Хильдегарда. Ведунья севера (СИ) - Шёпот Светлана Богдановна - Страница 45

– На нашей земле? – спросила, улыбнувшись.

– Конечно, – Тор усмехнулся. – Я даже не стану вводить слишком большую плату за проживание в городе.

– Землю продавать, значит, не будешь?

– Нет, – Тор махнул рукой. – Плату за землю можно взять единожды, а пошлину за проживание жители города будут платить постоянно.

– Ярлы могут не согласиться на подобное.

– Ярлов пара десятков, а людей тысячи. Несколько домов я, так уж и быть, продам. Осталось убедить всех, что это необходимо.

– Да уж, иногда убедить человека труднее всего, –  вздохнула.

После ужина мы переместились в спальню. Про найденные деньги и камни я и не вспомнила, а на следующее утро подумала, что они мне еще пригодятся. Всё-таки война войной, а замок приводить в порядок нужно. Бесплатно никто работать не станет, да тот же Йон – ему надо будет подкинуть пару монет, так сказать, для стимуляции вдохновения. Художник не обязательно должен быть голодным и несчастным, чтобы творить шедевры.

Так как в кабинете мне больше делать было нечего, а в комнате сидеть одной жутко скучно, я попросила Тора с утра провожать меня в комнату женщин. Мужу не слишком понравилось мое желание, но он понимал, что запереть меня в спальне – не слишком хорошая идея. Так что теперь с утра мы вместе завтракали в комнате, потом он провожал меня к женщинам, а сам уходил на весь день по делам. Новости я узнавала либо у жен воинов, либо от самого Тора.

– Госпожа, – робко позвала меня как-то Улла. – Мой отец…

– Гончар, – вспомнила я мгновенно, откладывая в сторону кусок зеленой ткани.

– Верно, – Улла улыбнулась. – Он давно в замке и ждет ваших распоряжений.

– Ждет? Это хорошо.  Пусть приходит. Хочу поговорить с ним.

– Я передам, – Улла поклонилась и вышла из комнаты.

Я глянула в окно. Вечер медленно накрывал замок. И было в этом что-то столь странно чарующее, и я бессознательно запела.

Глава 15

С того дня в воздухе словно повисло напряжение. Тор по-прежнему запрещал мне свободно передвигаться по замку. Может быть, другая на моем месте возмутилась бы подобному обращению, но я терпела, понимая, что мужу сейчас не до меня. Он и так приходил вечером в спальню настолько уставшим, что иной раз засыпал, не успев даже раздеться до конца. Не хватало ему еще волнений обо мне. Поэтому я занималась своими делами, стараясь не обращать внимания на то, что вместо двух стражников меня стали везде сопровождать трое, свободно ходить по замку я не могла, а иногда меня и вовсе не выпускали из комнаты. В такие дни я усиленно занималась магией.

С ней дела обстояли хорошо. После того раза, как я залечила порез на руке Рагны, я перестала зубрить слова заклинаний. Зачем, если в нужный момент из меня рвется нечто совсем иное?

Мы с Хельгой пытались записать слова моих песен, но потерпели неудачу. Девушка уверенно заявляла, что слов никаких нет, есть лишь непонятные звуки, которые перенести на бумагу она никак не может.

Пришлось оставить это до тех времен, пока я не научусь магичить без погружения в некий транс. Была у меня мысль, что пою я на русском, хотя странно, что никто не может разобрать звуки. Ведь даже в незнакомом языке можно уловить отдельные слова или хотя бы слоги.

Правда, стоит отметить, что в песенный транс я впадала, только когда магичить приходилось всерьез. В основном, когда нужно было кого-то лечить. В остальное время я вполне себя осознавала. В такое время для получения нужного результата мне не нужно было петь в полном смысле этого слова. Мне стоило промурлыкать незатейливый мотив, как сила наполняла все вокруг, покорно делая то, что я хотела.

Это было замечательно, но в этом крылась и опасность. Сила реагировала на любое мое пение. Она не различала, когда я просто решила спеть, а когда хочу поколдовать. Что в этом страшного? А то, что когда я неосознанно начинала напевать, то и колдовала неосознанно. Как в тот раз с морозными узорами на стенах.

