Живая вода
(Рассказы) - Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Страница 8

Андрей Иваныч довольно выразительно постукал себя по лбу пальцами. Девушка и не думала спорить с ним, счастливая своей маленькой победой. Она так любила своего дедушку…

— Да, умный я человек, — в этом вся беда, — бормотал Андрей Иваныч. — Все могу понимать… Значит, что и к чему относится. Другие-то ходят и запинаются, а я на два аршина под землей вижу… Да-с!..

Когда все было, наконец, устроено, оставалось только ждать покупателя. Ведь интересно, кто первый придет… А покупатели уже давно облепили окно, точно воробьи, но, к сожалению, у этих покупателей совсем не было денег. Все это была та беспризорная уличная детвора, которая ютилась по чердакам и подвалам. Андрей Иваныч невольно любовался этими детскими личиками, жадно прилипавшими к зеркальному стеклу окна, не жалея носа, превращавшегося в какую-то белую лепешку. Десятки светлых детских глаз с жадностью рассматривали разложенные на выставке сокровища. К сожалению, полных и розовых, как куклы, детей здесь не было. Большинство были такие худенькие, бледные, заморенные. Эта детвора по-своему ценила разложенный в окне товар.

— А из чего сделан у немца живот? Вот бы посмотреть…

— Куклу бы распороть… Что у нее под платьем?

— Я знаю, — под платьем спрятана другая кукла…

— А вот и врешь: она вся деревянная, а руки и ноги на ниточках…

Ребятишки спорили, толкались и смеялись.

— А хозяин-то тоже походит на старую куклу… У него и зубов нет, а глаза, как у галки.

— Он богатый…

— И, вероятно, очень добрый… Все добрые люди дарят детям игрушки.

С «первым покупателем» вышла целая история. Сначала явился запыхавшийся мальчик, оборванный, грязный, бросил на прилавок три копейки и сказал:

— Французскую булку в три копейки… Только хозяин просил, чтобы получше.

— Здесь, милый, не булочная, а игрушечный магазин, — объяснил огорченный Андрей Иваныч. — Разве не видишь, что в окне разложены игрушки? Потом и на вывеске прямо написано…

— Я не грамотный, — оправдывался мальчик. — А потом перед праздниками во всех булочных на окнах игрушки… потом меня послали сюда из табачной лавочки…

— Ага! Понимаю.

Табачная лавочка была недалеко. Там, между прочим, тоже продавались игрушки, и хозяин хотел посмеяться над новым игрушечным магазином, который будет отбивать у него покупателей.

— Катерина Петровна, этот табачник будет делать нам неприятности, — объяснил Андрей Иваныч.

— За что же, дедушка? Мы, кажется, ничего дурного ему не сделали…

— Как тебе сказать… Ведь тебе тоже было бы неприятно, если бы напротив нас открылся другой магазин игрушек? Это называется, милая, конкуренцией…

Предсказания Андрея Иваныча сбылись. Вторым покупателем явилась простоватая деревенская девушка с жестянкой для керосина, потом опять мальчик, спрашивавший на пятачок ваксы, и т. д. Очевидно, всех их подсылал хозяин табачной лавочки.

— Дедушка, он совсем злой, этот табачник, — жаловалась девушка.

— Нет, Катерина Петровна… Просто, всякий хочет заработать свой кусочек хлеба, и, конечно, обидно, когда его вырывают у тебя прямо из-под носа…

— И все-таки не понимаю, дедушка… Если бы рядом с нами открылся другой игрушечный магазин, конечно, мне это было бы неприятно, но это еще не значило, что я должна была делать неприятности его хозяину.

— Вот это верно, Катерина Петровна. Самое главное, чтобы мы кого-нибудь не обижали… да… самое главное!..

Но табачник не унимался и подослал какого-то пятилетнего мальчугана, который принес в починку лошадку, у которой не было ни хвоста, ни гривы, ни ног.

— Почините лошадку… — серьезно просил он.

Андрей Иваныч даже расхохотался. Очень уж милый был мальчуган. Добрый старик взял безногую лошадку, осмотрел ее и, покачав головой, проговорил:

— Да, тут была серьезная работа… ха-ха!.. Даже и живот распорот… Вот что, мальчуган, так как ты у меня первый покупатель, то я тебе подарю совсем новую лошадку.

