Не говори никому. Беглец - Кобен Харлан - Страница 27

– Как видишь, этого недостаточно.

Шона скривила лицо и молча швырнула простыни в сушку. На что ей сдалась такая жизнь? Она преуспевающая топ-модель и просто не имеет права демонстрировать на людях мешки под глазами и потускневшие волосы. Надоело все. Надоел семейный быт, к которому она оказалась совершенно не готова, надоели дурацкие советы доброжелателей. Мало того что они с Линдой не совсем обычная пара. Так их угораздило еще и завести ребенка. Все это, вместе взятое, вызывало повышенный интерес и совершенно ненужную, навязчивую поддержку, которая лишь запутывала ситуацию. Раскол их семьи станет ударом по лесбийскому движению. Как будто разнополые пары никогда не разводятся! Шона не считала себя подвижницей и не собиралась жертвовать собственным счастьем ради достижения каких-то «высших целей». И пусть ее считают эгоисткой!

Интересно, а что думает по этому поводу Линда?

– Я люблю тебя, – сказала Линда.

– И я.

Они посмотрели друг на друга. Марк опять намочил постель. Шона не пожертвовала бы счастьем ради «высших целей». А вот ради Марка…

– И что мы будем делать? – спросила Линда.

– Что-нибудь придумаем.

– Думаешь, получится?

– Ты меня еще любишь?

– Знаешь ведь, что да.

– И веришь, что я самое яркое и восхитительное существо на этой Земле?

– Конечно, – сказала Линда.

– Я тоже верю, – улыбнулась Шона. – А еще я – шило в заднице.

– Не спорю.

– Но я – твое шило.

– Верно подмечено.

Шона шагнула к подруге:

– Я не создана для спокойной жизни, вокруг меня все бурлит.

– Ты на редкость сексуальна, когда бурлишь.

– И когда не бурлю – тоже.

– Заткнись и поцелуй меня.

И тут зазвонил домофон. Линда и Шона переглянулись. Шона пожала плечами, Линда надавила кнопку ответа:

– Да?

– Это Линда Бек?

– А вы кто?

– Специальные агенты Кимберли Грин и Рик Пек из Федерального бюро расследований. Разрешите войти и задать вам несколько вопросов?

Шона перегнулась через плечо Линды, прежде чем та успела ответить, и прокричала:

– Нашего адвоката зовут Эстер Кримштейн! Вы можете задать ей любые вопросы.

– Вы ни в чем не подозреваетесь. Просто…

– Эстер Кримштейн, – повторила Шона. – У вас наверняка есть ее телефон. Приятного вечера.

Шона выключила домофон. Линда с удивлением смотрела на нее.

– Что, черт подери, происходит?

– У твоего брата неприятности.

– Какие?!

– Сядь, я сейчас все объясню.

Раиса Маркова, сиделка деда доктора Бека, открыла на стук. Специальные агенты Карлсон и Стоун, теперь работавшие вместе с сотрудниками убойного отдела Димонте и Крински, предъявили документы.

– Ордер на обыск, – пояснил Карлсон.

Сиделка безропотно пропустила агентов в квартиру. Она выросла в Советском Союзе, и появление в доме людей в штатском не возмутило ее.

Восемь человек рассыпались по помещениям и прилегающей территории.

– Фиксируем обыск на видео, – приказал Карлсон. – Я хочу, чтобы все было законно.

Они действовали в спешке, пытаясь хоть на полшага опередить Эстер Кримштейн. Карлсон знал, что Кримштейн, как и большинство искусных адвокатов, вдохновленных делом О. Дж. Симпсона[9], цепляется к любому недочету полиции, как назойливый поклонник к поп-звезде. Карлсон, будучи не менее искусным сыщиком, пытался лишить ее этой возможности, документируя каждый шаг, каждое движение, чуть ли не каждый вздох.

Когда Карлсон и Стоун появились в студии Ребекки Шейес, Димонте им совершенно не обрадовался. Играло свою роль привычное противостояние между нью-йоркской полицией и ФБР, и мало что могло его прекратить.

Разве что наступающая на пятки Эстер Кримштейн.

