Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина - Страница 47

Призраки не поспевали за Видением; размечая их маршрут, в воздухе оставались фосфоресцирующие пятна, похожие на дым от сигнальной ракеты или след улитки на виноградном листе.

Наконец, когда Аутурни замерла у окна и раздраженно уткнулась в горизонт, ища опору в его надежной монотонности (елки, елки, елки, елки), а упрямый Ловчий привалился к дверному косяку, настоящий куратор отпустил стрелку. Время вновь потекло размеренно.

— Здесь мы уже ссоримся после просьбы «убрать злодея навсегда», — шепотом пояснил Полынь.

И действительно, королева негодовала на авансцене прошлого:

— Мне казалось, вы — именно тот, кто мне нужен, господин Полынь. Умный, знающий, спокойный. Но вы совсем не способны на решительные действия. Вечно убеждаете меня одуматься, не торопиться судить…

— Ваше Величество, вы просите убить человека, основываясь на светской беседе, — воззвал Полынь. — Вы очень смело заступаетесь за госпожу Марцелу, но это опрометчивый поступок; будучи умной женщиной, вы уже это понимаете.

«Комплимент-программа-комплимент» — мысленно хмыкнула я. Привет, курс дипломатии от магистра Орлина! Люблю, когда теория вдруг применяется на практике. Это утешает: значит, мы не зря вскакивали в шесть утра и упорно отворачивались от лета за окном, чтобы, зевая и вставляя спички в глаза, слушать усыпляющий бубнеж наставника в пыльном кабинете…

Однако выпад не сработал. Аутурни вспыхнула гневом:

— Что я понимаю, господин Полынь, так это одно: наш союз пора прекратить! Смысла в нём нет. Ничего не делать я и сама могу!

— Хорошо, — сказал Полынь.

— Если я вас уволю, вы лишитесь ваших Умений, так-то.

Полынь поморщился, но кивнул.

Королева снова повернулась лицом в комнату и, поразмыслив, воинственно продолжила:

— И чтоб бы знали, я… Я возьму себе другого помощника, — она пощипала себя за губу, — Да, он будет не так приятен мне лично, но он без сомнений избавится от Дахху-из-"Вострушки". И, кстати, да, — выполет остальные сорняки в моем дворце — как минимум, всех этих синеглазых вертихвосток, что дурят головы моим сыновьям, и в которых вы упорно отказываетесь видеть угрозу.

Полынь нахмурился:

— Ваше Величество, едва ли вам пойдут закулисные интриги. Госпожа Парящая верно сказала: вы слишком хороши, чтоб опускаться до уровня злодеев. Просто отпустите ситуацию.

— Перестаньте мне указывать! Знаете, что я поняла? — губа Аутурни обиженно затряслась. — Мне не нужен слуга, который думает своей головой. Иногда ум в работниках — это лишнее. Мне нужно просто оружие с человеческим лицом. Хороший меч полезен всем; это не принижает. Но раз мой нынешний меч затупился и дерзит, я возьму другой. Я скажу: убей девицу — например — и он убьет ее.

— Чегоо-о-о?! — возмутилась я.

— …Сразу, без разговоров, — продолжала королева. — И мне не придется тратить силы на споры с вами. Так ведь будет гораздо эффективнее, господин Полынь?

Ловчий моргнул. Потом медленно расплёл руки. Глаза его блуждали по комнате, как будто в поисках решения, пока не остановились на, собственно, королеве. Она стояла в центре спальни, нарочито задрав подбородок и чуть повернув голову, так, чтоб над изысканным декольте особенно выделялись ключицы, похожие на кинжалы. Достоинство, несгибаемость, оскорбленность — все было в этой позе.

Полынь обреченно прикрыл глаза.

— Ваше Величество, — наконец, медленно сказал он. — А ведь вы впервые заговорили прямо…

Она приосанилась.

— Я не думал, что… — с оттенком самобичевания начал Полынь и тотчас перебил сам себя: — …Конечно, я могу стать для вас просто оружием. Я ни слова вам больше не скажу — если вы действительно хотите этого.

По комнате будто пробежал электрический разряд. Королева оттаяла.

— Чего я действительно хочу, — с досадой проговорила она, — Так это хоть капельку доброжелательности. Лояльности. Верности.

— Разве я был вам неверен?…

— Вы были холодны — а это хуже. Когда я предложила вам работу, я думала, что спасаю вас. Я ждала в ответ какую-то благодарность, немного тепла… Но вместо этого — я же вижу, как вы смотрите, и как кривитесь, и вздыхаете! Я знаю — в мыслях вы просто ненавидите меня!