Или в тот день, когда я залюбовалась накрывшим горные пики вечером, заставив пойти в комнате снег, сверкающий всеми цветами радуги. Женщины тогда сильно удивились, потом порадовались (хотя в них и ощущалась легкая скованность), но я, в отличие от них, понимала, какую опасность представляет подобное мое колдовство.

Это тогда я была в благодушном настроении и наколдовала разноцветный снег, а будь я зла или расстроена? Сила – она ведь словно раскрашивается моими эмоциями, выплескиваясь в мир тем, что у меня на душе.

Именно поэтому я старалась следить за собой.

Со временем я немного разобралась в своих новых способностях. Странно, но они не пугали меня, хотя и не восхищали особо. Сила воспринималась мною как нечто нормальное и обыденное, как часть меня. Когда я поняла это, то сильно удивилась, но потом решила, что лучше так, чем бояться того, от чего избавиться нельзя.

Так как слова мне были не нужны, я играла с эмоциональной составляющей мелодий. Если мне требовалось что-то сотворить, то пение выходило нежным, плавным, ласковым, а если разрушить, то резким, отрывистым и довольно громким.

Люди поначалу немного сторонились меня. Даже налаженные, казалось бы, отношения с женщинами после цветного снега слегка пошатнулись. Нет, они по-прежнему спокойно разговаривали со мной, советовались, обсуждали что-то, но я чувствовала, как внутри они напряжены. Когда я выходила из комнаты, то буквально затылком ощущала облегченный вздох.

Так длилось до того момента, пока не случилась беда. Вернее, чуть не случилась.

Это был конец местного февраля. Несколько недель до того стоял настолько крепкий мороз, что выходить на улицу было просто опасно. К тому времени мы с женщинами все-таки изготовили тяжелые гобелены, которыми закрыли окна в спальнях. Дуть стало заметно меньше. Горячие камни в печах заменялись на новые сразу же, как прежние остывали. Но даже так воздух в спальнях был прохладным, а температура не поднималась выше десяти–двенадцати градусов. Казалось, еще немного – и от мороза начнут трескаться стены.

Мужчины не покидали замок, тренируясь прямо в главном зале. Места им было мало, но деваться было некуда.

Чтобы не замерзла скотина в сараях, мужчины полностью закидали их с крышей снегом, пытаясь таким способом удержать тепло внутри строений. Помогло. Хельга рассказывала, что там даже теплее, чем в замке.

Несмотря на лютый холод, красота на улице была неописуемая. Холодная белая звезда сияла в нестерпимо голубом небе, как громадный бриллиант. Чистейшей белизны снег сверкал, слепя и заставляя глаза слезиться. Из-за этого сияния острые скалы выглядели еще более темными и зловещими, напоминая клыки хищного зверя.

Погода изменилась неожиданно и резко.

Сначала на небе вдалеке показались темные облака. Потом налетел резкий, порывистый, но довольно теплый ветер. Мороз отступил, отдав бразды правления невероятному в своей мощи бурану. Мокрый снег быстро запечатал все входы и выходы.

Буран лютовал полтора дня. И этого времени ему хватило, чтобы сровнять все вокруг, превратив в белоснежную сверкающую пустыню.

Сараи откапывали всем замком.

Хельга рассказала, что, как только стало понятно, что идет буря, сараи соединили с замком веревками. Скотина требовала ухода в любую погоду, а пробираться от замка к сараю в бурю без страховки – самоубийство. Веревки помогали ориентироваться. Однако к концу первого дня все входы были просто запечатаны, так что оставалось только ждать окончания непогоды.

После того как буря улеглась, снова ударил мороз, как бы и не более сильный, чем до этого.

Так вот о беде. Люди здесь живут крепкие, давно привычные к подобной погоде, но иногда случаются вещи, которые нельзя предугадать.

Из соседней деревни к нам пришел мужчина, принесший на руках ребенка. Мальчик лет девяти, сильно обмороженный, с лихорадкой. Маленькие ручки и ножки уже начали чернеть.

Оказалось, что это отец и сын. Под конец бурана мальчик что-то не то сделал и отец рассердился. Мальчишка то ли испугался, то ли закапризничал. В общем, он убежал из дома. В бурю. Конечно же, сразу потерялся. Отец пытался его отыскать, но понимал, что сделать это в такую погоду невозможно.