И те и другие прекрасно знали: Эстер – не только ловкий адвокат, но и въедливый журналист, обожающий выносить сомнительные дела на суд публики. И те и другие не желали там оказаться. Это подгоняло их и заставило заключить своего рода альянс, отличающийся той же теплотой и дружественностью, что и арабо-израильские перемирия. Кримштейн дышала в спину, и старые счеты пришлось на время отложить.

ФБР получило ордер на обыск – им это было удобнее: всего лишь пересечь Федерал-плаза и войти в здание федерального окружного суда. Если бы то же самое захотели сделать полицейские, пришлось бы направлять запрос в суд округа[10], в Нью-Джерси, и Кримштейн точно бы их обскакала.

– Агент Карлсон! – крикнул кто-то с улицы.

Карлсон вылетел наружу, Стоун за ним. К ним присоединились Димонте и Крински. На углу возле урны стоял юный фэбээровец.

– Что там у вас? – спросил Карлсон.

– Может, и ничего, сэр, но…

Юнец указал на пару перчаток из тонкого латекса.

– Упакуйте их, – приказал Карлсон, – и направьте в лабораторию, пусть проверят, не ими ли сжимали пистолет.

Карлсон смерил взглядом Димонте. Перемирие перемирием, но надо периодически указывать копам их место.

– Сколько займет такое исследование в вашей лаборатории?

– День. – Димонте как раз сунул в рот новую зубочистку и яростно зажевал ее. – Может, два.

– Долго. Придется сделать это у нас.

– Придется, а то как же, – проворчал Димонте.

– Мы ведь договорились действовать так, как будет быстрее.

– То-то мы здесь и стоим уже полчаса.

Карлсон кивнул. Он-то хорошо знал: если хочешь, чтобы нью-йоркский полицейский всерьез занялся каким-то делом, пригрози это дело у него отобрать. Хорошая штука соревнование.

Следующий крик раздался из гаража. Все рванулись туда.

Стоун присвистнул, Димонте вытаращил глаза, Карлсон нагнулся, чтобы рассмотреть находку.

В корзине для бумаг, под обрывками старых газет, лежал пистолет. Калибра девять миллиметров. Судя по запаху, из пистолета недавно стреляли.

Стоун повернулся так, чтобы его улыбка не попала в объектив камеры, и сказал:

– Берем его.

Карлсон не ответил. Хмуро оглядев пистолет, он о чем-то надолго задумался.

Глава 23

Срочный вызов касался Ти Джея, мальчик поцарапался о дверную ручку. Для большинства детей это означает всего-навсего полосу зеленки на руке, для Ти Джея – ночь на больничной койке. Когда я приехал, его уже положили под капельницу. Гемофилия лечится вливанием консервантов крови, таких как криопреципитат или замороженная плазма.

Я уже упоминал, что впервые увидел Тайриза шесть лет назад закованным в наручники и изрыгающим проклятья. За час до этого он ворвался в приемную со своим девятимесячным сыном на руках. Принял их дежурный терапевт.

Ти Джей не плакал, не реагировал на раздражители, дышал неглубоко и часто. Тайриз, который, согласно полицейскому протоколу, вел себя «неадекватно» (посмотреть бы на молодого отца, который в такой ситуации поведет себя по-другому!), рассказал терапевту, что ребенок почувствовал себя плохо с самого утра. Врач многозначительно взглянул на медсестру. Та незаметно кивнула и пошла звонить в полицию. Самое время, конечно.

Офтальмоскопия выявила у ребенка многочисленные кровоизлияния на сетчатке – то есть у малыша лопнули в глазах сосуды. Сопоставив это с вялостью и – как бы получше сказать – внешним видом отца, терапевт поставил диагноз: синдром сотрясения[11].

Тут же как из-под земли выросли вооруженные охранники и нацепили на Тайриза «браслеты». Вот тогда-то на сцене появился я. Просто услышал крики и вышел из кабинета посмотреть, что происходит. Приехали двое полицейских и усталая женщина из Комитета по делам детства. Тайриз пытался что-то объяснить, но его никто не слушал. Все качали головой и роняли восклицания вроде: «Куда катится наш мир!»

Подобные сцены здесь не редкость. Честно говоря, бывает и хуже. Как-то я обследовал четырехлетнего мальчика с внутренним кровотечением после изнасилования. Не говорю уже о трехлетних девочках с венерическими заболеваниями. В этих случаях, как и во множестве им подобных, совратителем был либо член семьи, либо бойфренд матери.