Пари на секс (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 23

Кузи нигде не было видно, и я набрала его. Пара гудков, весёлый голос в наушнике:

— Глинская, стой, где стоишь, я тебя вижу!

Я послушно встала у стеночки, и буквально через несколько секунд меня уже чмокнули в щёку и всучили мне перевязанный ленточкой плед в клеточку.

Знакомый плед!

— Кузя, ты опять поведёшь меня на природу?

Я попыталась вложить в голос возмущение, но получилось только любопытство. По-моему, я уже была готова на всё. Нет, не на всё. Я не готова была заниматься любовью на Дворцовой площади… А так…

— Молчи, Глинская, и сделай загадочное лицо! — ответил Кузя со смешком.

— Конечно, так-то у меня лицо простое, как пять рублей! — фыркнула я.

— Как десять, — отреагировал он.

Мы нырнули в переход и оказались с другой стороны Московского проспекта. Обожаю старый город и его плотную застройку. В каждой подворотне — колодец, за каждым углом — чугунная решётка или мемориальная плашка, а если поднять голову — можно увидеть необыкновенные завитушки на неожиданных колоннах или кованые оградки балконов, или оргию лепных цветов… А сейчас, в ярких пятнах фонарей и ночной подсветки, дома выглядели таинственно и сурово.

Меня пробрал непонятный озноб. Прохладный вечер? Ожидание приключений? Возбуждение?

— Кузя, колись, куда ты меня ведёшь?

— На приватную экскурсию по крышам Питера, — невозмутимо ответил друг, широким жестом приглашая свернуть на одну из Красноармейских улиц. — Смотри, раньше тут были сплошь коммуналки. А теперь вполне приличные квартиры.

— А ты откуда знаешь?

— Прабабка тут прожила почти всю жизнь. Я только в гости приходил.

Он придержал меня у одной из подворотен, толкнул решётку и пригласил:

— Прошу! Сделай лицо попроще!

— Ну вот, то позагадочнее, то попроще… — проворчала я. — По-моему, это нелегально.

— Если нас поймают, мы будем уходить крышами, — на серьёзных щщах сказал этот шутник и притворил за нами решётку обратно.

«Мне не страшно, мне не страшно!» — твердила маленькая законопослушная девочка внутри меня. А большая и сексуально раскованная — старалась ступать тише, не привлекать внимания, не наброситься на Кузю прямо в парадном на широком дореволюционном подоконнике.

Никогда не думала, что выражение «я вся теку» может быть настоящим. Всё врут, все врут, никто не возбуждается настолько… А вот на последнем пролёте четырёхэтажки я поняла, что между ног у меня влажно и горячо. Пальцами я отчаянно цеплялась за Кузину ладонь, черпая в ней уверенность — всё пройдёт, как надо, как задумано, как хочется. Блин, мне уже хочется, и это так волнительно!

Мы поднялись на ступеньки, ведущие к чердаку. Лестница была перекрыта тяжёлой решёткой, и лёгкий вздох разочарования вырвался у меня:

— Заперто…

— Всё продумано, — обернувшись, Кузя подмигнул мне и просто дёрнул решётку на себя. Даже не скрипнув, она отворилась. — Смазано, открыто, замаскировано!

— Затейники, — пробормотала я, пробираясь за ним в щель.

— Не мы первые, не мы последние. Осторожно, тут мусор.

Мусор мы перешагнули, деревянные стояки обошли, перелезли через балку. Чердачное оконце светило тусклым оранжевым на фоне почти непроглядной темноты. Именно туда повёл меня Кузя — на свет, как мотылька. У меня и крылышки трепетали за спиной, воображаемые, но ощутимые.

— Держись, Глинская, — предупредил Кузя, карабкаясь на окно.

Я держалась. И плед держала. И даже дыхание затаила…

Но всё равно не была готова к виду, который открылся перед моим взглядом. Крыши, крыши, крыши… Одни сплошные крыши, куда ни глянь! Серые, красные, окрашенные в закат, опутанные проводами и утыканные антеннами. И на севере, озарённый алым предвестником завтрашнего ветра, залитый белой подсветкой фонариков, Троицкий Собор с его синими куполами, теперь едва-едва голубыми…

— Ну, что застыла, пошли! — Кузя потянул меня вбок, и я осторожно ступила на жестяную кровлю. Страх будто остался на чердаке, а меня наполнил чистый незамутнённый восторг. Как если бы я была Роуз на носу огромного корабля перед дикой стихией моря. Крыши вместо волн, нагретый за день металл вместо дерева палубы, и мужчина рядом — надёжный и желанный.

