Кнут (СИ) - Демин Игорь - Страница 18

Корч разочарованно потер подбородок.

— Всех бы вас пятерых на него одного поменять, — и снова выругался, но уже беззлобно.

Кнут дрожал от страха и ненависти. Или только от страха, но убеждал себя, что и от ненависти тоже. Он еще никогда так не пугался. Когда Ясень убил зараженного Диму — держался. Когда мутант грыз еще живого Ясеня — справился. Убегал от монстров. Стрелял в зараженных друзей и односельчан. Несколько раз убивал мутировавшую копию самого себя — но никогда не впадал в бессильный парализующий ступор.

А увидел, как живые люди скармливают мутантам живых людей — и застыл в немом ужасе. Хотел пошевелиться и не мог. Понимал, что не должен сидеть просто так, что нужно вскинуть оружие и стрелять, стрелять, пока не кончатся патроны, и потом умереть, но знать, что не позволил себе остаться в стороне.

Хотел, но не смог. И не потому, что был слаб, связан или не знал, что делать. А потому что испугался. Как кролик, умирающий от разрыва сердца при громком крике. Как последний предатель и трус, которых в книгах про войну всегда безжалостно расстреливали. Хорошо бы сейчас пустить себе пулю в висок, но руки дрожали так, что не то, что попасть по курку — автомат не поднимешь.

С трудом поднялся на четвереньки, активировал дар и пополз в сторону клеток. Слишком долго он думал. И в нужный момент ничего не сделал. Теперь же делал, не думая. Просто чтобы не сидеть на месте, не продолжать ненавидеть себя за слабость.

Дополз, поднялся в полный рост, отыскал глазами лежащего в забытьи Ворота. Пожалуй, если растормошить, можно будет тихо, не привлекая внимание, посоветоваться. Благо, негромкий разговор невидимость не сбивал. Ни наемники, ни кормчие не услышат — слишком далеко находятся и все заняты своими делами. Кроме, разве что, Свиста и Пластуна. Они то как раз шли по направлению к клеткам.

Свист твердо держался на ногах, но в его голосе и движениях появились легко уловимые оттенки опьянения. Он приобнимал напарника, глупо посмеивался, а лицо сияло непосредственной радостью подростка, получившего на день рождения любимую игрушку.

— …такие дела, брат, — донеслось от них, — Полгода не пройдет, и ты себя не узнаешь. Только держись с нами, брат.

Парочка добрела до клеток.

— О! Смотри, брат, вон, рыженькая. Моя любимка. Эй, рыжуля, куть-куть-куть-куть, Не идет, чертовка. Не любит папочку. Жена моя вторая, вылитая. Только эта помладше. И не страшная. И не лысая. И не торчит на герыче. Но такая же непослушная. Иди, иди ко мне, куть-куть-куть. Вот неблагодарная сучка! Я же ее вчера покормил! Эх, сердце красавицы склонно к измене.

Кнут хорошо видел, к кому обращался кормчий. Невысокая девушка с невероятно длинными спускавшимися ниже поясницы темно-рыжими волосами. Ее можно было сравнить с какой-нибудь из диснеевских принцесс, если бы пряди из-за пыли и отсутствия расчески не превратились в космы, а кожа не была такой болезненно-серой. Одухотворенное веснушчатое лицо, тонкая фигурка в опускавшемся ниже колен изрядно потрепанном белом платье и порванных, проще выкинуть, чем носить, босоножках смотрелась на загаженном полу клетки как первая снежинка на грязной осенней мостовой.

«Чтобы посягнуть на подобное, нужно в самом деле быть Людоедом…» — всплыла в сознании Кнута строчка из любимой зачитанной до дыр книги. Он и не думал, что помнит ее, никогда не обращался к этой строке, не выделял среди других. А сейчас, глядя в блестящие от ужаса глаза девушки, вспомнил.

— А что, ты ее пользовал? — развязано, с открытой похотью спросил Пластун. Он двигался легко и расслабленно, с готовностью поддакивал собеседнику и всласть, до хохота смеялся над любой шуткой, но взгляд был все тем же цепким и настороженным.

— Пффф! — Свиста аж перекосило от смеха, — Да кто ее не пользовал? Она уж пятый день в три смены, как хороший завод, пашет. Не стесняйся, она только смотрит так, волчонком. Волосы на руку намотаешь, пару раз по печени приласкаешь, и станет ласковым щеночком. Тявкать ее еще заставь, оборжешься. Тащи вон в палатку дальнюю. Она общая, как раз для таких случаев.

