Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина - Страница 45

… Вот зря я прогуливала тренировочные матчи! Как это же весело — выигрывать!

Я хорошенько разогналась и правой рукой оперлась о деревяшку, перепрыгивая забор, как вдруг… Иссини-черная бумажная птичка, вереща, врезалась мне в лоб.

— Чтоб тебя! — ахнула я, теряя равновесие и с грацией мешка с картошкой заваливаясь обратно, в лужу с грязью, кропотливо выращенную стадионными магами. Мне на ноги тотчас заползли слизняки-бакланы.

— Чик-чирик! — безмятежно ответила ташени, разваливаясь у меня на груди.

«Тинави, найди меня во Дворце, как освободишься» — гласили белые буквы на черном фоне.

На поле, меж тем, раздались дикие вопли: смесь ликующих «ура!» и трагических «не-е-е-ет!». Я обернулась.

Эх… Вражеская команда забила мяч в ворота. Мастер Пнивколено одной рукой колдует лечащее заклинание для Данга, второй переворачивает табличку со счетом. «Пять — шесть». У ворот “Клевера” уже вспыхнула традиционная пост-игровая драка. В воздухе замелькали лассо, биты, среди криков боли и радости я разобрала улюлюканье Кадии…

Кряхтя, я поднялась и, истекая грязью, мрачно потопала к раздевалке. Если повезет — успею переодеться и свалить до того, как дорогие сокомандники вспомнят, что моей вины в нашем проигрыше чуть больше, чем хотелось бы.

Как же неприятно проигрывать…

Чувствую, еще месяц на тринап не приду.

ГЛАВА 15. Дахху-из-"Вострушки"

Окно дискурса — запомните это словосочетание. С его помощью можно укоренить любую идею как в обществе, так и у отдельного индивида. Даже самый «немыслимый» предмет вы сумеете постепенно превратить в «нормальный». Начните с того, чтобы просто упоминать запретную тему, вскользь показывать ее объектам — с участием других…

Лекция по психологии на факультете Ходящих,

Пик Волн, Шэрхенмиста

Я нашла Полынь у дворцового пруда.

Ловчий сидел на мостках, спустив ноги к воде, и кормил желтобрюхих карпов. Рыбы неловко сталкивались боками, всё еще подмороженные после зимы. Представляю их чувства! Два месяца они торчали подо льдом, не видя ни света, ни звёзд через толщу белёсых кристаллов; никакой тебе нормальной еды, скучно, тоскливо; все сбились в пугливую группу на дне и напряженно ждут… Потом, ура, потолок начал таять, скалываться толстыми пластами (весна в Шолох приходит гамбитом: за неделю совершает победный рывок в двадцать градусов, расплачиваясь кем? Правильно, горожанами с мигренью).

И вот уже карпы высылают разведчика — что там, на планете постапокалипсиса? — потом подтягиваются сами, заслышав восхищенное “буль-буль”. И оказывается, что мир вовне — странное дело! — такой же, как был до Ледовой Вечности.

Те же ивы зеленятся, пританцовывая на берегу; те же белые башни посвёркивают в лучах солнца, тянутся к облакам в невзаимной любви; тот же лохматый, увешанный браслетами и бусами мужчина смотрит на рыб с усмешкой и, приложив палец к губам — это будет наш секрет — скармливает им превосходнейший лавандовый эклер.

Главарь карпов крутит блескучим хвостом и оборачивается к стае:

— Кажется, в ИХ мире не случилось ничего серьезного. Кажется, они НЕ пережили того, что пережили мы. Мы должны поведать им о Ледовой Вечности. Отец моего отца говорил, что это не впервые. Давайте предупредим их. Но сначала покушаем.

И карпы, чавкая, едят эклер…

И когда по воде бежит круг от последней сахарной фиалки, и Полынь встаёт, отряхивая мантию от крошек, жители пруда беззвучно распахивают рты ему вслед:

— Эй! Погоди! Мы хотим предупредить тебя, человече! Холод придёт в твой дом!

Но Полынь уже не видит… Он, прикусив губу, смотрит на меня. И откровенная математика в этом взгляде заставляет меня забыть об альтруистическом порыве карпов и поперхнуться фразой: «Ты б обернулся, вон, к тебе миссионеры Льда».

— Полынь?..

Ловчий перевёл взгляд на часы:

— Так. Ты пришла быстро. Отлично. Иди за мной, я Покажу.

