Негритюд в багровых тонах (СИ) - Птица Алексей - Страница 24

Так вот, это исчадие экваториальных джунглей, серо-чёрно-полосатого цвета, с диким рыком, достойным тигра, располосовала всю лысину Саиду и разорвала уши острыми зубами.

Почувствовав, как кровь стекает по лицу и, ощутив яркую, пронзительную боль от порезов, Саид и сам заверещал благим матом на все джунгли, заинтересовав всех крупных хищников, находившихся поблизости, пока мы спасали Саида от разгневанного лесного кота.

Незамеченные нами хищники насторожились, а потом отправились искать столь заманчиво пищащую добычу. Завидев нас, они стали потихоньку подкрадываться. Их было двое, и это были два крупных леопарда, по каким-то своим причинам решившие поохотиться на нас вместе. Мы заметили их слишком поздно, а когда заметили, то успели несколько раз выстрелить, слегка задев и не убив.

Признаюсь, нервы из-за Саида совсем расшатались, и я кинулся бежать. За мною и все остальные. Саид бежал впереди всех, чудом не задевая деревья и свисающие с них лианы своими многочисленными атрибутами мужественности.

Атрибуты были все сплошь колюще-режущего свойства, а также стреляющего, и, самое главное, они не мешали ему нестись впереди всех. Разъярённый рык рассерженных пулями кошек остался далеко позади, а мы всё неслись вперёд, не разбирая дороги, пока окончательно не заблудились, попав в непроглядный сумрак быстро наступившей ночи.

На следующий день мы попытались разобрать, куда нас занесло, взбираясь с этой целью на все высокие деревья, но так этого и не поняли. Знание открылось мне только ночью, когда я взглянул на звёзды и смог определить по ним азимут нашего отклонения от прежнего маршрута.

От понимания этого я смог только грязно выругаться и грозно посмотреть на Саида, но он уже снова спокойно воспринимал всё происходящее, и только три кровавые борозды, пересекавшие его лицо, начинавшиеся с середины головы, напоминали о его тайных страхах.

Как говорится, идём мы с тобой поперёк борозды, мне всё равно, и тебе до звезды.

Только через полтора месяца мы смогли выбраться из джунглей и выйти в саванну, гораздо севернее Банги, а потом и добраться до неё, передвигаясь не меньше двух недель пешком. Много интересного мне пришлось повидать в слабо обитаемых реликтовых джунглях. Поначалу я думал, что там вообще никто не живёт, но однажды мы забрели в особенно мрачный уголок, находившийся посреди болота.

Этот, совсем не райский, уголок был расположен на небольшом островке, посреди заболоченной низменности, образовавшейся от разлившегося ручья, и куда мы свернули, надеясь сократить свой путь. Как жестоко мы ошибались, еле выбираясь из грязи и тины, смачно засасывающей наши, и без того чёрные, голые ноги.

На этом болоте я повстречал много, не виданных мною ранее, разновидностей змей. Это даже обрадовало меня и я, с энтузиазмом исследователя всего нового, стал их отлавливать и сцеживать яд, подвергнув немалому шоку от увиденного Саида. Остальные, вроде как, уже попривыкли.

Но, если бы не моя страсть к змеям, уж точно, не все бы мы выбрались отсюда живыми. Духи вуду владели этим местом и, как оказалось, весьма долгое время, если не сказать, всегда. А моё умение, да покровительство змееголового бога Сета, или, по-русски, Велеса, а, может быть, и Уробороса, сослужило нам отличную службу.

Там, на этом островке, мы и наткнулись на жалкие остатки некогда могучего и многочисленного племени, которым правил дряхлый, умирающий от старости, унган. Это был очень древний старик со сморщенной и обвисшей на его теле чёрной кожей, которая, когда он ходил, натягивалась, будто крылья летучей мыши. Может, он и был раньше оборотнем, я не знаю, но то, что он внушал к себе почтение и уважение, это факт.

Несколько стрел просвистело мимо нас, а одна впилась в одного из моих воинов, сразив наповал. Грохот наших револьверных выстрелов обратил в бегство местных аборигенов, а моё копьё, воткнутое с разбегу в одного из них, поверившего в своё бессмертие, окончательно расставило все точки, над всеми английскими буквами.