Аутурни, подхватив пышные юбки платья, упала на желтый диван и, двумя руками опершись о подлокотник, отвернулась от Полыни. Она раскрыла веер, висевший на запястье, и живописно замерла.

— Разве вы умеете читать мысли? — еще медленнее, с внезапной хрипотцой, спросил Полынь.

— Я умею читать лица. И поступки!

— Мои поступки говорят, что я ненавижу вас?.. — почти пробормотал куратор. И уткнулся обреченным взглядом в никуда.

Королева мгновенно засекла эту непривычно-грустную мордашку в трюмо. Раздражение на ее лице уступило место настороженному любопытству:

— А как еще объяснить ваше поведение?..

— А вы не знаете?…

— Я знаю, что эта ваша пеплова табуретка под дверью, с чьей помощью вы пытаетесь «обезопаситься» — это просто смешно! Мне дурно оттого, что вы думаете, что я способна на такие вещи! Что боитесь, — вздох, вздох, — Моей тяги к вам!

— Может, — через силу сказал Полынь, и мелкая судорога пробежала по его лицу, — Я боюсь не этого. Может, я боюсь своей тяги к вам?

В комнате мгновенно воцарилась тишина.

Стало слышно, как капает вода из акведука под сводом. Замерли все трое: королева, Полынь и я.

Настоящий, нынешний куратор неуютно поерзал на ковре:

— Мне плохо даётся это амплуа, — буркнул он.

— Да нет, — ошарашенно сказала я, глядя на то, как привиденческий Ловчий, сжав кулаки до белизны, подходит к дивану и плавно садится возле королевы, очень прямой и возвышенный, — Я считаю: отлично даётся.

— Ваше Величество, — тихо, упрямо сказал тот Полынь. — «Делай то, что должно, а не то, что хочешь. И любой ценой оберегай то, что тебе дорого» — вот мой главный принцип. Я придерживался его всегда; я всегда буду. Я не впускаю опасность в жизнь тех, кто мне важен. Даже если эта опасность исходит от… — Он снова запнулся, — …Даже если она кажется такой привлекательной сейчас, я выбираю играть наперёд. Не тактика, а стратегия. Ради сохранности тех, кого я люблю, я сделаю что угодно. Я убью, если не будет иного выхода. И поставлю табуретку — пусть это смешно, неважно — если есть угроза нарушить границу, которая принесет боль потом.

— Боль кому?..

— Вы знаете.

Молчание. Королева обернулась. Глаза ее вдруг наполнились слезами. Это произошло в полмгновения — вроде вот, зелень и зелень, и тут оба-на! — уже два плещущих болью океана.

Полынь сглотнул, взял Ее Величество за обе руки и продолжил, понизив тон:

— Наши роли в королевстве накладывают… обязательства. Особенно ваша. Мне может быть тяжело делать то, что я делаю. И не делаю. Вести себя так, а не иначе. Иногда я переступаю через себя и совершаю поступки, которые идут в противовес моим желанием. Но я иду этой дорогой, потому что оберегаю… кое-кого. Всегда. Даже когда идея забыть о долге очень, очень соблазнительна, — глухо сказал он. — Вы понимаете, на чьей я стороне, Ваше Величество? Вы видите это теперь?

— Да… — тихо проронила Аутурни.

Тогда Полынь поднял ее ладони в своих ладонях и, не отводя взгляда от королевы, осторожно, нежно поцеловал кончики ее пальцев. Слеза Аутурни скатилась вдоль острой скулы.

— Я так ошибалась… — сказала она, и вдруг каким-то неуловимым, текучим и очень естественным движением переменила позу: теперь она не сидела ровно, проглотив признание, как кол, а бабочкой распласталась на груди у Полыни, сжимая в белых пальцах его мгновенно пропитавшуюся слезами мантию и ткнувшись лбом в ожерелье из косточек на шее куратора.

Я никогда еще не видела у Полыни таких выпученных глаз, как в тот момент. Кадык привиденческого куратора лихорадочно дернулся вверх-вниз.

— Ну что вы, — пробормотал он, панически глядя на запертую дверь. — Нет повода для грусти.

Королева приподняла заплаканное лицо — почему-то все равно идеальное — и двумя озерами чистой изумрудной боли уставилась на куратора. Их носы разделяло полдюйма, не больше.