Ловец Видений (СИ) - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 33

И замер.

Берег был далеко. Исчезающе далеко – легкая тень на горизонте, то ли стена тумана, то ли гряды облаков. Где-то позади угадывались точки других каноэ – но разобрать, где его спутники, где Второй, уже было невозможно. Ругаясь себе под нос, Григ торопливо развернул лодку, взмахнул веслом – но ничего не произошло. Лодка стояла, будто ее крепко держали невидимые руки.

– Вот же гадство какое… – прошептал Григ. Начал табанить, разворачивая лодку обратно.

Теперь не было видно и лодки Марии.

Река, которая с берега казалась просто широкой, в километр от силы, внезапно стала бесконечной во всех направлениях. Григ с трудом поборол искушение попробовать забортной воды, чтобы понять, не перенесся ли он каким-то чудом в открытое море. Но предупреждение Марии тревожно билось в памяти. Поэтому он просто намочил руку, потер пальцы. Нет, характерной маслянистости, «скользкости» морской воды не ощущалось. Обычная пресная вода – речная или озерная.

Ну или дистиллированная, судя по ее чистоте.

Григ наклонил голову, вглядываясь в глубину.

Кажется, это было ошибкой.

Солнце пронизывало реку насквозь, до самого дна, но невозможно было понять, глубоко ли до него. Пространство в воде будто искажалось, плыло, оставаясь при этом совершенно чистым и прозрачным. Дно то уходило в бесконечность, становясь странным цветным ковром с причудливым белесым узором… то приближалось.

И становились видны разноцветные камешки, выстилающие дно, по которым были разбросаны человеческие кости.

Там были целые скелеты – в самых разных позах. Крупные, мужские. Поменьше, женские. Совсем крохотные, детские.

Большая часть скелетов лежала или сидела.

Но некоторые стояли.

Там были и отдельные кости, и фрагменты скелетов. То кисть руки, вцепившаяся в камень. То таз с костями ног – стоящий, покачиваясь, на дне. То оскалившийся в улыбке череп. То грудная клетка с растопыренными ребрами.

Но сильнее всего Грига потрясло то, что все, все без исключения черепа были повернуты вверх, к поверхности.

И мертвые пустые глазницы смотрели на него.

Он вдруг понял, что знает этих мертвых. Всю эту бесконечную гекатомбу, лежащую на дне бескрайней реки.

Вот эти два скелета сплелись вовсе не в объятиях. Это были молодые мужчины, ушедшие воевать за правое дело – каждый за свое. Они не знали друг друга при жизни, хотя легко могли бы стать друзьями или хотя бы приятелями. Но настал миг – и они сошлись в последнем коротком бою, чтобы умереть, вцепившись друг в друга.

Этот маленький скелет – ребенок, умерший от смертельной болезни. Понимавший, что он умирает. Свыкшийся с этой мыслью за свою короткую жизнь. Встретивший смерть точно так же спокойно и бесстрастно, как встречал каждый новый день.

Разбросанные кости – женщина, умершая в глубокой старости. Прожившая долгую жизнь, которую все считали счастливой. Никогда счастливой не бывшей. Даже не понимающей, что это такое, подлинное счастье – может быть что-то неправильное было в ее душе, а может быть, в окружающем мире…

Все эти человеческие останки, все эти разорванные и разодранные тела и судьбы – все они сейчас были как на ладони, нагие и беззащитные перед его взглядом.

Все они смотрели на него.

В пустых глазах мертвых не было ни злости, ни зависти. Они не пытались завлечь Грига в холодные глубины, не молили взять их с собой из водяного плена. Они просто смотрели на него из своей нескончаемой дали.

Григ медленно поднял лицо от воды. Опустил голову на колени.

Где-то в сердце родилась и заполнила его скорбь – тихая, беспросветная, всепоглощающая. Мир Сновидений, бывший таким радостным и ярким, остался далеко позади, за туманом, за глухой завесой. Веселые приключения, яркие праздники, страстные объятия – все это было теперь неважно, все обессмыслилось, кончилось, потерялось.

Была река, которую невозможно переплыть.

Была цель, которая никому не нужна.

Были люди, которые ничем ему не дороги.