— Как тут… — пробормотала я, подавив в себе восхищённую птичку, которой хотелось взлететь, — красиво…

— Это все твои эпитеты, Глинская? — усмехнулся Кузя, подводя меня к трубе котельной. — Смотри на закат. Ради него стоило залезть на крышу!

— Стоило, — согласилась.

Я не смотрела. Я впитывала. Я хотела, чтобы этот закат навсегда остался в моей памяти, на долгие годы, потому что без Кузи я вряд ли решусь ещё один раз покорить крышу.

Он обнял меня сзади и шепнул:

— Я держу тебя, Юлька.

Держи меня, держи! Раскину руки, почувствую себя выше всех, выше всего, выше неба…

— Я королева мира, — негромко сообщила я закату и собору, и лёгким розовым облакам. А Кузя фыркнул мне в шею, не удержавшись:

— Предыдущий король мира плохо кончил, дорогая!

— И кто из нас неромантичный, а? — ничуть не рассердившись, я откинула голову на его плечо.

— Всё равно ты, Глинская. У тебя численный перевес по разам!

— Не болтай хотя бы здесь и сейчас!

— Не буду.

Он покладисто замолчал, повернул мою голову к себе и поцеловал.

Так мы стояли молча у трубы и целовались, забыв о времени, забыв о закате, который тускнел, засыпая, забыв о ночи, которая подкралась из-за спины и коварно накрыла нас темнотой, разбавленной лишь фонарями. Потом мы целовались на пледе, заботливо разложенным Кузей у трубы, и никто нас не видел — ведь голуби уже спали…

Терпкое вино не утоляло жажду, только губы сумели.

Тёплая крыша не была мягкой постелью, только бёдра, в которые я вжималась, ловя ускользающие движения, гарцуя, как кавалер-девица на горячем скакуне, были податливы.

Прохладный воздух пах железом, улицей, городом и тем неуловимым свежим бризом, который долетал до нас с залива, не путаясь в домах.

Тёмные волосы пахли любовью…

Мы пропахли ею насквозь, и только она молчаливо улыбалась, глядя на нас, незамеченный свидетель свободы и счастья.

А потом, когда мы оба словили свой законный кайф и лежали, обнимаясь, наполовину одетые, ещё жаркие и утомлённые, Кузя протянул:

— Будет трудно переплюнуть крышу…

— Я верю в тебя, Кузьмин, — фыркнула я в ответ, пряча лицо на его плече. — И в твой гений воображения.

— Ты не знаешь, как трудно придумать следующее место, — пожаловался он, доставая телефон.

— Ну, уж постарайся!

— Давай ты!

— Я?

— Ты!

— Я даже не могу представить, куда можно ещё залезть, чтобы заняться сексом…

— Гугл тебе в помощь, дорогая Глинская!

— Ты серьёзно? — приподнявшись на локте, я поймала его взгляд. Тёмные глаза смеялись, и в них отражались блики собора.

— Конечно, серьёзно! — он поднял телефон, чтобы в объективе камеры отразилось бездонное небо с крохотными светлячками звёзд, и голосом журналиста горячих новостей сказал: — Мы ведём свой репортаж с одной из доступных крыш любимого города. Мирусь, тут клёво! Вид на Питер шикарный, конечно, Невского отсюда не видно, зато старая застройка как на ладони! Юляш, скажи привет дяде Мирановичу!

— Привет, дядя Миранович, — пискнула я.

— Короче, мы допивать винишко и смотреть на крыши, чао!

Кузя выключил камеру и добавил:

— А может, и ещё раунд устроим!

Рассмеявшись, я потянулась к бокалу, глотнула вина и глянула на город.

Может, и устроим.

Глава 19. Новое рабочее место

20 августа, вторник

Когда я искала работу в прошлый раз, всё прошло гораздо быстро и весело. Я отправила резюме, подождала пару дней и позвонила. Мне сказали выходить в понедельник. С тех пор я работала.

А теперь… Может быть, за несколько лет секретари перестали быть профессией, где надо методично относиться к бумагам и предельно вежливо разговаривать с клиентами, превратившись во всё, что угодно? Меня спрашивали, умею ли я рисовать в Кореле, знаю ли основы бухгалтерии, могу ли починить компьютер или сеть. Я отвечала, что нет, но могу научиться. Мне отказывали.