Огонь блаженной Серафимы - Коростышевская Татьяна Георгиевна - Страница 43

— А бабушка ваша что же?

— Ее касается один из немногих запретов. Старой княгине на глаза попадаться мне не велено, живу в гостевом домике. — Князь махнул рукою куда-то в сторону. — Домочадцам сообщили, что я бывший его сиятельства гувернер, которому он вспомоществование оказывает. Сразу после обряда выглядел я не в пример моложе, но тело стало дряхлеть с невероятной скоростью. Вскоре стал отзываться на «старый пан» и с участью своей смирился. Резиденция Кошкиных понемногу наполнялась навами, они сменяли прислугу и солдат. Сейчас людей здесь всего несколько осталось, прочие — нелюди, что только хозяину своему служат. Гранд-мама тоже сдала, заперлась в доме, десять лет почти никуда из покоев личных не выходит. Ах, Серафима, если б вы раньше ее увидали! Воительница, тигрица, в железных рукавицах хозяйство да родню держала.

— М-да, — выдавила я сочувственно, вспомнив болезненную старушку в огромной кровати.

Мы помолчали и допили наконец содержимое тросточки. Мне хотелось расспросить князя о Маняше, о том, как они встретились, когда поняли, что их что-то кроме дружбы связывает, но тут проснулся прикованный к стене Мамаев.

— Не хотелось прерывать ваше дружеское застолье, — хрипло сказал он, — но нас в любой момент визитом могут обрадовать.

— Как твой живот?

— Будто не мой, — слегка нетрезво ухмыльнулся чародей. — Спасибо, ваше сиятельство, за лечение.

Князь в ответ чуть наклонил голову. Высокомерный жест, вельможный. Эльдар представился, как положено, и спросил:

— Снаружи как дверь запирается?

— На ключ, но он в скважине торчит.

— Чудесно. Ваше сиятельство, тогда, будьте любезны, нас с барышней Абызовой запереть, а ключ… Не знаю, бросьте где-нибудь по дороге, чтоб его не нашли.

— Я мог бы пробраться в сарай и выкрасть для вас какие-нибудь инструменты.

— Нет, — пробормотал Эльдар. — Вы нам немного времени выиграете, а сами сообщите в чародейский приказ обо всем.

Князь навинтил на трость набалдашник и, опершись на нее, захромал к выходу.

— Поберегите себя, Серафима. — У порога он поклонился, скрипнув спиною. — Иначе Мария Анисьевна себе этого никогда не простит.

Не дожидаясь ответа, он вышел, и до нас донеслось звяканье железа о железо, в замке проворачивался ключ.

— Крепкие двери, — сказала я одобрительно, — ломать их долго придется.

— В любом случае, букашечка, любые петли рано или поздно слетают, и возьмут нас тепленькими.

— Ну не сейчас ведь. Может, старый пан успеет Геле весточку передать, и она с Брютом нас спасет. У канцлера, я знаю, уйма всяческих способов супротив чародеев припасено, думаю они и против навов сработают. А ты не спи, пытайся от артефакта поганого освободиться!

— Слушаюсь и повинуюсь.

Я удивленно на него посмотрела. Чародей пьян? Однако как его с малой толики развезло.

Мамаев замер, сосредоточенно прикрыв глаза, я, чтоб времени не терять, принялась дергать за цепочку, стараясь выдернуть ее из стены. Рывок, второй, третий… Примерно на восьмом десятке — я уже успела взопреть от усилий — цепь слегка поддалась. Я вскрикнула и уперлась ногами в стену, до звона натянув звенья. Ну же! Р-раз!

Пребольно стукнувшись спиной о доски, я расхохоталась.

— Молодец, — сказал Эльдар. — Работаем.

Дверь содрогнулась от удара.

— Быстрее, Серафима. У нас минуты две, если они поднесут таран.

— Делать что? — подбежала я к нему.

Я подумала, что поднести-то они поднесут, только в узком коридоре размахнуться не получится, удар по косой пойдет. А вторая мысль была страшной. Князь может меня придушить без дверевыбивания, и Эльдара, и… Эту мысль я додумывать не стала.

Чародей пьяненько мне подмигнул:

— Огоньком меня, барышня, не угостите?

Я воззрилась на нахала, заметила, что вокруг его черных зрачков проявились ярко-алые ободки.

