Конфайнмент (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 73

Но, в самом деле — зачем мы нам?

Нам и так не хватает дня,

Чтобы успеть по всем рукам,

Что хотят тебя и меня…

Вот только голос у Лены мне показался тревожным. Словно она чего-то очень сильно боялась…

И только когда я буду петь,

Где чужие взгляды и дым,

Я знаю, кто встанет передо мной,

И заставит меня,

И прикажет мне

Ещё раз остаться живым…

Просто удивительно, как я раньше не догадался.

В моей прежней реальности Лены Кислицыной не было. В нынешней её тоже не должно было быть. Однако она появилось, и в моей жизни всё перевернулось с ног на голову. Зачем? Почему? Ответ на этот вопрос я уже знал. С уверенностью процентов на девяносто. Но окончательно расставить все точки над «и» могла лишь она сама…

— Ну что? Где тебя высадить? Прямо на станции?

— Да. На станции лучше всего.

Я очнулся от дум и взглянул на дорогу.

Машина уже выруливала на привокзальную площадь.

Станцию «Лобня» в своём прошлом-будущем я регулярно проезжал мимо на электричке, но на перрон выходил считанные разы, просто не было повода. Однако сегодня он появился. Ведь вряд ли кому-то из следящей за мной «наружки» пришло бы в голову искать меня здесь. Вот, скажем, на «Новодачной» или на «Долгопрудной» — запросто, из общежития до них можно добраться пешком, а оттуда уехать в любом направлении, но «добежать» сначала до Лобни, а потом сесть на поезд, идущий в обратную сторону — ни один нормальный человек так не сделает, даже если ему надо просто уйти из-под слежки.

Для меня слежка проблемы не представляла. Несколько часов форы уже достаточно, а там хоть трава не расти. Когда моё возвращение в будущее состоится, все нынешние неурядицы останутся далеко в прошлом. Но пока я ещё здесь, а не там, действовать приходится аккуратно, чтобы, как говорится, никто ничего…

Василий, судя по всему, ничего подозрительного не заметил. Высадил меня у платформы и покатил дальше.

Я поднялся наверх и, купив билет до следующей станции, принялся ждать электричку.

Ожидание продлилось недолго. Поезд подошёл через десять минут. Я даже в салон не стал заходить, прислонился к стеночке в тамбуре. Три с половиной километра до «Шереметьевской» состав пролетел за четыре минуты.

Нужный дом я искал около четверти часа. Хотя он и располагался недалеко от платформы, но в этом тихом дачном местечке улицы больше напоминали тропинки, а не дороги, и указатели на них, если и были, то где-нибудь на заборе, затёртые краской, скрытые ветвями деревьев.

Ворота из профлиста, решётчатая калитка, калина около входа, обитое деревянным сайдингом здание, розовый мезонин… всё, как описывала Лена по телефону.

Потянув на себя калитку, вошёл во двор.

Окна первого этажа были занавешены, внутри горел свет.

Входная дверь, как и калитка, оказалась открыта.

Громко спрашивать, есть ли кто-нибудь дома, не стал. Просто шагнул за порог и очутился в темноте коридора. Узкая полоска света проникала в него через чуть приоткрытую дальнюю дверь. Нашаривать на стене выключатель мне показалось ненужным. Пять-шесть шагов можно пройти и в потёмках.

Увы, это стало ошибкой.

Уже на втором шаге я обо что-то споткнулся, и в следующее мгновение резкий толчок в спину не оставил мне никаких шансов устоять на ногах. Единственное, что я успел, это выставить вперёд руки. От удара при падении это спасло, от всего остального — нет.

На меня навалились как минимум трое, и каждый, по ощущениям, весил не меньше центнера.

О том, чтобы вырваться, не стоило и мечтать. Придавленный к полу, я мог только сипеть и хрипеть, да и то — лишь до того момента, пока мне не воткнули в рот какую-то тряпку, а затем накинули на шею удавку и туго спеленали заломленные за спину руки…

Примерно минуту я лежал на холодном полу, затем меня резко вздёрнули на ноги и потащили в глубину дома. Переход от темноты к свету заставил ненадолго зажмуриться, а когда я опять распахнул глаза, то оказался в просторной комнате с бревенчатыми стенами и потолком из вагонки. Мебели внутри практически не было. Стол, шкаф, три стула.

