Сказки и легенды - Музеус Иоганн - Страница 48

Торжественная брачная процессия медленно направлялась по усыпанному цветами двору замка к капелле. Но там высоко на крыше сидел филин и глухо стонал, предвещая несчастье. При этом дворовые собаки подняли ужасный вой, и сова вторила им из потаенного угла старинной башни. Тогда жених подал знак музыкантам на балконе громче трубить в рожки и трубы, чтобы графиня не услышала стонов филина и пронзительного крика совы.

Венчание было совершено по всем обрядам святой церкви, но, о диво!.. на обратном пути от алтаря в пиршественный зал вдруг погас свадебный факел, которым, как Гименей[162], светил новобрачным паж, одетый в серебро. Суеверные не удержались от всевозможных умозаключений по поводу странного происшествия, тогда как вольнодумцы не преминули, конечно, объяснить все естественными причинами.

В замке весело пировали, пока не наступил роковой полуночный час. Но едва замковый сторож протрубил двенадцать раз, как в замке поднялся ужасающий гул, словно от порыва сильного ветра. Застучали оконные рамы, задрожали стены, задребезжала посуда на столе, затрещали балки, а двери, хлопая, сами открывались и закрывались. Восковые свечи в зале горели тускло, как на похоронах, в передней же полыхнуло яркое пламя, что повергло в ужас и смятение все общество за столом. Ошеломленные гости застыли на местах, и никто не осмелился объяснить эту необычайную вспышку света естественными причинами. Вдруг графиня в ужасе закричала:

— О боже, спаси и помилуй! Это его лицо! Лицо моего супруга! Граф Генрих пришел отомстить за себя!

С этими словами она откинулась на спинку стула, закрыла прекрасные глаза и больше не проявляла признаков жизни. Велико было горе в Халлермюнде, когда печаль так быстро сменила свадебное веселье. Рыцарь Ирвин словно окаменел и стоял неподвижней, чем мраморная статуя на мавзолее. Вызвали врачей, чтобы те привели обмершую графиню в чувство, но все их искусство и все труды оказались тщетны. И хотя бездыханное тело целые сутки сохраняло естественную теплоту, как это бывает с умершими в конвульсиях или с теми, кого задушил кошмар либо призрак, но душа ее уже отлетела и была на пути к вечности. Искусство врачей ограничилось тем, что они уберегли тело прекрасной покойницы от тления. Его старательно набальзамировали, особенно сердце, которое положили в урну, стоявшую под сводами мавзолея. Итак, сердца, что при жизни поклялись в вечной верности, соединились и после смерти. Что же касается душ — возобновился ли их нарушенный на земле любовный союз и соединились ли они на том свете, как сердца в урне, — об этом в наш мир достоверных сведений пока что не дошло.

Мелексала

днажды, бессонной ночью, папу Григория IX[163], наместника святого Петра на земле[164], осенила вдруг мысль, внушенная не духом мудрого провидения, а политической интригой, что пора подрезать крылья германскому орлу, дабы не вознесся он над гордым Римом. Едва утреннее солнце осветило стены Ватикана, как его святейшество вызвал звонком дежурного кардинала и приказал созвать конклав[165]. Затем он отслужил in pontificalibus[166] торжественную мессу, по окончании которой призвал к крестовому походу, на что все кардиналы, легко отгадав его мудрый замысел и отлично поняв, куда предполагается этот поход во славу господа бога и на благо достойного христианского мира, с полной готовностью дали свое согласие.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Тотчас же в Неаполь, где тогда находился двор императора Фридриха Швабского[167], был срочно послан пронырливый нунций, у которого в походной сумке имелись два ящичка: один наполненный сладким медом убеждения, другой — сталью, порохом и трутом, дабы зажечь огонь проклятия, в случае если неуступчивый сын церкви не окажет святому отцу надлежащего повиновения. Когда легат прибыл ко двору, он открыл первый ящичек и не пожалел лакомства, но у императора Фридриха был тонкий вкус, и он сразу почувствовал отвращение к пилюлям в сладкой оболочке, вызывавшим у него сильную резь в кишках. Поэтому он отверг таившее обман угощение и не пожелал его больше пробовать. Тогда легат открыл второй ящичек и высек оттуда несколько искр, опаливших императорскую бороду и как крапивой ожегших его кожу. Император понял, что вскоре указующий перст святого отца станет для него тяжелее, чем теперь вся длань легата, а потому покорился необходимости повиноваться владыке и начать войну против неверных на Востоке. Он назначил князьям день выступления в Святую землю, князья оповестили об императорском приказе графов, те передали его вассалам, рыцарям и дворянам; рыцари снарядили своих слуг и оруженосцев, сели на коней и собрались каждый под своим стягом.

Позднее Варфоломеевская ночь[168] не причинила столько бед и горя, как та, что провел без сна наместник бога на земле, когда замышлял гибельный крестовый поход. Ах, сколько пролилось горячих слез, когда рыцари и воины, отправляясь на войну, прощались со своими любимыми. Прекрасное поколение героических сынов Германии так и не увидело света, ибо отцы их не успели дать ему жизнь, и оно зачахло неоплодотворенным, как семена растений, рассеянных в Сирийской пустыне, где дует горячий сирокко[169]. Узы тысяч счастливых браков были насильственно разорваны, десятки тысяч невест, подобно дочерям иерусалимским[170], печально повесили венки свои на ивы вавилонские и обливались слезами; сотни тысяч прелестных девушек подрастали и расцветали, как розовый сад, в одиноких монастырских кельях, напрасно ожидая женихов, но не было руки, которая сорвала бы их, и они увядали там, не давая никому наслаждения. Среди горюющих жен, коих святой отец после ночного бдения лишил супружеских объятий, были Елизавета Святая[171], в замужестве ландграфиня Тюрингская, и Оттилия, в замужестве графиня фон Глейхен, хотя и не причисленная к лику святых, но своим прекрасным обликом и добродетельным образом жизни нисколько не уступавшая ни одной из своих современниц.

Ландграф Людвиг, верный ленник[172] императора, велел оповестить по всей стране, чтобы его вассалы собрались к нему в военный лагерь. Но многие из них пытались под благовидным предлогом уклониться от похода в чужедальнюю страну. Одного мучила подагра, другого — печень; у этого пали кони, у того сгорела оружейная кладовая. Только граф Эрнст фон Глейхен с небольшим отрядом здоровых, свободных, неженатых рыцарей, жаждущих попытать счастья в чужих краях, подчинились приказу ландграфа и, снарядив всадников и пехоту, привели их на место сбора.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Граф был два года как женат, и за это время любимая супруга принесла ему двух малюток, мальчика и девочку, появившихся на свет, по причине здорового телосложения людей того времени, без посторонней помощи, легко и свободно, как рождается роса из утренней зари. Третий залог любви, которому из-за ночного бдения папы не суждено было, при появлении на свет, испытать сладость отцовских объятий, она еще носила под сердцем.