общем наступлении.

Не все орудия были исправны, и те, что погибли от грязи и неумелого обращения, были собраны на отдельную площадку, с затерявшимся среди них одним исправным орудием, с одной единственной целью, изображать из себя отдельную батарею, готовую открыть огонь в сторону англичан.

Вся чернокожая орудийная прислуга трофейных орудий еле-еле смогла обучиться минимально необходимым действиям при ведении огня из орудий. Общий смысл был таков. Встав перед орудием, я орал — «Смотрим и повторяем». Затем, медленно открывал орудийный замок, шёл за снарядом, оттирал его от смазки сорванным тут же пучком травы, и показывал, как вставлять в ствол орудия.

Дальше, я вставлял его в казённую часть орудия, захлопывал орудийный замок и нажимал на спусковой рычаг. Грохот выстрела возвещал о благополучном извержении снаряда из ствола орудия. Дальше следовало повторное открытие орудийного замка, откуда, с радостным лязгающим звуком, вываливалась использованная гильза, окутанная остатками пороховых газов.

Вся будущая орудийная прислуга вздымала обе руки вверх и кричала: — «Мамба — великий унган! Боги Вуду любят его! Мамба — великий громовержец! Он может управлять оружием белых!» Я кланялся…

Мляха-муха, что же это за треш. Ещё не хватало мне стать Зевсом или Перуном, в местном понимании этого образа. Обучать мне пришлось всего пару раз, остальное время с аборигенами занимался Семён Кнут, лодырь и тунеядец.

Грустно посмотрев на воинов, я дал команду собирать всех перед боем, чтобы «задвинуть» им речь о вечном и недобром.

Глава 2 Разгром.(Оборона «дурацкого брода»)

Воины выстроились посотенно. Я оглядел их нестройные ряды, здесь и сейчас стояло чуть больше пяти тысяч человек. Некоторые были ранены. В строю не было пленных, и лучших моих воинов, ушедших с Ярым. Почти пятьдесят человек из них вернулись самовольно обратно, заявив, что они будут биться и умирать вместе с Мамбой. Пожав плечами, я принял их решение и поставил в строй.

Не было лучших, но и худших тоже не было. Все они были готовы храбро сражаться с оккупантами. Страха в их чёрных глазах не было, лишь вера и преданность сияла на их лицах, устремлённых на меня.

В который раз я делаю одну и ту же ошибку, иду в бой вместе со всеми, а не стою скромно в тенёчке, на вершине холма. Но не отсидеться мне сейчас там, никак, да и не было поблизости холмов. В очередной раз решалась судьба чёрной империи, на сегодняшний момент имеющей, всего лишь, статус королевства, да и то, почти никем не признанного.

Я смотрел на суровые некрасивые лица. И наполнялся их решимостью и бесстрашием, которого сам, увы, не испытывал. Такова судьба всех уважающих себя лидеров, идти туда, куда не хочется, и делать не то, что хочется, а то, что надо сделать.

Я боялся, но в то же время знал, что не отступлю. И пусть по мне стреляют, как по мишени, как это было во сне, если смогут взять меня живым. Я всё равно поведу этих людей в бой! Я не смогу по-другому! Я не смогу предать их веру в меня. Предать их тела и души, совершив сделку с совестью, и с администрацией интервентов! Набрав в грудь побольше воздуха, я заревел…

— «Слушайте меня… все! Люди банту, и люди банда. Люди макарака и люди динка. Угандцы и конголезцы. Все те, кто стоит сейчас передо мной, для того, чтобы пойти в бой…, и возможно, остаться в этом бою навсегда!»

— Там… вы видите… стоят те, кто вероломно нарушил договор со мной, и с нашей страной. Они пришли на эту землю, которая принадлежит нам, чернокожим жителям Африки. Они пришли сюда не для того, чтобы сделать нашу жизнь лучше, или жить вместе с нами на равных условиях.

— Они пришли сюда, чтобы поработить нас и превратить в свою скотину. Свою домашнюю скотину. Покорно жующую из их рук жалкие подачки, и готовую работать на износ, по мановению руки господина. И умереть тогда, когда он захочет, или когда ты ему надоешь и больше не принесёшь ему богатство.

— Я не хочу так жить! Я хочу жить свободным. Хочу жить, как хочу я! А не так, как хочет чужой пришелец. Так защитим же нашу землю, братья, от вероломных белых, пришедших, чтобы убивать нас! Погибнем в бою, как завещали нам наши предки и наши боги.

— Великий Вуду, обращаюсь к тебе с просьбой. Даруй нам победу в этом бою, не дай погибнуть бесславно. А если суждено нам остаться на этом поле, и удобрить красную землю этой саванны, так дай нам силы забрать с собой побольше тех, кто пришёл на нашу землю незванно и по злому умыслу. Не дай им уйти от расплаты. Христианский Бог, обращаюсь и к тебе, дай нам силы и веры, облегчи наши муки при ранениях, дай умереть достойно, чтобы не посрамили мы души наших славных предков. Аминь!

«Вуду, вуду, вуду, ву-ду» — воины громко скандировали, подкидывая с каждым криком вверх стволы своих винтовок. Многие вошли в транс, делая надрезы на своих телах, грозившие впоследствии превратиться в уродливые шрамы. Почти все были размалёваны разными красками, и лишь шорты и порванные хлопчатобумажные рубашки скрывали их чёрные и тёмно-коричневые тела.

Я пригладил усы и небольшую бороду, курчавившуюся у меня на подбородке и щеках, и ещё раз оглядел неровный строй храбрых чернокожих воинов. Ни один не отвёл взгляд от глаз своего вождя. Все были готовы идти в бой и умереть, если такова их судьба.

— Воины! Никто не знает свою судьбу! И даже я! Если мне суждено погибнуть в этом бою, и сражение потеряет всяких смысл, тогда уходите небольшими группами, забирая с собой своих раненых товарищей. У вас длинные ноги и выносливые тела, вы сможете преодолеть многие расстояния, не зная усталости и давая отпор врагу.

— Где-то здесь бродят чернокожие предатели, продавшиеся за кусок лепёшки и возможность безнаказанного насилия над другими неграми. Они продались бельгийскому королю Леопольду. Убивайте их! Не давайте им преследовать себя. Отстреливайте их издалека, устраивайте засады. Нападайте ночью и исподтишка. Они трусы, они боятся вас.