Он достал с полки лошадку и передал мальчику.

Он достал лошадку и передал мальчику.

Тот схватил подарок и, не поблагодарив, опрометью бросился из магазина. А Андрей Иваныч стоял и смеялся.

— Катерина Петровна, это обычай у старинных торговцев: первому покупателю что-нибудь подарить.

Счастливый первый покупатель убежал из магазина, оставив безногую лошадку на прилавке.

Покупатели явились как-то разом, один за другим. Конечно, продавались, главным образом, дешевые игрушки. Дедушка и внучка как-то сразу привыкли именно к своему дешевому покупателю.

— Это наши кормильцы, Катерина Петровна, — говорил старик, показывая на полку с дешевым товаром. — Дорогой-то покупатель пойдет не к нам, а на Невский, в дорогой магазин. Дорогие игрушки, конечно, нужно иметь, но только так, для выставки.

Лучше всего шла починка кукол. Андрей Иваныч склеивал какими-то составами расколотые головы, вставлял глаза, приделывал руки и ноги, а Катерина Петровна раскрашивала куклам физиономии, завивала волосы и шила разные костюмы из обрезков и лоскутков, которые покупались в модных магазинах. Здесь все шло в дело: и лоскутки всевозможных материй, и ленты, и бахрома, и тесьма, и обрезки кожи, и картон, и цветная бумага. Вообще, работа кипела, и день казался коротким. Андрей Иваныч работал и покуривал свою коротенькую трубочку-носогрейку, а Катерина Петровна шила и мурлыкала вполголоса какую-нибудь песенку.

Андрей Иваныч работал и покуривал трубочку, а Катерина Петровна шила и мурлыкала песенку.

— Вот что нам скажет Рождество, Катерина Петровна, — часто повторял Андрей Иваныч. — Теперь осень, и покупатель случайный, а тогда всем наш товар на елку понадобится. Пожалуй, двоим и не управиться. Придется прихватить постороннего человека…

— Я боюсь, дедушка, если у нас появится кто-нибудь чужой. Стеснять будет… Теперь мы что хотим, то и делаем.

— Да и я тоже не люблю; а не управиться двоим.

— Теперь какой обед приготовим, тот и хорош… А тогда лишняя работа будет — кормить чужого человека.

Андрей Иваныч отличался старческой болтливостью, т. е. любил поговорить вслух и даже думал вслух. Ведь невеселое дело починивать сломанные игрушки, и старик разговаривал с ними, как с живыми людьми. Он постоянно удивлялся, когда ему приносили какую-нибудь изувеченную куклу.

— Ах, ты, братец ты мой, как это тебя растрепали… а!.. Чистая работа, нечего сказать… Живого места не оставили… И какой это изверг естества так тебя обработал?..

Старику казалось, что куклы его понимают, и не раз он даже слышал, как они разговаривают между собой.

— Что-о? — вмешивался он. — Как ты сказала? Головка болит? Ну, как же ей не болеть, когда она вся расколота… А вот мы набьем ее куделькой, да подклеим, да подмажем, да подкрасим, — боль как рукой снимет. Так я говорю? Ну, что ты на меня свои глупые глазенки таращишь? Ах, глупая, глупая!..

Странно, что стоило только Андрею Иванычу вмешаться в разговор кукол, как они сейчас же смолкали, делали совсем глупые кукольные лица и притворялись, что ничего не понимают.

Это даже огорчало доброго старика, и он начинал ворчать:

— Вот починю вас всех, а потом опять ко мне же вернетесь. Так-то… Тут, брат, нечего хитрить. Да… я у вас в том роде, как доктор: ножку вывихнула куколка, — ножку поправим; глазок выпал, — новый вставим; ручка отвалилась, — приделаем новенькую… Хе-хе! Ну, куда вы без меня, без Андрея Иваныча Пастухова? Отец родной я вам всем, вот что, потому что очень уж я добрый человек…

Особенно красноречив был Андрей Иванович с покупателями и никого не отпускал из магазина с пустыми руками…

— Учитесь, Катерина Петровна, как на белом свете жить, — хвастался он перед внучкой. — Главное, надо уметь зубы заговорить… И не нужно человеку, и не нравится, а купит. Хе-хе…