Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина - Страница 67

— Ну как тебе отказать, пупсик! — зажеманились ундины, а Кадия раздраженно закатила глаза.

Полынь создал вокруг магбота непробиваемый воздушный пузырь. Тотчас пятеро русалок резко дёрнули лодку за борта — и магбот уверенно пошел на дно.

Кадия, я и цветок люминарии негодующе ахнули, но Полынь объяснил:

— Время ценно. А это самое близкое из сухих мест.

— Тебя в собственных словах ничего не смущает? — уточнила я, пока мы плыли вертикально вниз — мимо келпи и ойек, ундин и рыбок, утонувших телег, зацепившихся за подводные ивы, и бесчисленного множества золотых монет — подношений туристов — висящих в волшебных ундиньих капельках, будто золотые фонари.

Вскоре вектор движения сменился: ундины потащили нас вбок. Мы достигли стены речного русла, и в ней — сюрприз — оказался проём, закрытый магическими бирюзовыми водорослями. Ундины, ласковые грузчики, протолкнули нас сквозь эту штору, а сами остались снаружи, посылая воздушные поцелуи. По ту сторону водорослей воды не уже было… Кроме той, что стекала с дна магбота.

Воздушный пузырь лопнул, и мы по очереди вылезли из лодки. Я оглянулась: судя по ошалелому оскалу люминарии, плотоядный цветок впервые подвергся столь наглому похищению.

Мы оказались в помпезной комнате, похожей на слащавый гостиничный номер.

Вся она была какая-то розово-фиолетовая с редкими вкраплениями синего и золотого. В серебряном ведерке у огромной кровати лежали кусочки льда с замороженными бутонами роз. В углу помещения стояла фигурная ванна, засыпанная лепестками. На стенах висели фривольные картинки.

— Ты нас что, в бордель привёл, «пупсик»? — обалдела Кадия.

Полынь уже деловито прошел к деревянному бюро, достал оттуда пачку бумаг и перья.

— Ундины в Шолохе держат несколько таких зачарованных комнат, — сказал куратор. — Их снимают те, кто не хочет, чтобы их нашли. Приватность гарантирована. Власти не знают про русалочий бизнес: иначе были бы налоги, проверки… Я однажды помог неофициально отловить тритона-убийцу, который резал высокопоставленных клиентов и, кхм, их спутниц — и с тех пор ундины позволяют мне иногда тут работать и проводить встречи.

— А почему бы тебе тогда тут не ночевать вместо своего кабинета? — спросила я, дивясь богатству обстановки.

Куратор задумался на мгновение:

— Брезгую.

И, все втроем с опаской покосившись на кровать, мы плюхнулись на пол. И стали разбираться с фактологией.

— Нашей теорией можно торговать на воскресном рынке в Играде, — вздохнула я, ставя в тетради очередной знак вопроса. — Очень уж похожа на кнасский кружевной платок: дыр в ней явно больше, чем шитья.

— Ага, и по́том тоже заставляет обливаться, — Кадия смахнула капельку, выступившую на лбу.

В подречных апартаментах жарило не по-детски, но я не берусь сказать, что тому виной: наши опасные догадки, таинственный бордельный микроклимат или пустынная Мудра, с каждой фразой всё уверенней закрадывающаяся в разговор.

Полынь отложил блокнот, просунул писчее перо в одну из серег на ухе и подлил нам знаменитого русалочьего кофе: жемчужного-черного, с чешуйками сахара на дне и тонким ароматом соли. Смотреть на него было приятнее, чем пить, но в четыре часа утра не время привередничать.

— Отредактировать плохую теорию проще, чем создать хоть какую-нибудь с нуля. Мы неплохо справляемся, — утешил Ловчий, искоса поглядывая на темно-синие круги под нашими с Кадией глазами.

Ну да, мы-то в расслабляющих королевских термах не плескались этой ночью[2].

[2] Именно оттуда, как выяснилось, примчался Ловчий. Кадия на полном серьезе требовала отчёта о закупках миндального мыла, столь восхитившего её у пещеры. В конце концов Полыни пришлось признаться, что мыло не его, а из терм Дома Ищущих. «Вернувшись от драконов, я пошел желать королеве спокойной ночи. Это было необходимо, иначе бы она подняла на уши весь дворец, решив, что и меня заставил исчезнуть Дахху-из-Вострушки. Ну а не воспользоваться потом термами — абсолютно пустыми после полуночи — было бы страшным упущением».