Больше всего аборигенов напугали не наши выстрелы, а моё копьё, со свисающими с него шкурками змей, в том числе, и свежих, пойманных на их болоте. Но, одного воина я потерял. Обратив в бегство местное мелкое племя, мы захватили их деревню.

Ну, что тут можно сказать. Изоляция ещё никому не пошла на пользу. Почти все жители деревни несли на себе печать вырождения. Особенно это видно было по женщинам и детям. Я не планировал оставаться здесь, и уже засобирался идти дальше, когда ко мне обратился древний старик, правивший этой деревней.

Сделав несколько пассов руками, он обратился ко мне на неизвестном языке, потом, увидев, что я его не понимаю, стал менять языки, многих из которых я не знал, и даже никогда не слышал.

Наконец, методом перебора, он смог добиться понимания, и стал разговаривать на ломаном сонго, употребляя слова и из других африканских языков, которые я частично знал. Беседа оказалась, на редкость, содержательной, о чём я потом часто вспоминал.

— Я приветствую тебя, сильнейший из молодых унганов. Твой путь случаен, но не случайна наша встреча, человек с белой душой. Ты пришёл за знаниями. Тебя ведут двое.

— О…, я вижу их тени за твоей спиной! И неожиданно, добавил на латинском: «Invisibilis — visibilis». (Невидимое — видимо). Пойдём в мою хижину, и я расскажу тебе больше.

Ошарашенный таким приёмом, я проследовал вслед за ним в полуразрушенное жилище, представляющее собой землянку, крытую ветками и травой. Войдя, мы присели у открытого очага, на котором кипел котелок с неизвестным варевом, испускающим клубы белого пара.

Древний унган провёл сморщенной чёрной ладонью над паром, разгоняя его клубы. Запустив в котелок черепок разбитой глиняной чашки, он, пошамкав беззубым ртом, пробуя на вкус своё варево, изрёк: «Нужна яркая вспышка, огонь, нужен яркий огонь. У меня давно уже нет порошка этого металла».

Прислушавшись, я с удивлением вдруг понял, что старик просит магний. Покопавшись в своём дорожном мешке, я нашёл небольшой мешочек, со щепоткой магния, носимый мною на всякий случай.

Протянув его старику, я увидел, как он, нисколько не сомневаясь, взял щепотку и бросил её в огонь. Вспыхнуло пламя, породив бурное кипение парящей жидкости в котелке. Древний старик подхватился со своего места и бросился к стене хижины, сняв с неё два предмета, болтающихся на примитивных креплениях.

Первым был небольшой нож, с обсидиановым лезвием и костяной ручкой, покрытой искусной резьбой, изображающей людей с головами животных. Вторым предметом оказалась небольшая, почерневшая от времени, металлическая чаша.

Поставив чашу на землю, старик стал колдовать над ней, наливая варево из котелка, подбрасывая туда разные порошки и кусочки неведомо чего, самого разного вида, но, в основном, сморщенного.

Мне в них виделись самые разнообразные вещи, вплоть, до не очень хороших частей, и отнюдь, не животных. Но, наверняка это определить было нельзя, и я молча наблюдал за действиями старика. Моя интуиция молчала, будто сбежала в ужасе перед происходящим. А мне было интересно.

В том, что это был унган, я нисколько не сомневался. Мало того, это был великий унган, которому никто из тех, кого я уже видел, и в подмётки не годился, и я очень сильно подозревал, что и я годился ему, разве что, в подмастерья.

Закончив священнодействовать над чашей, старик рассёк ножом левое запястье. Неохотно из его вен выступила кровь и начала сползать по руке вниз. Старческая кровь была густая, словно масло. Сползая по иссохшей от старости руке, она медленно стекала в чашу. Капли крови, попадая в отвар, кружили по кругу, создавая своей консистенцией мини-водоворот.

Это было похоже на химическую реакцию, правда, с непредсказуемыми последствиями. Жидкость, находящаяся в чаше, под воздействием крови старика, а может быть, и самой чаши, начала бурлить и вращаться по часовой стрелке. Подождав, пока она успокоится, старик вылил содержимое чаши в котёл.

Варево в котле перестало парить, и вобрав в себя новую жидкость, вскипело. Выплеснув чёрную пену, и не сильно забурлив, жидкость стала клубиться, а сам пар принял отчётливый по окраске, тёмный цвет.