Серая мышь на тропе войны (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 3

Тетка закатила глаза, издав какой-то странный звук, потом вздохнула и облокотилась на стол, положила полный подбородок на ладони:

— Ну, рассказывай, что ли.

— А чего рассказывать…

— С родителями что? С Прасковьей? С бабкой Анфисой? Кто твой отец? Все рассказывай, как на духу.

Вслед за теткой и я вздохнула:

— Так мамка померла весной. Вот сорок дней справили, я и начала готовиться к отъезду. А тятя… Из Артемьевых он, старший, Ульян.

— Значит, Ульян… И где же он?

— Замерз на охоте прошлой зимой. За маралом погнался, не рассчитал. Вернулся через ночь весь обмороженный, мы уж его и так, и сяк, растирали, настойками поили, молились, а Бог забрал к себе.

— А мать от чего умерла?

— Так сердце, сказали бабы, — вздохнув, я вспомнила мамкины рассказы о снах, в которых к ней приходил ненаглядный Ульян. — Тятя к ней наведываться стал, да еще с младенчиками…

— Какими еще… младенчиками? — строго спросила Катерина от плиты, помешивая в странной серебристой узенькой кастрюльке длинной ложкой.

— С братиками моими. Двое до меня скончались, совсем крохами, а еще трое после меня. Одна я осталась да выросла.

— Мракобесие, — пробормотала тетя, растирая пальцами виски. — Дикие люди, совершенно дикие…

— Не скажите, Аделаида Марковна, — возразила Катерина, дунув на вздыбившуюся пенку. — О таких случаях рассказывают часто. Только не муж это приходит, а черт!

— Тьфу на тебя, Катерина! — рассердилась тетя, хлопнула ладонью по столу. — Вот что. Раз приехала, племянница, оставайся. Что-нибудь придумаем. Но запомни! В моем доме никаких богов, чертей, мистических снов и прочей христомудрой глупости! Мы атеисты, в бога не верим, икон не держим.

От испуга я чуть было не перекрестилась, но рука застыла на полпути. Лучше не делать ничего поперек, тетя ведь и выгнать может, вон какая грозная!!Лк потерплю, ничего страшного, а молиться сама потихонечку буду в уголочке…

— Катерина, устрой… как ее там? Василису?

— Васса я, — чуть слышно выдавила я, боясь прогневить тетю.

— Вассу, да. Устрой ее в дальней комнатке.

— Я ж там глажу! — возмутилась Катерина, поставив перед тетей фарфоровую чашечку с кофе. Потом и мне подсунула под нос вторую, только побольше и не такую красивую. А тетя фыркнула:

— Ну и гладь себе на здоровье. Кровать освободи девушке, вещи прибери, все равно ей много места не надо.

Отпив аккуратненько глоточек — так тятя пил чай с кусочком хлеба — сказала и мне:

— А ты осмотрись пару дней, а потом решим, чем займешься. Работу тебе надо найти, только пока не представляю где…

— Да я, тетя Ада, могу и по дому, и по хозяйству, и шить умею, и вышивать…

— И на машинке, и крестиком! — хихикнула Катерина от раковины.

— Крестиком умею, а вот на машинке никогда еще, — извиняющимся тоном ответила я ей. — За скотиной ходить, охотиться — меня тятя учил!

— Дикие… — чуть слышно пробормотала тетя, снова массируя виски. — Ну какая скотина в Петербурге, деточка?

И правда, что это я… Ни коров, ни овец здесь, конечно же, нет. Что же мне делать, какую работу найти?

— Все, я должна идти к гостям.

Тетя допила кофе, тогда как я даже не прикоснулась к своему, и встала:

— Зайду попозже, перед ужином, тогда и поговорим обо всем.

Она проплыла мимо меня, обдав чудесным запахом диковинных цветов. Хорошая все ж таки у меня тетка! Приняла. Ажно от сердца отлегло, стало тепло и мягонько, словно цыплят в подол насобирала… А вот Катерина, видно, была недовольна. Бурчала что-то себе под нос, прямо как мамка, когда та сердилась. Да еще грохала сковородками, которые чистила. Потом подошла к столу, взяла чашку теткину да мне говорит:

— А ты чего кофе не пьешь? Хоть бы попробовала!

Я поспешно схватила кофе, отхлебнула маленько, чтобы не обижать, да так и застыла с этой горечью во рту. Плюнуть бы — а некуда! Все ж чистенькое, никуда не выбежишь… Пришлось глотать. На свадьбу бы такой варить — горьче браги был бы!

