Мадфогские записки - Диккенс Чарльз - Страница 5

В самом конце Главной улицы Мадфога, на берегу реки, стоит трактир «Веселые барочники» — старомодное заведение с низкими потолками и окнами «фонарем», где в зале (она же буфет, кухня и распивочная) у большого очага, украшенного котлом соответствующих размеров, в зимние вечера с незапамятных времен собирался рабочий люд, чтобы подкрепиться добрым крепким пивом под веселые звуки скрипки и бубна — ибо «Веселые барочники» с давней поры, воспоминания о которой не сохранилось даже у самых дряхлых старожилов, получали от мэра и муниципалитета разрешение пиликать на скрипке и бить в бубен. И вот Николас Талрамбл, начитавшись парламентских отчетов и брошюр о росте преступности или, быть может, заставив секретаря читать их ему вслух (суть дела от этого не меняется), — быстро сообразил, что скрипка и бубен, вероятно, способствовали падению нравов в Мадфоге более любых других причин, какие могла бы подыскать самая изобретательная фантазия. Поэтому он прочитал все, относящееся к данному вопросу, и решил потрясти муниципалитет в первый же раз, когда хозяин «Веселых барочников» обратится к властям, чтобы продлить свое разрешение.

Этот день наступил, и краснолицый трактирщик явился в ратушу с самым веселым видом, успев уже нанять на вечер вторую скрипку, чтобы отметить годовщину выдачи «Веселым барочникам» разрешения на музыку. Он по всей форме попросил о продлении своего разрешения, и как нечто само собой разумеющееся, его просьбу уже собирались удовлетворить, когда Николас Талрамбл встал и обрушил на удивленный муниципалитет бурные потоки красноречия. Он бичующими словами. описал все возрастающую развращенность своего родного города Мадфога и безобразия, творимые его жителями. Затем он поведал, какой ужас испытал при виде того, как в погреб «Веселых барочников» неделю за неделей Катятся бочки с пивом; и как он просидел у окна напротив «Веселых барочников» два дня подряд, считая посетителей, которые заходили туда за пивом только между двенадцатью и часом (кстати сказать, это было обеденным временем для большинства жителей Мадфога). Затем он перешел к сообщению о том, что число людей, выходивших оттуда с пивными кувшинами в руках, равнялось двадцати одному за пять минут; при умножении на двенадцать это число дает двести пятьдесят два человека с пивными кувшинами в час, а при дальнейшем умножении на пятнадцать (число часов, на протяжении которых трактир бывал ежедневно открыт) получается три тысячи семьсот восемьдесят человек с пивными кувшинами в день или двадцать шесть тысяч четыреста шестьдесят человек с пивными кувшинами в неделю. После этого он принялся доказывать, что бубен и падение нравов — синонимы, а скрипка и порочные наклонности неотделимы друг от друга. Свои доказательства он подкреплял частыми ссылками на толстую книгу в синем переплете и иллюстрировал разнообразными цитатами из мидлсекских судебных отчетов; и в конце концов муниципалитет, сбитый с толку цифрами, усыпленный этой речью и вдобавок сильно проголодавшийся, сдался Николасу Талрамблу и отказал «Веселым барочникам» в разрешении на музыку.

Но хотя Николас Талрамбл торжествовал, торжество это было недолговечным. Поведя войну против пивных кувшинов и скрипок, он забыл то время, когда сам любил отхлебнуть из первых и сплясать под вторые, и жители города его возненавидели, а старые друзья отвернулись от него. Вскоре ему надоело одиночество среди великолепия Мадфог-Холла, и сердце его томилось тоской по «Гербу лодочника». Он глубоко сожалел, что ему взбрело в голову заняться политической деятельностью, и вздыхал о добрых старых временах угольной лавчонки и об уютном уголке у камина.

Дело кончилось тем, что истосковавшийся старый Николас собрался с духом, заплатил секретарю за три месяца вперед и отправил его в Лондон с первым же дилижансом. Покончив с этим, он сунул ноги в сапоги, а гордость в карман, и отправился в залу «Герба лодочника». Из старых друзей он застал там только двоих, и они холодно посмотрели на его протянутую руку.