Пластун оперся о клетку и присмотрелся к рыжей внимательнее.

— Ну, тявкать то не надо. Я человек простой. Главное, чтобы орала громче. А никто против не будет?

— Да кто против? Они же корм. Даров у них еще нет. Или есть, но бесполезные. Такие нужны только зверям массу набирать. Звери же без жратвы, грустят, плачут и дохнут. Как моя соседка баба Нюра. Прикинь, забыла по старости, как дверь открывать. И сдохла прямо к коридоре от голода. Как открыли, ахнули. Кожа, да кости. А воняла как настоящая, бесы ее разбери. Так что эти, — Свист кивнул на клетку с «кормом», — Куски мяса, не больше.

— А эти? — Пластун показал на соседнюю клетку.

— Уже пища посерьезнее. Тут ведь какая система, брат? Хочешь ты развить дар быстрого бега, например. Что делать? Только жрать горох и жемчуг горстями, каждый раз участвуя в лотерее: поможет, без следа пройдет или, того хуже, превратишься в кваза?

Свист попытался изобразить разочарованного, и при этом изрядно потолстевшего человека.

— От того все и ходят с искореженными дарами, что жрут все подряд. А у нас жемчуг особый, халяльный. Нужен бег? Ищешь монстра с такой же способностью, кормишь его иммунными с таким же даром — и получаешь жемчужину, которая подходит именно тебе, именно для твоего дара. Ловишь мысль, брат, а?

— Ловлю. А если дар стрельбы надо?

— А ты что, еще и стрелок? — удивился Свист.

— Нет, просто интересно.

— Со стрельбой сложнее, брат. Если грубо, берется монстр с очень острым зрением и откармливается теми, у кого стрелковые дары. Получится не так эффективно, как с бегом, но, поверь, с обычным жемчугом не сравнить.

— И кто эти? — Пластун кивнул на вторую и третью клетки с пленниками, — У них нужные дары?

— Во второй те, кого мы называем бройлеры. У них или дары нужные, но слабые, или обычные старички, знаешь, кто в Стиксе живет уже больше полугода. Толк от них не много, но намного больше, чем от «корма». Как спортивное питание для качков, знаешь? Вроде бы обычная еда, но, так скажем, с большей концентрацией нужных веществ. А вот дальше — випы.

Свист кивнул в сторону третьей клетки.

— Добыча серьезная и дорогая. Там у каждого или по два дара, или нужные сильно развитые дары. Большинство из них — очень крутые бойцы. Каждый взвода стоит. А то и роты. Некоторые из них даже обдолбанные, в соплях, говне и блевотине, без руки и с одним глазом могут разнести тут все по бревнышку. Поэтому мы их постоянно держим на жесткой наркоте. Не хочешь, кстати, вмазаться, брат, а? Только сначала рыжуху оседлай. Не пожалеешь.

— Потом, — отмахнулся Пластун, — А где вы зверей берете?

— Вот это вопрос правильный, можно сказать основополагающий. Но это ж разговор не короткий, а мне так хорошо, — Свист сладко зевнул и потянулся, — Может я покемарю чуток, а ты пока с рыжулькой в палатку? Куть-куть-куть… Сучка! Не идет!

— Успею еще, дело давай.

Кнут стоял у клетки и молился, чтобы действия невидимости хватило на весь рассказ. Он уже начал привыкать к тому Стиксу, который видел в своем поселке — с мутантами, перезагрузками, привычным мародерством и царствующей вокруг смертью. Теперь же мир открывался с новой, неизвестной до сих пор стороны: жестокой, аморальной, наполненной настоящими мутантами, но уже в человеческом обличье.

Кормчие, как оказалось, не были самостоятельным кланом или отрядом. Скорее вспомогательным крылом более могущественного объединения, образованного людьми, имеющими дар погонщиков.

— Слышал о таких, брат?

— Не только. Даже дело имел однажды, — Пластун вздрогнул от неприятного воспоминания.

— Повезло. Не каждому удается их увидеть.

— Случайно вышло. Хорошо, что живым ушел. А ты что, не видел их?

— Ну как не видел? Они ж наши боссы, считай, что.

Иммунные с даром погонщика считались боевой элитой любого крупного отряда, так как были способны подчинять своей воле одного или нескольких мутантов. Монстры слушаются их как роботы, но для поимки крупных мутантов и удержанию во время сна погонщика, требуются силы большого организованной группы бойцов. Но при этом все знают — однажды любой погонщик подходит к черте, за которой контроль над сильными особями становится важнее жизней людей.