Последний поцелуй (ЛП) - Джен Фредерик - Страница 5

– На некоторых старых моделях можно сломать блокирующие штифты зажигания. Раньше я пользовалась отвёрткой, но твой нож тоже хорошо справился.

Он поднимает на меня бровь, похожую на белобрысую гусеницу, жестом указывая на пассажирское сидение. Правильно, мне не стоит вести. Я убираю с сидения крошки стёкла и пересаживаюсь, а он садится со стороны водителя.

Ни слова благодарности. Хм. Я недовольно сжимаюсь и стараюсь не трогать ничего лишнего.

Микробы, знаете ли.

– Ты не очень хороший вор, – замечаю я.

– Я не вор, – говорит он неприятным тоном. – Я – босс.

Глава 3

Василий

Когда я подъезжаю к отелю «Тиволи Мофарреж» в Сан-Пауло, швейцар выглядит недовольным. Это говорит о высоком уровне обслуживания. Он открывает дверь для Наоми, чтобы помочь ей выйти из машины. Я кидаю ему сто евро.

– Мне припарковать это? – спрашивает он.

Я киваю, будто не приехал на автомобиле, который еле едет, в самый дорогой отель в Бразилии. Я давно понял, что если вести себя так, будто ты выше всех, то всё так и будут к вам относиться. Наоми стоит посреди галереи, разглядывая стеклянные плитки. Положив руку ей на спину, я подталкиваю её вперёд.

Она отпрыгивает, будто я обжигаю её.

– Мне не нравится, когда меня трогают.

– Это судьба, – говорю я. – Мне тоже не нравится, когда меня трогают. Но стоять в проходе галереи не очень приятно, поэтому давай войдём.

Она медленно продвигается вперёд и произносит что-то похожее на цифры. Кажется, она считает. Считает стеклянные плитки? Плитки на полу? Не знаю, да мне всё равно. Мне хочется поскорее попасть в номер, чтобы избавиться от остатков стекла и крови, и найти нашу цель. Молюсь, чтобы цель оказалась не здесь, потому что Бразилия слишком горяча для моей крови. Предпочитаю суровые жестокие зимы, чем влажный воздух, который такой же плотный, как болото.

Лобби «Тиволи Мофарреж» ослепляет своей белизной – отполированная плитка и белоснежные колонны из известняка, белые столы и стойки.

На мгновение Наоми останавливается.

– Мне нравится.

– Что? – нетерпеливо спрашиваю я.

– Белый. Успокаивает.

У меня в голове всплывают кожаные чёрные диваны, которыми заставлен наш номер.

– Чёрный тебе тоже понравится, – говорю я, подталкивая её вперёд.

Она хмурится.

– Я же говорила, что мне не нравится, когда меня трогают. У тебя проблемы со слухом? Сначала я думала, что у тебя проблемы с английским, но теперь вижу, что ты сносно говоришь. Так может дело в слухе? Хотя ты слишком молод для таких проблем. Это наследственное? Врождённый дефект слуха считается самым распространённым. Генетика отвечает, по меньшей мере, за шестьдесят процентов случаев дефицита слуха у младенцев, скорее всего, твоя глухота связана с родителями. Кто-нибудь из твоих родителей был слабо слышащим?

Я смотрю на неё и моргаю.

– Глухим. Ещё говорят слабо слышащий, словно так менее обидно. Как, например, вместо слова инвалид говорят люди с физическими недостатками. Я узнала об этом в колледже. Меня называли социально неприспособленной. Хотя может так не говорят по-русски. Ты ведь русский, да?

– Да. Какое это имеет значение?

– Никакое. У меня на курсе по истории был русский однокурсник. Твой акцент похож на его. Помню, он называл какой-то южный регион. Мне не очень понравился этот курс. Мой куратор заставил меня пройти его, сказав, что мне нужны гуманитарные занятия, чтобы образование было полным, но изучение живописи и политики не помогает мне в создании лучшего кода. Мне нравится писать код. У кода есть смыл. У искусства его нет.

– Нет, думаю, нет. Искусство предназначено для того, чтобы заставить тебя чувствовать.

Она морщится, будто чувства проклятая вещь. Наоми Хейз – странная девушка, даже более странная, чем её быстро говорящий брат.

– Ты не такая, как твой брат, – замечаю я.

Он хмурится ещё сильнее.

– Потому что он забавный. Все любят весёлых людей.

После бурного потока слов она снова закрывается. Я делаю пометку, чтобы в будущем не сравнивать её с братом.