— Может быть, вы собираетесь запретить трубки, мистер Талрамбл? — сказал один.

— Или установить связь между ростом преступности и табачком? — проворчал второй.

— Ни то, ни другое, — ответил Николас Талрамбл, пожимая им руки, хотели они того или нет. — Я пришел сюда, чтобы сказать, как мне стыдно, что я свалял такого дурака, и чтобы попросить вас пустить меня на мое старое местечко.

Старые друзья широко открыли глаза, другие старые друзья открыли дверь, и Николас со слезами на глазах тоже протянул им руку и повторил свои слова. Они испустили вопль восторга, от которого зазвенели колокола на древней церкви, передвинули старое кресло в теплый угол и, усадив в него старого Николаса, тут же заказали самую большую миску горячего пунша и неограниченное количество трубок.

На следующий же день «Веселые барочники» получили свое разрешение, и на следующий же вечер старый Николас в паре с женой Нэда Туиггера открыл танцы под скрипку и бубен, которые, казалось, только выиграли от короткого отдыха — никогда еще они не звучали так весело. Нэд Туиггер отличался вовсю: он плясал матросские танцы, балансировал стульями на подбородке, а соломинками на носу, и своими талантами привел в неописуемый восторг всех присутствующих, включая муниципалитет в полном составе.

Мистер Талрамбл-младший желал и далее пребывать в великолепии, поэтому он отправился в Лондон и начал выдавать векселя на своего отца, а когда окончательно запутался и влез в долги, то раскаялся и вернулся в отчий дом.

Что касается старого Николаса, то он сдержал свое слово и после шестинедельного пребывания на общественном поприще никогда более туда не возвращался. Он заснул на следующем же заседании муниципалитета и в доказательство полной своей искренности попросил нас написать это правдивое повествование. Мы будем рады, если благодаря ему Талрамблы иных общественных сфер вспомнят, что надутое чванство — еще не благородство и что, когда они, желая забыть о годах, прожитых в более смиренной доле, поносят те маленькие удовольствия, от которых сами в свое время не отказывались, они навлекают на себя презрение и насмешки.

Мы впервые публикуем часть материалов, почерпнутых нами из данного источника. В дальнейшем, быть может, мы возьмем на себя смелость заняться летописью Мадфога.

Полный отчет о первом съезде Мадфогской ассоциации для усовершенствования всего-на-свете

Мы употребили совершенно беспримерные и чрезвычайные усилия, чтобы представить нашим читателям полный и точный отчет о трудах недавнего исторического съезда Мадфогской Ассоциации[4], состоявшегося в городе Мадфоге; мы счастливы, что ныне можем предложить им результаты этих усилий в форме различных сообщений, полученных нами от энергичного, талантливого, прекрасно владеющего пером корреспондента, который был отправлен нами специально для этой цели в Мадфог и разом обессмертил нас, себя, Мадфог и Ассоциацию. В течение нескольких дней мы даже не могли определить, кто будет наиболее прославлен в потомстве: мы ли, потому что это мы послали на место происшествия такого корреспондента; он ли, потому что это он написал такой отчет; или Ассоциация, потому что это она дала нашему корреспонденту материал для его писем. Мы все же склоняемся к тому мнению, что в этом предприятии мы главный компаньон, поскольку нам принадлежала самая идея отчета от нашего собственного корреспондента; скажут, что есть в этом некоторая предвзятость; скажут, что это свидетельствует о некотором нашем пристрастии к собственной особе. Пусть так. Мы не сомневаемся, что каждый джентльмен, имевший отношение к этому знаменательному собранию, страдает тем же недостатком, в большей или меньшей степени; и мы видим для себя утешение в том, что хотя бы эта слабость роднит нас с великими светилами науки, с теми несравненными и блистательными светочами знания, чьи рассуждения мы здесь увековечили.

Мы приводим письма нашего корреспондента в том порядке, в каком они были нами получены. Любая попытка придать им стройность единого целого только убила бы тот страстный тон, ту дикую подчас неукротимость, щедрую и яркую живописность, которые пронизывают все эти письма насквозь.