Меня швырнули на тот, что стоял у задёрнутого занавеской окна. На другом, закинув ногу на ногу, сидел какой-то мужик, лет 40–45, крепкий и коротко стриженный. В дверях прислонился к косяку ещё один, поменьше и посубтильнее, но чем-то неуловимо похожий на первого. Возле стола и шкафа переминались четверо знакомых мне гопников, тех самых, из электрички: Витёк и компания.

Лену я обнаружил на третьем стуле, у противоположной стены.

Увы, её положение было, наверное, даже хуже, чем у меня. Мало того что девушку тоже связали, так ей ещё и руки вывернули за спинку стула так, что не шевельнуться. И рот залепили не тряпкой, как мне, а пластырем — такой просто так не отклеить, а если рвануть, то можно и кожу содрать… Однако всё это было не главное. Главное я разглядел секунд через пять, когда глаза наконец привыкли к яркому свету.

Моя бывшая подруга была одета в ту же футболку, что и на первой встрече, ничего практически не скрывающую, а скорее, наоборот, подчеркивающую.

Сегодня эта футболка подчеркивала не только достоинства женской фигуры, но и ещё кое-что, особенное, что рано или поздно происходит почти с каждой дамой. Конечно, будь я реально в своём нынешнем возрасте, то вряд ли определил бы с налёта это самое кое-что. Но «лишние» тридцать лет и опыт, который не пропьёшь и не прогуляешь, позволили мне разглядеть и понять всё, что нужно.

Да, на третьем-четвёртом месяце женщины ещё похожи на себя прежних, но при намётанном глазе все внешние изменения в их организме уже поддаются оценке. Не совсем типичный животик, чуть более сглаженные выпуклости и округлости, а ещё взгляд, одновременно уверенный и обречённый, как будто его обладательница уже понимает, что к прошлому не вернуться, но до сих пор думает, что всё под контролем.

Какой был взгляд у меня, я не знал и узнать не пытался. В эти мгновения я думал совсем о другом, забыв, что попал в ловушку, и что сегодня эксперимент, и что меня ждут в будущем и настоящем…

Я просто сидел и смотрел на Лену, не в силах понять — почему?

Почему мы расстались? Почему я поверил не ей, а справке из консультации? Почему в той дурацкой бумажке было написано то, что написано? Почему она даже не пробовала объяснить мне, что я не прав? Почему я вообще тогда повёл себя, как полный дурак?..

Из ступора меня вывел спокойный и чуть насмешливый голос стриженного:

— Да, Андрей Николаевич. Жизнь иногда преподносит нам такие сюрпризы, что мы не способны не только понять их, но даже и просто заметить…

Я медленно повернул голову в его сторону.

— Уберите, — указал он на кляп.

Один из дружков Витька́ подскочил ко мне и выдернул тряпку.

— Кто вы? Что вы хотите? — выдавил я, прокашлявшись.

— Ответ по второму вопросу — поговорить, — пожал плечами допросчик. — А что касается первого…

Он вытащил из кармана «красную книжечку» и раскрыл её перед моим носом.

«Комитет Государственной Безопасности СССР», — единственное, что я успел прочитать до того, как удостоверение снова исчезло в кармане.

— Фальшивка, — буркнул я без особой надежды.

Стриженный засмеялся.

— Подозрительность — это хорошо, но абсолютно бессмысленно. Я действительно сотрудник КГБ Степан Миронович Свиридяк и, чтобы вы больше не сомневались, скажу вам вот что. Вчерашним приказом Председателя Комитета группа генерала Кондратьева расформирована, а ваше дело передано в 5-е управление. Вести его поручено мне, и результаты требуются немедленно. По мнению руководства, товарищи Кондратьев, Ходырев, Смирнов слишком уж затянули с расследованием и тем самым поставили под угрозу безопасность страны…