– Мне не кажется, что Дениэл Хейз смешной, – отвечаю я. – Скорее, он раздражающий, но компетентный. Думаю, эта черта присуща вам обоим.

– Компетентный, – она проговаривает это слово, замирая на мгновение, словно проверяет определение в словаре перед ответом. – Согласна. Почему мы стоим в вестибюле?

Я открываю рот, чтобы сказать, что ждал её. Но вместо этого быстро улыбаюсь, и вспоминая её предыдущие жалобы, не прикасаюсь к ней, а указываю на лифт.

– Пойдём в наш номер?

– У нас общий номер? Я люблю тишину. Не хочу, чтобы меня беспокоили. После этого мы пойдём домой?

– У тебя будет собственная комната. В номере три спальни, президентский люкс, одна выходит окнами на Трианонский парк.

Войдя в лифт, я подмечаю, что она стоит точно посередине и держит руки плотно прижатыми по бокам. Она снова что-то считает, но не этажи, которые отчитываются тиками, пока мы поднимаемся на двадцать первый этаж. Что-то ещё.

– Что ты считаешь, Наоми? – из любопытства спрашиваю я.

Она не отвечает и не смотрит на меня. И тут я понимаю, что она редко смотрит мне в лицо. В вестибюле она смотрела куда угодно вокруг, на мою грудь, но почти никогда на моё лицо. Сначала я подумал, что она изучает обстановку, но сейчас думаю, что причина в чём-то другом. Она несколько раз щёлкает пальцами по козырьку кепки, которая и так потрепана, что белые нитки свободно выбиваются по краям.

Многим женщинам нравится моё лицо. Очень многим. На нём есть шрамы, но они не сдерживают слабый пол. Но, тем не менее, она не интересуется мной. Я разглядываю её тело, пока она отвлекается. У неё сладкая большая грудь, тонкая талия и широкие бёдра. Если бы я был человеком, которому нравится секс, я бы захотел её.

Когда звенит сигнал о прибытии лифта на наш этаж, она не сразу выходит, а наблюдает за тем, как открываются двери и начинают закрываться. Быстро нажав на кнопку открытия дверей, жду. Я становлюсь ближе к ней, но не прикасаюсь. Между нами остаётся пространство. Если бы немного наклонился вперёд, то нас бы залил стыд оттого, что я прикоснулся пахом к её заднице. А мы всё ещё ждём.

Она дышит мне в сторону. И с высоты я наблюдаю, как у неё сиськи поднимаются и опускаются с каждым размеренным вдохом и выдохом. У меня большие руки, но подозреваю, что если бы я взял в руку её грудь, она бы не поместилась в моей ладони. Мой сердечный ритм ускоряется, когда в голове проносятся изображения кровати, на которой я трахаю её милые сиськи, будто цветной калейдоскоп.

– Ты странно дышишь, – говорит она.

– Ты тоже, – замечаю я.

У неё грудь быстро двигается, а сиськи ритмично прыгают. Представляю, как они выглядят без бюстгальтера, свободно подпрыгивая. Безумие. Я одёргиваю себя, потому что не из тех, кого может поразить похоть. Мне не нравится, когда меня трогают. Я не люблю женщин. Слова «похоть» нет в моём словаре.

– Почему ты дышишь быстрее? – в её тоне звучит искреннее любопытство.

Разве может быть так легко? Могу ли я её соблазнить и трахнуть в соответствии со своим планом? Я трахал многих женщин, которых ненавидел. Но я не ненавижу Наоми. По-видимому, она нравится моему телу. Я смотрю вниз, чтобы увидеть видимые признаки возбуждения. Так редко чувствую физическое желание, что натянутые брюки внизу кажутся странными и чужими.

– Если я расскажу, ты сделаешь мне одолжение? – бормочу я.

– Конечно, – немедленно отвечает она.

– Я представил тебя голую на своей кровати. Руки связаны у тебя над головой. Спина выгнута. Я собираю руками твою грудь вместе, что создать проход для моего члена. Я трахаю твою грудь, и мой член упирается в твой подбородок, а твой язык облизывает его в это время.

Я делаю мельчайший шажок вперёд, всё ещё не касаясь её, но настолько близко, что любое движение заставит её задеть мою растущую эрекцию. Несмотря на моё отвращение к прикосновениям, в ней есть что-то притягательное. Возможно, её формы? Моя физическая реакция на её близость необъяснима. Я наклоняю голову к её уху.