Грохот ударов оглушал, Мамаев перешел на крик:

— Обними меня, блаженная, да так крепко, как только сможешь. Если силы вместе сольем…

Не дослушав, я обвила шею Эльдара, поерзала, перекинула ему через голову свою цепь, чтоб не мешалась, и прижалась всем телом к его.

— Больно?

— Молчи, сосредоточься, войди в огонь.

Не получалось у меня сосредоточиться. Грохот-то какой! Ну, положим, грохотом можно пренебречь, а вот то, что я в такой неприличной близости от мужчины…

Раздраженно скрипнув зубами, я вжалась в чародея изо всех сил. Томность? Любострастие? Плевать. Если наша огненная страсть делу пригодится, на все плевать.

Запрокинув голову, я посмотрела Эльдару в глаза, отчего-то мне показалось, что полны они не страсти, а любви и тихой грусти. Алые ободки у зрачков расширились, завертелись, налились золотистыми отблесками. Я смотрела в них не отрываясь. Неклюды умеют заставлять животных прыгать через горящие кольца на потеху публике. Стану зверем. Притворюсь, воображу, я умею. Мур-р… То есть, ав-р! Серафима, жги! Я прыгнула в круг бушующего пламени.

Дверь слетела с петель и рухнула на пол камеры. Все было кончено.

Если верить народным приметам, год Евангелине Романовне предстоял, во-первых, до крайности суетливый, а во-вторых, полный служебных нарушений. Она встретила Новогодье на площади, где мокошьградская публика собиралась, любовалась салютами и угощалась разнообразными горячительными напитками. Диспозиция позволяла сыскарке одновременно следить как за главными воротами княжеской резиденции, так и за тайной боковой калиткой, выходящей в тупиковый переулок. Слежку предполагалось вести до утра, поэтому девушка запаслась у лоточника дюжиной горячих пирожков, остывших, впрочем, до обидного скоро. Холодное тесто стало невкусным, Геля спрятала пакет с пирожками за пазуху. Голод не тетка, до рассвета еще, глядишь, лакомством покажутся.

Утра ждать не пришлось. Когда фейерверки отгрохотали, а площадь почти опустела, из тупикового переулка показалась одинокая женская фигурка. Одета мадемуазель Мерло была престранно, в овчинный тулуп и валенки не по размеру, отчего ступала с преувеличенной осторожностью, чтоб не оставить обувку в снегу.

Попович подождала, пока объект пройдет мимо, и пристроилась шагах в десяти, не забывая использовать для прикрытия немногочисленных прохожих, сугробы, афишные тумбы и фонарные столбы. Нянька, слежки, видимо, не опасавшаяся, ни разу не обернулась. Багажа при ней не было, шла налегке, с уверенностью, говорящей как о знании ею местности, так и о цели прогулки.

Миновали площадь, променадную аллею, мерцающую праздничными фонариками, набережную, оставив справа здание чародейского приказа.

Мост был запружен транспортом, Геля немного сократила расстояние до объекта на случай, если нянька наймет извозчика, но та ванек игнорировала, двигаясь довольно ходко. На пустынной Цветочной улице сыскарке вновь пришлось отстать. Хвостом она работала уже около полутора часов и даже слегка взопрела. Думать ни о чем не думала, разум Попович был устроен столь простецким образом, что размышлять сразу о нескольких вещах не мог, зато основную мысль держал крепко. Сей момент задача была не упустить объект, довести до цели. И эту задачу Евангелина Романовна исполняла перфектно, на свое зеленое крыльцо даже не взглянула.

Ближе к концу улицы снег убирали прескверно, потому что заканчивалась она тупиком, то есть у кованых ворот нежилого двухэтажного особняка. Идти стало труднее, нянька поминутно останавливалась, выдергивая из сугробов свои валенки, а выбравшись на расчищенный у ворот пятачок, энергично затопала.

Геля, скрывшись в тени, поглядела на дом, как оказалось, вполне жилой. В нескольких окнах горел свет, труба над правым крылом дымила, сквозь ажурную ковку ограды виднелись во дворе человеческие следы.

Потоптавшись у ворот, нянька со вниманием их осмотрела и быстро обернулась к улице. Сыскарка ждала, не двинувшись с места. Пусть Нееловой отопрут и впустят ее внутрь, а уж Геля вполне в состоянии найти лазейку, чтоб продолжить наблюдение.