Он попытался вспомнить лицо Лины – ведь когда-то ему казалось, что он встретил ее не случайно, нашел в ней ту, единственную, которую никак не мог отыскать в бодрствовании. Но вспоминался только секс, только поцелуи и соития, горячая плоть и страстный шепот, обнаженные тела и нетерпеливые движения – вся та мишура, которой люди прикрывают бессмысленность жизни, как гирлянды и елочные игрушки маскируют мертвую срубленную елку…

Он попытался вспомнить Ли. Все-таки они были дружны, весьма дружны для Сноходцев, у них бывали такие забавные приключения, они подтрунивали над простецами, исследовали Город – два начинающих Сноходца, обрадованные открывшемуся им миру. Но это все были глупости и дурачества, казавшиеся важными лишь в тот момент, когда совершались, совершенно ненужные никому в целом мире – ни Сновидцам, ни Сноходцам, ни Снотворцам.

Он попытался вспомнить Креча – самого странного из Сноходцев, таившего в своем каменном сердце какие-то жесткие холодные тайны, наверняка игравшего в некую опасную игру с пославшими их в путь Снотворцами… Но не было ни любопытства, ни сочувствия, Креч был пуст будто фарфоровая кукла, по недоразумению научившаяся ходить и говорить.

Он попытался вспомнить Августа-Роберта, мальчишку-Сноходца, не покидавшего безопасного анклава Детской Площадки, и вдруг отправившегося в смертельно опасный путь. Но ему не захотелось ни заботиться о мальчишке, ни оберегать его, ни поддержать на этой дороге, Август-Роберт не значил ничего на бесконечной реке, чье разноцветное дно усыпали выбеленные водой кости.

Он попытался вспомнить Марию – Сноходца, не покидавшую Библиотеку, изучавшую тайны Снов за письменным столом и внезапно соблазнившуюся экспедицией. Ему нравилась Мария, нравились ее рыжие волосы и легкая экзотика внешности, нравилась манера держаться и даже склонность недоговаривать (которая в Снотворцах, напротив, раздражала…) Но и Мария была неважна, ибо если они сблизятся – все кончится точно так же и точно тем же – обнаженными телами, торжеством плоти… и пустотой.

Не было ничего важного в этом мире, как не было ничего важного и в мире бодрствования.

Все тщетно.

Все… все излишне…

Григ медленно, но все более и более неотвратимо начал вновь наклоняться над спокойной водой. Человеческие останки терпеливо ждали, глядя на него из бездны. Они не имели ничего против Грига. Они готовы были его принять.

Если он сам захочет, конечно.

Григ замер, когда его лоб коснулся воды и волосы намокли. Движение век погружало их в воду, и вода каплями дрожала на ресницах.

Григ смотрел в бездну, а бездна смотрела в него.

А потом что-то случилось.

Он моргнул – и холодная мертвая вода коснулась его глаз.

Кости на дне дрогнули, зашевелились. Дурманящая тоска спала с души. Мертвые руки потянулись к Григу, челюсти отвисли, оскалились жемчужными пеньками зубов. Низкий тягучий звук, будто исторгнутый миллионами трущихся друг о друга костей, пронесся над рекой.

Григ рывком поднялся от воды. Смахнул тыльной стороной ладони влагу с лица. Глаза жгло, будто в них попала кислота. На губах, вроде как, ничего не было, но на всякий случай Григ смачно плюнул в воду.

Пускай мертвые хоронят своих мертвецов!

Он заработал веслом и каноэ понеслось по водной глади. Где-то за спиной бурлила вода, из нее беспомощно поднимались и опадали изъеденные временем кости. Григ не оглядывался. Чувствовал, что нельзя теперь оглядываться, нельзя медлить.

Противоположный берег, до того удалившийся в бесконечность, стал стремительно приближаться. Григ услышал звуки весел, бьющих о воду, увидел краем глаза другие каноэ, стремящиеся к спасительному берегу.

– Не отставайте! – крикнул он, легко принимая на себя командирские обязанности. – Не оглядывайтесь! Не смотрите в воду!

Тринадцать лодок, растянувшись в ряд, неслись по реке. Шумно загребал Креч и его двойник. Сноровисто молотили веслами остальные. Григ не знал, как сложилась переправа у его спутников. Случилось ли с ними что-то подобное той смертной тоске, что на миг овладела им и почти уволокла на дно реки? Если было, то как они спаслись, ведь вряд ли каждый случайно коснулся глазами воды и прозрел?