— Что, не понравилось? — уперла Катерина руки в боки. — А ты привыкай. Тут только такой и пьют!

— Сахарку бы, тетя Катерина, — жалобно попросила. А та хмыкнула:

— Тетя Мотя! Ну какая я тебе тетя? Ты бы и Аделаиду Марковну тоже по имени отчеству называла.

Она поставила передо мной сахарницу, полную рафинада, и с нажимом сказала, опершись ладонями о стол:

— Так лучше будет.

— Хорошо, — я решила соглашаться со всем, что мне велят. Быть покладистой и послушной. Положила два кусочка сахара в чашечку и размешала. Не зря тетка живет в таком красивом доме, одевается так хорошо, гостей таких важных принимает… Уж точно умнее меня. А и я научусь. Пока что буду помогать по хозяйству. И вот с этой вот тетей-не-тетей Катериной подружусь, может, какая родственница дальняя…

В коридоре послышалось громкое и тягучее: — Люди-и-и, кто дома?

Стук-перестук по полу, и в кухню ворвалось нечто цветное, пахнущее острыми духами, веселое:

— Катерина, чего там у маман, гости, что ли? Есть что поесть, и я убегаю, меня Артур ждет!

Девушка моего возраста, ослепительно красивая, вроде тех, которые показывали одежду в журналах мод, крутанулась на высоченных каблуках и заметила меня:

— Здрасьте! Катерина, твоя родня из деревни приехала?

— Сядь, Лерочка, покушай, зайка! — и Катерина поставила на стол, где раньше сидела тетка, тарелку супа. — Сегодня твой любимый, рисовый с фрикадельками!

Лерочка села и принялась есть, то и дело поглядывая на меня блестящими темными глазками. У нее были длинные загнутые ресницы, отчего-то синие, и черные цвета воронова крыла волосы кудрями, заколотые на затылке в сложную и очень красивую прическу. Насытившись, видно, любопытно спросила:

— Так ты кто?

— Васса я, — сказала с запинкой, не сразу поняв, что обратились ко мне.

— Твоя родня, Лера, — с упором на первое слово значительно ответила Катерина.

— Аделаиды Марковны племянница. Из Сибири откуда-то.

— Красноярский край… — пробормотала я, уткнувшись в чашку. Лера хмыкнула:

— Вот дела! Не знала, что у нас есть родня в тундре! Ну и как тебе тут, в Питере?

— Красиво, — вежливо ответила, опасаясь смотреть на двоюродную сестру. Господь всемогущий, она такая… городская… ухоженная, прямо кукла из витрины магазина! Как бы мне хотелось хоть немножко походить на нее… Лера, видать, в отца пошла внешностью, потому что не было у нее мамкиных глаз. Ну, не всем в мире урождаться в родню. За тем Господь и создал людей разными.

— Поступать приехала? — спросила Лера между двумя ложками супа.

Я головой помотала. Какое там поступать, я в школу-то ходила только до четырнадцати годков, потом учительница наша уехала в Красноярск, не выдержала, как бабы говорили, не сдюжила. Хотя и просили ее остаться, помогать с хозяйством хотели…

— Ладно, чмоки-чмоки, я побежала! — Лера отодвинула пустую тарелку и вытащила из большой сумки маленькую сумочку, точно кошелек, а из нее — тюбик помады. Да не простой, а жидкой, будто краски кто налил. Я смотрела во все глаза

— никогда не видала такого! Даже у учительницы такой не было. Лера намазала губы толстым слоем, глянула на себя в зеркало кухонной машины с ручкой и встала:

— Скажешь маман, что я поздно приду, ладно, Катерина?

— Иди, иди, золотце, скажу! Осторожнее там только! — напутствовала ее женщина. Прямо как мамка меня, когда я одна в тайгу уходила на охоту или за ягодами. Только тут не медведя опасаться надо, видать, машин да трамваев…

Лера процокала каблучками мимо меня, не попрощавшись, только запах духов и остался после нее на кухне. Катерина быстро прибрала со стола, смела крошки в мусорное ведро и встала передо мной:

— Что кофе не пьешь? Только продукт перевела на тебя! Ладно, пошли устраиваться, раз остаешься.

Длинный коридор освещали красивые лампы, спрятанные в налепленных там и сям колоннах. И ведь светло-то как! У нас свет давали раз в день на пару часов — чтобы постирать в машине, радио послушать, у кого оно было. У нас не было. Тятя не любил, говорил — все беды от мира.