— Что ты там высчитываешь? Что случилось?

— Как всегда, катастрофа. Нужно помочь одному человеку.

И, запершись в молчании, он упрямо пошел ко Дворцу.

Пять минут спустя мы стояли в его каморке.

Полынь уверенно поскользил к дальней двери: меня смутило, что там не было ни амулета, ни табуретки. Смутило меня и кое-что другое…

— Эй! В королевские покои нельзя заходить без прямого приглашения! Даже тебе!

— Что за щепетильность? — проворчал Полынь.

— Не щепетильность, а плачевный опыт. И вообще, вероломство этикета в том, что изначально его якобы деликатные заветы решали, будешь ты жить или помрешь. Гость, пришедший на бал, чокался с хозяином затем, чтобы плеснуть ему в бокал своего вина и тем самым убедиться, что оно не отравлено, — напомнила я, включив «режим Дахху». — А вторжение в спальни Ищущих — и сегодня плохая идея — уж я-то знаю…

— Местную защиту сделал я, сейчас сниму. Что же касается бала, Тинави, если хозяин достаточно хладнокровен, он прилюдно выпьет яд, а потом сходит за противоядием, — фыркнул Полынь.

Он сплел пальцы странной, паука напоминающей вязью, пропел заговор и распахнул дверь в спальню королевы.

На нас плеснуло ароматом апельсина и розовых бутонов — свежих, едва приоткрывшихся, с глубокой бархатной сердцевиной под дрожащими светло-бежевыми лепестками. Свет наискось пролился в каморку Ловчего в помпезном жесте благословения. Он затопил бюро с бумагами, заставил мумию вспыхнуть белым на давно пожелтевших бинтах, отразился от жемчужин на сундуке Горо Тоцци и волшебной стрелой метнулся мне в зрачок.

Я заморгала, ослепленная. «По королевской указке стреляет, что ли?» — подумала я и тотчас себя одернула. А потом шагнула на вражескую территорию.

Спальня была красивой.

Кровать пряталась в декоративном гроте со сверкающими камнями, так, что, засыпая, королева смотрела на мириады бриллиантовых звезд. Вдоль стен росли причудливые растения, которых я никогда не встречала в Смаховом лесу: нежные лианы, цветы с перистыми листьями, похожие на птиц; папоротники, прячущие драгоценности соцветий. Водопадом скатываясь с камней, по всей спальне — от кровати и до окна — бежал ручеек.

— Королева любит природу, — пояснил Полынь. — Она из Дома Парящих, это у неё в крови. Госпожа Марцела из Лесного ведомства регулярно занимается с ней, хм, садоводством.

— Так, — напряглась я. — Марцела, значит. Человек, которому надо помочь, — это не Дахху случайно?

— Дахху, — подтвердил куратор. — А еще я сам… Но Дахху в первую очередь — ведь именно его убийство мне заказали.

Я так и села, там же, где стояла. Хорошо, что подвернулся диван, обитым лимонным атласом. От ткани сильно пахло апельсином и мятой, и смесь этих запахов, холодком добравшись до самого сердца, не понравилась мне примерно так же, как и заявление Полыни.

— Поясни-ка? — просипела я.

Куратор плюхнулся посреди спальни на пол и приглашающим жестом похлопал по ковру из живого мха. Он поелозил, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза. Потом снова открыл — но это уже не были глаза Полыни. Это были две черные лужи, два портала, ведущих в прошлое. Куратор поднял магические часы, болтавшиеся на цепочке, и провернул минутную стрелку назад. Когда Полынь со свистом втянул теплый воздух, а прозрачные волоски на его запястьях встали дыбом, я села рядом и взяла Ловчего за руку.

Мир тотчас захлебнулся светом.

ПОКАЗАНИЯ ПРОШЛОГО

Ее Величество Аутурни — свежа и хороша, как лимонад под ярким зонтиком в тени июня, — стояла над цветущим папоротником у окна. Возле нее, опустившись на колени у цветка, изучая стебли, сидела пожилая дама в глухом зеленом платье. Перед ней полукругом были разложены магически-садовые инструменты.

— Это Марцела, — пояснил мне Полынь. Мы с ним были единственными тусклыми пятнами в ожившей картине прошлого; все остальное сияло и переливалось сочными красками, будто в первый день существования вселенной…