Кадия присела на край ванной, скрестила ноги и задумчиво пошебуршелась в розовых лепестках:

— Короче, мы утверждаем, что богиня, глава телепортированных сироток и попросту враг государства номер один — это Тишь из Дома Внемлющих, — подруга цокнула языком. — И доказательство: её приметная внешность?

Мы с Полынью кивнули.

— Я всегда знала, что выделяться из толпы опасно… — вздохнула Кадия.

Я глотнула кофе и сморщилась, когда сахарная чешуйка наклеилась мне на нёбо, сладкая, неумолимо цепкая, как скат:

— Вряд ли в Шолохе так много одноглазых дам с татуировкой в пол-лица, мужской стрижкой и типичным носом Дома Внемлющих. Я на болотах не поняла, где видела это… хм… торжество знатных генов, но теперь, «примерив» Тишь на ту тётку, понимаю — родовое сходство не вычеркнешь.

Мы с Кадией дружно уставились на идеально-прямой нос куратора.

Я продолжила:

— Кроме того, «примерка» Тишь на роль богини позволяет нам прояснить другие вопросы. Например, момент с капсулой «Ф.Д.». Рецепт проклятья знают только Тишь и сотрудники Теневого факультета. Тишь связана клятвой неразглашения, но кто мешает ей молча повторить синтез проклятья? И у меня даже есть идея, где она и Гординиус могли раздобыть главный ингредиент, то есть дурман… Собственно, на холме фей, растущем возле Тернового замка. О нём упоминали и бэльбог, и Мелисандр.

Полынь назидательно поднял указательный палец:

— И другой фейкин цветок, а именно — лилоцветка, которой Виры усыпили дворцового стражника у Зала Совета, может быть с того же холма, — вспомнил куратор.

Кадия со вздохом подпёрла щеку ладонью:

— Ага, конечно, ведь еще мы утверждаем, что Виры — это дети из Тернового замка… Мы люди с большим воображением, вот что я вам скажу.

Полынь встал, по-учительски заложил руки за спину и стал нетерпеливо мерять комнату шагами.

— К пеплу воображение, Кадия, — он нахмурился. — Я основываюсь на собственном опыте. Иронично, что дело Ринды Милкис досталось Тинави в первый же день её повышения. Иначе мы бы разбирали его вместе, как всегда до этого, и я сразу бы увидел: из сирот выращивают Ходящих.

— А я говорила, что выселять меня в соседний кабинет — плохая идея, — я фыркнула.

Ловчий показал мне кукиш и продолжал наматывать круги.

— Посвященному человеку сразу ясно: процесс отбора студентов в Луговую школу, представленный в Терновом замке, — это калька с конкурса на Теневой факультет.

— Погоди-ка! — воскликнула я, перекатывая в руках кубик льда.

Было интересно, что растает первым: он или терпение Полыни, который ненавидит, когда его перебивают.

— Я думала, юных Ходящих просто берут из числа знатных, магически-одаренных детей. Покупают, увозят, учат?

— Покупают и увозят — это да, — согласился Полынь. — Но на факультет мы поступаем не сразу — и далеко не все… Сейчас расскажу.

ИСТОРИЯ ПОЛЫНИ ПРО ДОМ У МОРЯ

…Меня продали в тот год, когда Страна-Смерти-За-Холмами — наша северная соседка — получила своё название: спасибо армии некромантов, усеявшей мирную республику трупами за каких-то три дня.

Шолох тогда напрягся; очень; Ходящие видели врагов во всех — превентивно; казни устраивали ежедневно, прилюдно, назидательно, иногда вешали таких безобидных с виду, что люди начинали подозревать самих себя — чисто от нервов.

Мне тогда едва исполнилось пять лет. Я ни праха не знал из вышесказанного. Но как меня продавали — помню.

Сцена стоит перед глазами очень четко: июнь, в открытые окна поместья летит тополиный пух, похожий на снежные хлопья, и я сижу на паркете у парадной лестницы рядом с Душицей — совсем как на днях, в юбилей Лиссая — но вместо бокалов у нас в руках игрушечные мечи, которыми мы отчаянно пытаемся выколоть глаза друг дружке.

Мы двойняшки.

И в детстве нам это казалось ругательством: до самого моего отъезда каждый из нас пытался устранить конкурента — без шуток, на полном серьезе. Мы почему-то думали, что, если второй пропадёт, первому будет дышаться вольнее. Или в какие там мысли это облекают пятилетки? «Все игрушки будут мои»? Что-то вроде.